Летчики группы Луганского, уверенные, что им ничего не грозит, все внимание сосредоточили на оставшихся "мессершмиттах". Звено Николая Шутта, приняв мою команду, быстро и четко выполнило ее, и пилоты открыли по "мессерам" огонь на пикировании. Попасть с большой дистанции, понятно, трудно, но трассы заставили немцев отвернуть в сторону.
Группа Луганского тем временем, услышав наши переговоры по радио, естественно, отвлеклась, в какой-то степени утратила активность, и немецкие летчики вышли из боя. "Мессершмитты", атакованные звеном Шутта, тоже убрались восвояси.
По давно сложившейся привычке вечером я постарался проанализировать свою сегодняшнюю работу, особенно при наведении группы Луганского. Сколько же раз у меня было такое: победа одержана, а горький осадок остается! Да, наши истребители сбили три самолета, и потерь нет. Но если бы не моя оплошность и Шутта, бой мог кончиться с большим эффектом...
После наступления темноты, когда на пункте наведения, все техническое оснащение которого состояло из радиостанции с "солдатом-мотором", делать было нечего, я еще раз вычертил схемы схваток с противником, разобрал характерные промахи, возможные, наиболее оптимальные варианты тактических приемов, которые мог подсказать летчикам.
В эти дни в жестоком бою над Яссами был сбит Василий Афанасьевич Меркушев - Герой Советского Союза, любимый наш комиссар, бывший заместитель командира полка по политической части. Я долго не мог поверить этому горестному известию...
А бои продолжались.
В последующие дни я довольно быстро усвоил, что самое важное при управлении боем - разгадать как можно раньше замысел противника. По положению его самолетов, по предшествующим действиям старался смоделировать возможные варианты схваток с гитлеровцами. Исходя из этого, давал целеуказания своим истребителям.
Командир дивизии был прав - работа на пункте наведения пошла на пользу. Теперь я многое пересмотрел, переосмыслил. По-новому, например, оценил действия ведущего в бою. До сих пор многие наши командиры, водившие в бой группы из восьми и более самолетов, действовали так же, как и ведущие пары, звена. Мы шли в атаку во главе группы, увлекая за собой ведомых, нападали на первые попавшиеся на пути самолеты противника. Практика на пункте наведения привела меня к выводу, что ведущему группы, особенно большой, далеко не всегда необходимо идти впереди подчиненных. Участие в первой же атаке противника лишает командира возможности по-настоящему руководить боем, так как основное внимание он уделяет уже ближайшим самолетам противника, а не общей воздушной обстановке. И тогда ведущие звеньев и пар полагаются больше на самих себя, чем на его руководство.
А если ведущие - недостаточно опытные? Тогда бой может превратиться в хаотичную, неуправляемую схватку, единоборство звеньев, пар, подчас и отдельных летчиков. В таком случае исход его решают, только индивидуальное мастерство, настойчивость, активность.
Конечно, приятно записать на свой счет сбитый немецкий самолет. Больше того, бывают случаи, когда пойти в атаку первым просто необходимо. Но весьма часто, в этом я убедился, ведущему группы из четырех, трех и даже двух звеньев резоннее находиться во втором эшелоне истребителей и оттуда руководить боем. Понятно, каждую пару, каждого летчика опекать невозможно, да это и не требуется, но основные очаги боя, главный удар истребителей должны находиться под непосредственным руководством. Тогда бой станет управляемым процессом.
Об этом еще стоило поразмыслить, посоветоваться с, товарищами, но я был уверен, что рациональное зерно в моих суждениях есть.
Наши наземные войска продолжали наступать. Вскоре Совинформбюро сообщило, что они форсировали реку Прут, овладели городами Дороха, Ботошани, целым рядом других румынских населенных пунктов. Фронт ушел от нас больше чем на пятьдесят километров.
Смещалась на запад и арена воздушных боев. Мы с рядовым Васильевым остались практически безработными. Но вот приказ - пункт наведения свернуть, возвратиться в часть.
