А вместо этого... И он не мог сдержать раздражения, а дав ему волю, сразу поверил себе и верил каждому слову и уже не только не чувствовал вины или даже неловкости перед этой женщиной, но наоборот - удивлялся ее бестактности. Зачем она пришла? Неужели не понимает, как она здесь не нужна, особенно сегодня, и как противны ему все эти разглагольствования о чувствах, обо всем, что прошло.
- Ты не хам, Антон. Ты потерял тормоза. Завтра ты пожалеешь о своих словах.
- Хотел бы я знать, почему?
- Потому что люди всегда жалеют о своих неумных и несправедливых поступках. И потому что ты не такой, Антон.
- Люди никогда не знают друг друга.
- В этом ты, возможно, и прав.
- Они выдумывают друг друга и ужасно расстраиваются, когда оказывается, что выдумали совсем не то.
- Значит, и я тебя выдумала?
- Еще бы! А на самом деле между людьми - стена. Через нее не перепрыгнуть. Каждый - это целый мир. Непознаваемый для другого. Миллиарды клеток. Галактики.
Она усмехнулась с горечью:
- А может быть, все проще, Антон! Может быть, дело не в миллиардах клеток, а в килограммах мяса. Вот здесь и тут. - Инна провела рукой по груди и бедрам. - И еще в морщинках, которые появляются с годами. А вовсе не в извилинах?
Антон посмотрел на нее и замолчал. Не потому что согласился. Он вспомнил, как трогали его ее слабые руки и казались удивительно красивыми ее длинные пальцы. Но это уже прошло, как пройдет, наверно, и сегодняшнее, и появится брезгливость к распирающей платье груди, и он будет говорить, морщась: "Ты бы поменьше делала вырез на кофте. Не очень-то это красиво". И будет заглядываться на тоненьких девочек.
И пусть будет! Человек не должен постоянно растравлять себя идиотскими мыслями о том, что будет. Он должен жить сегодняшним днем и радоваться тому, что влечет его сегодня. Сегодня он ждал Светлану, а не эту, уже ушедшую женщину. Правда, с ней ушла и часть его жизни... Он вдруг притих.
- Мы мало знаем обо всем. Мы ничего не знаем. Что ты хочешь мне сказать?
Тихомиров глянул на часы, стоявшие на книжном шкафу:
"Может и хорошо, что Светлана не пришла".
- Мы ничего не знаем, - повторил он, действительно не зная, что ему осталось жить меньше часа.
Инна:
- Он спросил, зачем я пришла. И мне надо было наконец сказать правду, рассказать об Игоре. Но наш разговор, нервный, недобрый, совсем не расстроил меня. Антон был так непохож на себя. Однако слова его не оскорбляли меня. Я ведь знала, что он не такой, каким хотел казаться.
По-моему, его мучали угрызения совести, чувство страха и вины, они ожесточили Антона, угнетали самолюбие, делали жестоким и злым. Я старалась преодолеть себя, сказать обо всем мягко...
- Антон, наши отношения, близкие отношения, то, что мы считали близким, я вижу, они кончились. Не нужно упрекать друг друга, отравлять злобой прошлое. Я пришла не выяснять отношения. У меня совсем другое... Мне нужно сказать тебе, поговорить... о папиных записях.
- Вот что!
- Да, это так неприятно.
- Щекотливый вопрос?
- Антон! Не обижайся на меня.
- Говори, Инна, прямо.
- Только так, Антон. Скажи, пожалуйста, ты действительно все сделал сам?
- Не понимаю.
- Антон, это необычайно важно. Для меня. Я была уверена, что произошло трагическое совпадение. Ты все сделал сам, а потом оказалось, что отец сделал это раньше. Да?
- Да. Но ты говоришь, была уверена. Разве теперь ты не уверена?
- Нет, я верю тебе.
- Но сомневаешься?
- Если ты скажешь - да, я не буду сомневаться.
- Я говорил это не раз, но ты сомневаешься.
Горячность его прошла. Он даже застегнул воротник.
- Инна, я тебя очень хорошо знаю. Ты не из тех, кто расставляет людям ловушки. Зачем ты опять поднимаешь этот вопрос?
Инна:
- Я просто не могла сказать об Игоре. Мне хотелось одного, чтобы он убедил меня в своей честности, подтвердил то, в чем я не сомневалась до сих пор. И тогда, я верила, мне удастся опровергнуть Игоря, защитить от него Антона. Если бы он доказал мне это, я могла пойти на все, даже обмануть, сказать, что никакой тетради вообще не существовало.
- Т-а-к, - произнес он, растягивая это короткое слово. - Так кончается любовь. Ты жалеешь о том, что сделала?
- Нет, Антон, нет.
- Зачем же этот разговор? Что это - шантаж или просто наивный женский садизм, желание покопаться в моих ранах?
- Нет, Антон. Ты не понимаешь... Я хочу...
- Чего ты хочешь? Чего? Целый час я добиваюсь - чего ты хочешь?
- Я хочу, чтобы у тебя не было неприятностей.
- Каких? Отчего?
- Тетрадь могут увидеть.
- И что из этого?
- Ее могут сравнить с твоим авторефератом.
- Все-таки не веришь! Ну, что ж... Хотел бы я знать одно: остановишься ты на этом или пойдешь дальше?
- Прошу тебя, не нужно оскорблений.
- Не нужно оскорблений? А меня ты можешь оскорблять своими предположениями!
- Антон, я говорю очень серьезно. Для тебя это даже важнее, чем для меня.
- А я не желаю обсуждать все это.
- Но я вынуждена, Антон.
- Значит, шантаж?
- Как ты говоришь со мной сегодня! Ужасно!
- То, что делаешь ты, - подло!
- Что я сделала?
- Не знаешь? Хорошо, я разъясню. Ты пришла ко мне в лучший день моей жизни, о котором я столько мечтал...
- Когда-то мы мечтали о нем вместе.
- Когда-то! Когда я был независим от тебя, а не дергался на веревочке, как паяц.
- Не нужно.
- Нет нужно! Ты пришла в такой день, чтобы продемонстрировать мое ничтожество и мою зависимость. Но у тебя ничего не выйдет. Я не боюсь угроз. Понятно?
- Я же не угрожаю, Антон!
- Решила просто поиздеваться? Подергать за шнурок, привязанный к нервам? Не выйдет. Плевал я на все угрозы. Можешь говорить об этой тетрадке кому угодно. Тебе все равно не поверят. Теперь я прав, а не ты. Раньше не поверили бы мне, а теперь не поверят тебе. Ты только унизишь себя, потому что люди подумают, что ты мстишь. У тебя же нет никаких доказательств! А слова ничего не стоят. Не такие слова оказывались ложью. Обыкновенной брехней! И люди перестали обращать внимание на слова. Сплетни мне не могут повредить, и ты должна это понять. Только сама обмараешься! Вот и все.
- Но тетрадь существует, лежит у тебя в столе.
Тихомиров подошел к креслу. Сел и вытянул ноги, как человек, решивший сделать маленький перерыв в надоевшей работе. Сел и сказал негромко и спокойно:
