Даже не оглянувшись, я бросил самолет на левое крыло вниз. Второе такое попадание могло натворить бед побольше. Вывел свой "як" над самыми верхушками деревьев. Поднял голову, осмотрелся - "мессеры", как стервятники, кружатся над лесом. Но, видимо, мой самолет зеленым камуфляжем хорошо вписался в зелень леса - так они меня и не разглядели, а то пришлось бы худо. У противника преимущество в высоте, и расстрелять истребитель, прижатый к земле, не составило бы большого труда.

Только подходя к линии фронта, увидел на полу кабины, на приборной доске кровь и тут же почувствовал боль... На правой руке вырван кусок перчатки; кровь льет, а остановить нечем. До аэродрома же еще добрых полсотни километров.

В это время - тревожный голос по радио:

- "Шевченко", "Шевченко"! Где ты? Где ты?

В таком измененном виде моя фамилия стала позывным.

Отвечаю:

- Иду на точку.

А на аэродроме беспокоятся:

- Что случилось?

- Все в норме, чуток поцарапан.

Я так думал. Одна из пуль, видно, прошла по мякоти между большим и указательным пальцами. Заживет! Только вот кровь хлещет... Пытаюсь зажать рану левой рукой, но это невозможно, руки для управления истребителем должны быть свободными.

Вот и Старый Оскол - полевой аэродром. Захожу на посадку - в конце полосы стоит санитарная машина, несколько человек в белых халатах. Спросил по радио Кутихина, который сегодня руководил полетами:

- Как мои?

Командир успокоил:

- Порядок, все сели. Как ты? - И, не дождавшись ответа, приказал: Подруливай к санитарной.

Я хотел было возразить: "Стоит ли связываться с медициной?" - но не успел самолет закончить пробег, как рядом уже стояла машина с красным крестом. Я порулил на стоянку. Остановив мотор, расстегнул ремни парашюта и... потерял сознание.

Врач констатировал: "Ослабление организма до потери сознания летчиком произошло из-за большой потери крови". Поставил мне скобочку на рану и уложил в постель.

Но залеживаться я не собирался. На другой день утром, пользуясь отсутствием врача, выпросил у сестры обмундирование и, как потом доложили командиру, "самовольно прекратил процесс лечения и дезертировал из санчасти". Сразу, правда, меня Кутихин в воздух не выпустил. Но на следующее утро, поверив моему честному слову, что чувствую себя отлично, разрешил летать.

Этот день был решающим моментом Курского сражения. Советское Главнокомандование, оценив обстановку, приняло решение перейти в контрнаступление. Вчера немцы, убедившись, что прорваться к Курску кратчайшим путем невозможно, сосредоточили все усилия на прохоровском направлении. Произошло крупнейшее в истории второй мировой войны встречное танковое сражение.

"Тигры", "пантеры", "фердинанды" устремились на Прохоровку. Им навстречу шли наши танки Т-34. Несмолкающий лязг танковых гусениц, взрывы снарядов и бомб сотрясали землю. На многие километры вокруг, как и над полем боя, клубилась пыль, к небу поднимался густой черный дым. Пороховая гарь чувствовалась даже в кабине самолета. В воздухе в это время на нескольких ярусах дрались истребители, ниже большими группами работали штурмовики.

Нашей дивизии, соседям-штурмовикам, хотя мы и числились в составе резервного Степного фронта, наземные войска которого еще не вступали в сражение, приходилось выполнять по нескольку вылетов в день. Особенно большая нагрузка выпала на долю незаменимых "илов". Капитаны Шубин, Пошивальников, лейтенант Бегельдинов, который летал с раненой рукой, их товарищи штурмовали подходящие танковые резервы врага прямо на поле сражения. А это было непросто. Дым и пыль затрудняли поиск целей, возникала опасность нанести удар по своим. Но мастера штурмовых атак действовали умело, четко.

В эти дни у штурмовиков погиб Герой Советского Союза Михаил Малов. Совершил подвиг командир эскадрильи капитан Шубин. Разрывом зенитного снаряда на его машине оторвало полкрыла. Самолет падал, экипаж мог выброситься на парашютах. Но краснозвездный штурмовик шел вниз. Летчик и стрелок-радист предпочли плену смерть. Перед самой землей комэска вырвал самолет из пикирования и направил на скопление вражеских танков...

