Я принял это за вопрос и рассмеялся:

— Не очень-то много. Ваше здоровье.

Мы выпили.

— Когда-то шоферил на грузовике для одной из кинопрокатных компаний.

Это его заинтересовало.

— Вы не здешний?

— И да, и нет. Скорее да. Уехал отсюда из-за болезни, гайморит замучил, а вернулся из-за родственников, хотя никого больше не осталось: на прошлой неделе схоронил отца.

Он сказал, что это очень прискорбно. Я отшутился, заметив, что, мол, отец в конце концов избавился от гайморита. Мексиканец снова наполнил стаканы, и мы потолковали о климате Детройта. Наконец мексиканец, как бы размышляя вслух, сказал:

— А не вас ли я видел вчера вечером неподалеку отсюда? Часов около восьми? — С этими словами он встал и пошел за новой бутылкой. Я бросил ему вслед:

— Мне больше не надо!

Он тем не менее вернулся с бутылью. Я взглянул на часы.

— Ладно, по последней.

— Так это были вы?

— Что — я? — Я подставил стаканчик.

— Вы не были здесь неподалеку?..

Я отер пену с усов.

— Вчера вечером? К сожалению, не был, а то успел бы на автобус. Нет, вчера в восемь вечера я сидел в баре «Мотор» и ушел оттуда далеко за полночь.

Он задумчиво пожевал губу.

— Бар «Мотор», на этой же улице?

Я кивнул.

— Бар «Мотор». Так-так…

Я посмотрел на него.

— А вы не хотите… да что я, наверняка хотите.

Не успел я сообразить, что мексиканец имеет в виду, а он уже снова исчез за экраном и выкатил оттуда большую радиолу, держа под мышкой очередную бутыль пива.

Я посмотрел на свет прежнюю бутылку: она была наполовину полна. Взглянул на часы. Мексиканец подкатил радиолу к стене и откинул крышку.

— Будьте добры, поверните выключатель. Он на стене позади вас.

Я обернулся и, не вставая со стула, дотянулся до выключателя. Свет погас. От неожиданности я стал шарить рукой по стене. Затем вдруг снова стало светло, я с облегчением повернул голову. Но лампочки не горели — свет был дневной: я увидел улицу!

Надо сказать, что все это происходило, пока я, расплескивая пиво, старался не упасть с шаткого стула, но не удержался — в этот момент улица ожила, — я упал, — день сменился вечером, и я увидел себя у дверей гостиницы «Люкс-Кадиллак», а потом в баре «Мотор», с пивом, и я точно знал, что не сплю и это мне не пригрезилось.

В панике я вскочил на ноги и, опрокидывая стулья и пивные бутылки, лихорадочно зашарил по стене, ломая ногти в поисках выключателя. Пока я его искал — и все это время видел, как сам же стучу кулаком по стойке, подзывая бармена, — состояние мое было близко к обморочному.

Надо же! Ни с того ни с сего средь бела дня угодил в какой-то кошмар! Наконец я нащупал выключатель.

Мексиканец глядел на меня с необычайно странным выражением лица, как будто наладил мышеловку, а поймал лягушку. А я? Думаю, видик у меня был такой, словно я нос к носу столкнулся с самим сатаной. Может, так оно и было. Пол был залит пивом, я еле дотащился до ближайшего стула и рухнул на него.

— Что, — с трудом выдавил я, — что это такое?

Крышка радиолы захлопнулась.

— Простите я совсем упустил из виду… Я тоже прошел через это состояние, тогда, в первый раз.

Пальцы у меня тряслись, и, чтобы достать сигарету, я сорвал всю верхушку пачки.

— Я спросил: что это такое?

Мексиканец сел.

— Это вы в баре «Мотор» вчера в восемь вечера.

На моем лице, очевидно, было написано недоумение, а он подал мне чистый бумажный стакан, и я машинально позволил его наполнить.

— Послушайте… — начал я.

— По-моему, у вас шок. Я-то уже позабыл, как чувствовал себя в первый раз… Мне теперь все равно. Завтра иду в радиокомпанию «Филипс».

Мне было непонятно, о чем он толкует, и я ему так и сказал.

— Я потерпел фиаско. Полнейший банкрот, ни цента за душой. Пускай все идет прахом. Соглашусь взять наличными и буду жить на гонорар.

