Женька закончил чтение баллады, на некоторое время повисло молчание.

— Сильно, — наконец произнёс Нижниченко. — Говоришь, это в школе проходят? В наше время не проходили.

Балис кивнул. Действительно не было этой баллады в программе по русской литературе.

— А кто автор?

— Не помню, — подкупающе честно признался Женька, глядя в глаза Мирону. — Мы это давно проходили, ещё в третьем классе. Автора я давно забыл, а вот стихи всё помню.

— Гм…

Вообще-то забыть автора, но помнить стихи для ребёнка — обычное дело. Нижниченко и сам помнил с далёких времён как бы не с полсотни стихотворений, авторство которых он определить бы очень затруднился. Ну, может, не с полсотни, но десятка два — уж совершенно точно.

Вот только уж больно хороши были стихи. Потому и выглядела забывчивость подростка особенно несправедливой.

— Хорошие стихи, — одобрил дракон. — И верно подмечено, как эти люди идут в неизвестность, толком не зная, существует ли вообще в их мире то, что они ищут.

"Что бы ты понимал в стихах?" — досадливо подумал Женька и, словно нарочно, Серёжка тут же спросил у Дака:

— А драконы сочиняют стихи? — неожиданно даже для себя поинтересовался Сережка.

Морда Дака на мгновение пришла в движение, и, хотя мальчишка не разбирался в драконьей мимике, он понял, что черный диктатор улыбнулся.

— Конечно. Иначе как бы я смог понять красоту ваших стихов?

— А расскажи нам что-нибудь…

— Ну что же, слушайте…

Дак, в отличие от Женьки, декламировал на морритском. Наверняка от такого перевода стихи изрядно проиграли в качестве, но всё равно производили впечатление:

Едва Дак завершил стихотворение, как Наромарт попросил его повторить чтение, но теперь — на зыке оригинала. Дракон уважил просьбу целителя. Остальные выслушали непонятную, но удивительно певучую и гармоничную речь в полном молчании и совсем не удивились, когда эльф подвёл итог:

— Очень жаль, что вы не можете оценить стихи на языке их сочинения.

— Ещё бы не жаль, — согласился Нижниченко. — Стихи всегда лучше слушать в оригинале, а не в переводе.

— А кто придумал эти стихи? — тихо спросила Анна-Селена.

— Не знаю, — Дак снова сделал легкое движение крыльями, словно плечами пожал. — Это очень древние стихи. Говорят, их написали наши предки, до того, как спустились со звезд в этот мир.

— Говорят? — уточнил Мирон, от которого не ускользнула легкая заминка на этом слове.

— Наши знания погибли почти сразу же после Катастрофы — вместе с теми, кто хранил их. На континенте сейчас осталось едва ли больше десятка Крылатых, которые помнят мир таким, как он был прежде.

— А ты? — не утерпел Сережка. — Ты же родился раньше, правда.

— Правда, но не намного. Когда случилась Катастрофа, мне не исполнилось и сорока оборотов.

— Но всё равно, ты же должен был многому научится и многое узнать, — не отступал мальчишка. Но Дак отрицательно покачал огромной головой.

— Я не знаю, Шустренок. Мы, драконы, живем не так, как люди, ведь мы — другие. Драконы бессмертны, нам некуда спешить. Поэтому маленькие дракончики не изучают знания старших, они просто живут и познают мир, стараясь везде побывать и все увидеть, услышать, ощутить. И только повзрослев, они приступают к обучению. Я был тогда еще ребенком. Я парил над равнинами Паннонты и петлял в ущельях Ласских гор, я купался в Восточном Океане и нырял в озеро Пэлла, я жил среди бака-ли, считавших меня маленьким живым богом и спускался в город Горного Народа Тронтандин, который сейчас считают легендой. Я помню это так хорошо, будто это было вчера. Но знания моего народа… Я лишь успел к ним только чуть-чуть прикоснуться. Тем, кто уничтожал драконов, нужны были только наше золото и драгоценности. Больше их ничего не интересовало. В такой войне знания обычно гибнут первыми.

— Знания в любой войне гибнут первыми, — мрачно констатировал Мирон. — Потому что именно они представляют самую большую ценность. Золото, драгоценности, территории — всё это можно вернуть назад, а вот раскрытые секреты уже не скроешь.

— Однако же, Инквизиция именно этим и занимается. И довольно успешно, — не преминул вставить своё слово вечный спорщик Женька.

Мирон отрицательно покачал головой.

— Инквизиция — плотина. Прогресс — поток. Да, таких плотин в истории нашего мира не было, поэтому и кажется, что прогресс остановился. Покажи человеку из Киевской Руси Днепрогэс — представляешь, как он впечатлится? Пороги исчезли, Днепр разлился — конца-края не видать.

— Редкая птица долетит до середины Днепра, — с иронией процитировал Гоголя подросток. Как известно, во времена создателя "Мёртвых Душ" никаких гидроэлектростанций на Днепре не было даже в проекте. Другое дело, что и преувеличил писатель изрядно: наверняка самая заурядная ворона способна из Троэщины перебраться в Оболонь.

Мирон кивнул, признавая правоту классика, и хотел продолжить объяснение, но не тут-то было.

— Пингвин — точно не долетит, — рот у Серёжке был набит печёной рыбой пополам с репой, поэтому говорил мальчишка очень неразборчиво. — Значит он — птица не редкая.

— Чучело, ты пингвина-то хоть раз вживую видел? — рассердился Женька, попутно удивляясь, что в морритском языке оказалось нужное слово. Значит, и на этой Грани где-то птички прижились.

— Два раза, — мальчишка ничуть не обиделся. Он проглотил еду и пустился в объяснение, помахивая зажатым в руке прутом с насаженным на него кусочком рыбы: — В кишинёвском зоопарке и в московском. Они забавные такие. Зимой с горки на пузе катаются.

— Я бы дорого дал, чтобы посмотреть на это вблизи, — горестно вздохнул Дак.

— Не удавалось? — сочувственно спросил Наромарт.

— Ни разу. Пингвины чуют нас издалека, принимают за хищников и тут же разбегаются и прячутся. Когда я был маленьким хетчлингом, то пытался подкрадываться, маскируясь за скалами, но тщетно. А сейчас, — морду дракона исказила гримаса, обозначавшая улыбку, — сейчас и не спрячешься никуда.