Авиация противника, несмотря на то что гитлеровское командование перебрасывало силы с других фронтов и из резерва, все больше и больше теряла свои позиции. Борьба за господство в воздухе, начатая в воздушном сражении на Кубани, уже в период оборонительных боев на Курской дуге принесла успех нашей авиации.

3 августа ранним утром началась артиллерийская подготовка Воронежского и Степного фронтов к решающему этапу наступательной белгородско-харьковской операции, Активное участие в подготовительном периоде наступления принимала и авиация. Части 2-й воздушной армии генерала С. А. Красовского и 5-й воздушной армии генерала С. К. Горюнова обрушили всю мощь своих ударов на противника.

247-й истребительный авиационный полк по-прежнему имел главной задачей прикрытие штурмовиков. Из многочисленных вылетов тех дней особенно запомнился следующий. Командир эскадрильи штурмовиков Герой Советского Союза капитан Девятьяров во время разведывательного полета обнаружил тщательно замаскированные - укрытые копнами - танки противника. Фашисты готовились к нанесению контрудара по нашим наступающим войскам в районе Белгорода. Девятьяров сам повел Группу штурмовиков. Для их сопровождения подполковник Кутихин выделил восьмерку истребителей, которую поручил вести мне. А немногим раньше командир поздравил меня с присвоением очередного воинского звания "капитан".

Сопротивление немцев в воздухе было сломлено. Через линию фронта они почти уже не летали, но у себя иногда оборонялись зло.

До цели мы дошли без помех. Даже тогда, когда уже были на месте и штурмовики готовились к нанесению удара, молчали вражеские зенитки. Противник надеялся, что группа советских самолетов появилась над этим полем случайно. Очень уж хитро были замаскированы танки, и враг не хотел раскрывать позиции. Но ведомые капитана Девятьярова хорошо знали свои цели. На копны с танками посыпались убийственные ПТАБы, их рвали реактивные снаряды, огонь пушек. Через несколько минут огромное поле объято огнем. Горят в белом густом дыму копны необмолоченного хлеба, черный смрад идет от взорванных танков. В ужасе носятся по полю под огнем экипажи. Несколько десятков бронированных машин, представляющих грозную силу, нашли здесь свой конец.

Мы, внимательно следя за воздухом, восхищаемся умелой работой штурмовиков. Настроение великолепное - и оттого, что успешно выполнено задание, и оттого, что сегодня отличный летний день, и оттого, что наши войска бьют врага, - мы наступаем.

Позади запоздало стучат "эрликоны", а в воздухе показалась группа "фокке-вульфов". До сих пор мне не приходилось сталкиваться с этими истребителями. Но меня еще не покинуло ощущение радости, и чувствуется необычайный прилив сил. В безотчетном порыве я нажимаю кнопку передатчика и громко в эфир:

- Трепещите, варвары! Вам приходит конец, наступает Россия, наступает русский народ, наступает Красная Армия! Я - "Шевченко", прием!

Тут же я развернул группу на "фоккеров". В этот момент в наушниках голос командира корпуса генерала В. Г. Рязанова:

- Молодец, "Шевченко"! За болтовню в воздухе объявляю выговор!

Но строгое взыскание не испортило настроение. Тем более что я понял виноват, своим "выступлением" забил эфир и помешал, может быть, передаче важной команды.

Пользуясь преимуществом в вертикальном маневре, веду группу на высоту. У "фокке-вульфов" хорошая скорость, мощное вооружение, сильная броневая защита, но в маневренности машина уступает нашим "якам". Теперь предстояло испробовать свои силы и возможности наших истребителей в схватке.

Но бой продолжался недолго. С первого захода сверху я длинной очередью попал в ведущего группы противника. Он сразу же рухнул вниз. Остальные, не приняв боя, улетели на запад. Не тот, совсем не тот пошел фашистский летчик. Даже на таком хорошем самолете уходит от боя...