И он начал рассказ, сперва медленно, потом все быстрее, возбужденно расхаживая по комнате. По-моему, он измучился от одиночества, от того, что некому излить душу.

Его звали Мигель Хосе Сапата Лавиада. Я представился: Левко, Эд Левко. Он родился в семье сезонных сельскохозяйственных рабочих, эмигрировавших из Мексики в двадцатых годах. У родителей хватило ума не упрекать старшего сына, когда он решил распрощаться с каторжным трудом на свекловичных плантациях Мичигана, чтобы воспользоваться стипендией, предложенной Национальной администрацией молодежи, и получить образование в колледже. Когда срок бесплатного обучения истек, Майк подрабатывал в гаражах, водил грузовики, служил продавцом в магазинах и торговал вразнос — лишь бы кое-как хватило на жизнь и на образование. Призыв в армию оборвал занятия в колледже и сделал его техником по радиолокации. На военной службе у него возникла одна идея, скорее даже интуитивная догадка, и после демобилизации он решил взяться за нее всерьез. Найти работу в те годы было просто, и не составляло особого труда скопить достаточно денег, чтобы арендовать автофургон и набить его радиоэлектронной аппаратурой, купленной на распродаже подержанного военного имущества. Год назад Лавиада завершил свои исследования — отощавший, полуголодный и издерганный, но счастливый тем, что сумел воплотить теоретическую идею в жизнь и собрать оригинальной конструкции аппарат.

Этот аппарат он поместил в корпус от радиолы — ради удобства, а также в целях маскировки. Взять патент на свое изобретение он по причинам, которые в дальнейшем станут понятны, не рискнул. Я внимательно осмотрел «радиолу». Там, где раньше был диск для грампластинок и панель радиоприемника, виднелось множество верньерных шкал и циферблатов. Самая крупная шкала имела цифры от 1 до 24, еще несколько были пронумерованы от 1 до 60, примерно с десяток — от 1 до 25, а на двух-трех шкалах вообще не было цифровых обозначений. Больше всего аппарат напоминал шикарный тестер для радиоаппаратуры или моторов — такие можно увидеть на ультрасовременных станциях автосервиса. Установленная на месте динамика толстая фанерная пластина скрывала внутренность аппарата. Вполне безобидное укрытие для…

Великолепная штука — мечты. Наверное, каждый из нас в свое время предавался мечтам о богатстве, славе, путешествиях и парил на крыльях фантазии. Но сидеть на стуле, потягивая тепловатое пиво, и сознавать, что вековая мечта уже не мечта, а действительность, чувствовать себя всемогущим, как божество, знать, что, повернув несколько рычажков, можно увидеть и наблюдать всех и вся, где угодно, все, что когда-либо случалось, — при мысли об этом мне до сих пор время от времени становится не по себе.

Я знаю только, что в этом радиоэлектронном устройстве уйма проводов, меди, ртути и всяких несложных компонентов, но как и что в нем происходит, а уж тем более почему — для меня непостижимо. Свет имеет массу и энергию, масса света постоянно теряет часть самой себя и может быть вновь преобразована то ли в электромагнитное, то ли в какое-то другое поле. Майк Лавиада говорит, что эффект, который он случайно обнаружил и использовал в своем приборе, сам по себе не нов. Еще до войны такие ученые, как Комптон, Майкельсон и Пфейфер, неоднократно наблюдали этот феномен, однако проигнорировали его, сочтя бесполезным побочным эффектом лабораторных экспериментов. К тому же впоследствии все силы были брошены на исследования в области ядерной физики.

Когда я оправился от потрясения, а Майк приготовился еще раз продемонстрировать мне свой аппарат, стоило, наверно, посмотреть на меня со стороны. Майк уверяет, будто я поминутно вскакивал, бегал взад-вперед по залу, то натыкаясь на стулья, то отпихивая их ногой, и все время что-то торопливо бормотал, выкрикивая отдельные слова и бессвязные фразы, не успевая языком за мыслями. Наконец до меня дошло, что Майк надо мной смеется. Я не понял, что здесь смешного, огрызнулся.

Он тоже начал злиться:

— Я-то знаю, что изобрел. Не такой я дурак, как вы, по-видимому, думаете. Вот, полюбуйтесь. — Он снова подошел к радиоле. — Выключите свет.