Саша долго не мог заснуть, мучился от мысли, что с ним поступают правильно, так как он этого заслуживает; может, именно так и нужно поступать с теми, кто предает своих товарищей.

К утру он, правда, немного смирился: безропотно вместе с остальными затурканными молодыми убирал территорию и палатку. А перед разводом чистил чужую обувь и подшил четыре подворотничка.

* * *

Вообще-то, если говорить честно, с Сашей ничего сверхъестественного не произошло. Обычная разборка старых с молодыми, которые должны знать свое место и время. Они случались и в боевых подразделениях. Молодые и там намного чаще стояли в нарядах, на тяжелых постах в караулах, убирали палатки и территории рот. Но чтобы так вот три раза за день избить молодого – это было принято лишь у тыловиков, которые в рейды не ходили.

О том, что творилось в этих подразделениях, можно было судить, скажем, по такому случаю: в январе 1983 года трое «обдолбленных» старослужащих роты охраны, связав, бросили молодого сержанта в окоп, облили авиационным керосином и подожгли. К тому времени, как его потушили, у сержанта обгорело чуть ли не девяносто процентов кожи. Погода стояла нелетная, в Кундуз потерпевшего так и не отправили, и от его стонов и истошного крика, – а в то время санчасть еще находилась на территории палаточного городка, – почти двое суток не спал весь полк. Когда же он наконец-то умер, все вздохнули с облегчением.

Конечно – крайний случай, но то, что произошло с Сашей в роте связи, случалось каждый вечер и каждую ночь во многих тыловых палатках гарнизона. Другой вопрос, что подобные вещи не всегда сходили дедам с рук. Тут все зависело от офицеров. Им, вообще-то, было выгодно при помощи дедов держать в руках любого строптивого солдата из молодых. Да и сами дедушки постоянно ходили под топором, их в любой момент можно было за неуставные отношения «пустить по статье», на худой конец припугнуть трибуналом – до мокрых штанов.

Пугали, правда, не многие, в основном из числа добросовестных и рьяных служак. И совсем уж редко случалось, когда самим душарам удавалось «обламывать» зарвавшихся стариков. История с Горой и Гусем – наглядный тому пример, да еще и с благополучным исходом. Но история эта – исключение, а правило было совсем иным.

Полтора года тому назад в минометную батарею второго батальона – боевое, между прочим, подразделение – пришел здоровенный, выросший на цирковом манеже парень. И вдруг совсем неожиданно он угодил в немилость к одному сержанту-недоростку, который, прежде чем стать крутейшим замком, был не менее крутой чмариной, чуть ли не первой в батарее.

Циркач оказался парнем крепким и сразу сумел постоять за себя перед дедушками. В подобных случаях старослужащие, тем паче сержанты, поступают просто: изо дня в день ставят «оборзевшего духа» в наряды и ждут первого неминуемого прокола. Так и тут – на третьи бессонные сутки Циркач среди белого дня, стоя, уснул под грибком. Мимо «страшного сержанта» это нарушение ну ни как не могло пройти незамеченным, и он, куражась, затушил меж бровей дневального сигарету. В ответ, окончательно измордованный Циркач, не вдаваясь в объяснения, по самую рукоять всадил штык-нож в дедушкино темечко.

Он отсидел на гауптвахте больше месяца, после чего его забрал к себе принципиально набиравший пополнение исключительно из числа постояльцев гауптвахты бывший командир разведроты. Дело замяли, и Циркач, благополучно доходив с разведкой до дембеля, ушел на гражданку с медалью «За отвагу». Удивительный парень – единственный в полку, носивший на операциях спаренную АГСную ленту: почти тридцать килограмм, помимо собственного груза!

Ну а самым трагическим случаем в части была, без сомнения, история Петра Градова.

Глава 15

Это ЧП еще совсем свежо в памяти солдат, тем более что с Градовым оказался хорошо знаком Гора, начинавший вместе с ним службу на термезском полигоне.

Бывший Сашин шеф, сам далеко не подарок, рядом с Градовым казался жалким сопливым мальчишкой. К моменту призыва двадцатитрехлетний Петр был уже женат, имел детей. Он окончил машиностроительный техникум, учился заочно в политехническом институте, был кандидатом в члены партии и вдобавок ко всему депутатом Челябинского горсовета.

С огромным, грамотным и толковым мужиком в карантине считались даже офицеры. Но по совершенно непонятным причинам по прибытии в боевую часть его засунули в самую захудалую дыру – роту охраны аэродрома. И там случилось самое худшее, что только может произойти с молодым солдатом в Советской Армии – он очутился один среди старослужащих-бабаев.

Около недели Градов терпеливо стоял на посту – «за себя и за того парня», а потом взбунтовался. Не управившись со строптивым салобоном своими силами, урюки традиционно попросили помощи у своих. Объединенными усилиями среднеазиатского землячества им удалось Градова зверски избить. Но отнюдь не сломить…

На разводе, ни от кого не прячась, Градов подошел к командиру подразделения. Тот же, не долго думая, со словами «Здесь тебе, выродок, не Дом Советов!» – послал его куда подальше. Но Петр был не тот парень. Пресмыкаться перед бабаями он не стал и в тот же вечер от души отделал троих из них.

Быстро сообразив, что просто так душару им не обломать, бабаи решили провести показательную экзекуцию.

И на следующее утро толпа соплеменников, изрядно попинав ногами, под обкуренный смешок закопала Градова по шею в кучу песка. В течение всего дня урюки, празднуя грандиозную победу, гоняли косяк за косяком и поочередно оправлялись Градову на голову. Когда же он, то ли от холода, то ли от невыносимого отчаянья, потерял сознание, тело выволокли из ледяной ямы, развязали и, словно падаль – вниз головой, засунули в мусорный контейнер.

Сутки после «наказания» Петра не трогали, а после среди ночи вновь самонадеянно поставили в караул.

Заступив в свой последний наряд и дождавшись, пока курнет и уляжется последний чучмек, он за полтора часа до рассвета спустился в землянку, зажег свет и, дав сослуживцам несколько минут на протирание глаз и осмысление ситуации, поделил на четверых четыре магазина; после чего спокойно ответил на телефонный звонок и популярно объяснил ротному, что это у них тут за стрельба такая.

Когда побелевший от ужаса командир роты охраны в одних подштанниках и кедах примчался на пост, Градов, не вдаваясь в подробности, одним чудовищным ударом приклада раздробил капитану челюсть, а заодно и вышиб большую половину зубов. После чего равнодушно сдался до инфаркта перепуганному командиру эскадрильи.

Вид залитой кровью крошечной землянки и четырех исшматованных, изжеванных ста двадцатью выстрелами в упор тел, по всей вероятности, произвел на «начпо» и «насоса» столь яркое впечатление, что они, позабыв о былых разногласиях, приняли поистине драконовы меры и к концу года шестеро особо заслуженных дедулек уехали дослуживать в дисбат и зону.