Перед отлетом мы видели, как по пыльной, выбитой танковыми гусеницами дороге нескончаемой серой колонной пошли пленные. Для них война кончилась...
В тылу
В полку нас ждали новости. И заключались они в одной фразе, которой встретил меня на аэродроме летчик Николай Буряк. Широко улыбаясь, он поздоровался и приложил руку к козырьку фуражки:
- Поздравляю вас, товарищ гвардии майор, с поездкой в тыл!
Я не сразу сообразил: гвардии, да еще майор?.. Но понял, что Николай не шутит - улыбка его светилась большой сердечной радостью. Он сам еще не привык к гордо звучащему слову "гвардия", и, конечно, ему доставляет искреннее удовольствие произносить его, А новость действительно знаменательная. Наш 247-й истребительный авиационный полк стал 156-м гвардейским!
А то, что Николай назвал меня майором, было не столь неожиданным. Перед отъездом на пункт наведения я узнал от начальника штаба, что представление на меня уже подготовлено...
Но вот при чем здесь тыл? Неужели?.. Первая мысль о том, что единственно связывающее меня со словом "тыл" - травмированный позвоночник. Нет, он почти не беспокоил меня. Во всяком случае, я старался как можно реже думать о нем, хотя корсет грузина сапожника ежедневно утром и вечером напоминал о злополучном компрессионном переломе. Я знал, что рано или поздно врачи обо мне вспомнят. Но сейчас?..
- В тыл... Ты понимаешь, Николай, что это для меня такое? Сам знаешь: врачам только попадись в руки...
- Какие еще врачи? - не понял меня Буряк. - Товарищ гвардии майор! Да вовсе вам не на медицинскую комиссию в тыл, а за самолетами и пополнением.
Действительно, в штабе полка лежал приказ командира дивизии о моей командировке на один из тыловых аэродромов. Я должен был получить новые самолеты и привести пополнение летного состава для полков соединения.
Нужно сказать, что в это время авиационные части, а тем более соединения, редко, только в порядке исключения, переводились с фронта в тыл для переформирования, пополнения самолетами и летчиками. И в этом был свой смысл. В начале войны после жестоких, кровопролитных месяцев отступления во многих полках не оставалось ни летчиков, ни боевых машин, а если и оставались, то единицы. Но сейчас дело до этого, конечно, не доходило. Да, потери были - и в самолетах, и в личном составе, но полки оставались сплоченными, боеспособными воинскими коллективами, обогащенными опытом, замечательными традициями. Отправить такой полк на переформирование - значит поставить на его место необстрелянную часть из тыла. В первых же боях она могла понести большие потери. Поэтому закономерно было вводить в строй нескольких, пусть совсем неопытных, молодых летчиков, чем целый полк.
Полки и дивизии 1-го штурмового авиационного корпуса, к примеру, после начала боевых действий на Курской дуге не отводились в тыл до конца войны. Безусловно, трудно было воевать, что называется, без перерыва, но летчики, авиационные командиры одобрительно относились к такому решению командования Военно-Воздушных Сил. Тем более что летному составу по мере возможности предоставляли краткосрочный отдых в небольших профилакториях в прифронтовой зоне. А некоторые наши товарищи, родные которых находились не слишком далеко, даже уезжали в недолгий - неделя-полторы - отпуск домой.
В части и соединения прибывали по мере необходимости новые самолеты, летчики из запасных полков. Как правило, офицеры из руководящего состава фронтовых частей на месте проверяли уровень подготовки молодых пилотов, облетывали выделенные для перегонки самолеты и приводили группы прямо на фронтовые аэродромы.
На этот раз такое задание поручили мне и штурману соседнего 152-го гвардейского истребительного авиационного полка Герою Советского Союза гвардии майору Ивану Корниенко.
Короткие сборы, прощание с боевыми друзьями, инструктаж командира - и вот мы на аэродроме, возле транспортного самолета, командир которого доложил мне как старшему группы, что до Москвы у нас будут попутчики. - Вот посмотрите, - протянул он список пассажиров. Сразу бросились в глаза известные фамилии - Симонов, Алейников...
