«Ну-ка, выпусти его!», сказал Билли. «Я с тобой не шучу!»
«Он не на привязи», отозвался мужик.
Билли уставился в вагон и вроде как уловил тень фигуры у дальней стены. Посвистел — и Глупыш снова взрыкнул, на сей раз как будто смущенно. «Сукин сын! Что ты сотворил с моей собакой?», закричал Билли.
Третий пес — по звуку наполовину терьер — испустил пронзительное ворчание. По полу вагона заклацали когти.
«Скажу тебе вот что, дружище», сказал мужик. «Я ничего не могу поделать с твоим псом. Собака идет, куда хочет. Но не возражаю, если мы прокатимся вместе.»
Его слова холодом отдались в животе Билли и даже ноги слегка ослабли. Какой бы он ни был с порушенными мозгами, но понимал, что поездка в поезде с таким громилой в темном, как смоль, вагоне не является решением никакой разумной проблемы, но он не мог сообразить, что же еще ему делать. Раздался пульсирующий грохот, не похожий на могучую полноту настоящего дизельного двигателя, но на такой двигатель, каким он мог бы быть; внезапная вибрация сотрясла вагон и он дернулся вперед на пару футов.
«Если едешь, то лучше запрыгивай», сказал мужик из вагона.
Билли огляделся, нет ли рядом полицейского или кого еще официального. Не в его натуре было бежать к копам и жаловаться, особенно на такого же бродягу, но обстоятельства сложились чрезвычайные. Однако, никого на виду не было. Ничего, кроме холодной тьмы и одиночества. Поезд снова дернулся вперед и на сей раз покатился. Все собаки в вагоне — Биллу показалось, что он слышит с полдесятка разных голосов — начали визжать и гавкать, словно от счастья куда-то ехать. Поезд покатил быстрее.
Билл понял, что у него остались всего лишь секунды, а потом он уже не сумеет забраться, и тогда уж точно потеряет своего пса. Отчаянье нахлынуло на него, подавив страх. Крикнув, он сбросил с плеча рюкзак, забросил его в вагон, потом затащился сам. Нетвердо поднявшись на ноги, готовый драться, он потерял равновесие, когда поезд шатнуло, нелепо взмахнул руками в воздухе и, упав головой вперед, врезался башкой в торцевую стену вагона и отключился.
x x x
Билли очнулся от того, что Глупыш лизал его лицо. Нити слюней с собачьих брылей стекали по его щеке и подбородку. Он оттолкнул Глупыша, выпрямился и сел, держась за голову, в которой все гремели яростные гонги.
«Добро пожаловать на борт, дружище», произнес мужской голос. Билли повернул голову в его сторону и вздрогнул от этого движения.
В окружении четырех дворняг у дальней стенки сидел человек. Его вытянутые ноги, казалось, тянулись на полвагона, а плечи под наброшенным армейским одеялом-пончо были размером как у Франкенштейна. Он находился в лучшей форме, чем любой из знакомых Билли хобо. Волосы до плеч темные и блестящие, глаза ясные, а лошадиное лицо не отмечено ни расцветками джина, ни паутиной вен, ни другими знаками дурных излишеств. Уродливое лицо, хотя и дружелюбное. В нем было спокойствие, встревожившее Билли, который едва помнил, что такое быть спокойным.
«Ни хрена я тебе не друг!» Билли потер шею, пытаясь снять ощущение сдавленности.
«Конечно, нет», ответил мужик. «Но спорю, что им станешь.»
Собаки глядели на Билли с тем же спокойным безразличием, что демонстрировал этот человек, словно были его знакомцами. Нелепая свора: тощая немецкая овчарка, приземистый колли со слезящимся правым глазом, полосатая борзая с оранжевыми глазами и кривой хромой лапой, короткопалый серый матт с широкой грудью, который, подумалось Билли, наверное, отвечал за басовитое ворчание. Ни одна собака, казалось, не стоила забот держать ее сытой и здоровой, и Билли подумал, что, наверное, этот мужик страдает от того же, от чего страдал его старый компаньон по бродяжничеству Тупой Джо, который пытался уговорить путевую обходчицу в Якиме выйти замуж за него и за его собаку.
Пара других вещей показались Билли такими же несуразными. Начать с того, что поезд мчал миль сорок в час, скорость достаточная, чтобы звуки разговора заглушить начисто, и, все-таки, они не вопили, а говорили нормальным голосом. И еще в вагоне стоял слабый желтый свет, наподобие тусклого освещения, что включают во время военного затемнения. Но источник света оставался непонятным.
Напуганный Билли заметил свое топорище на полу и схватил его. Колли вскочил на ноги и залаял, но громадный мужик успокоил его, и пес снова свернулся на полу с тремя остальными. Глупыш, поднявший было голову, вздохнул и снова положил ее Билли на колено.
«Что это за поезд?», потребовал ответа Билли, и мужик сказал:
«Можно, наверное, сказать, что мы заловили экспресс. Доедем прямо до места. Без остановок.»
«Прямо до места куда?»
«За черту», сказал мужик. «Тебе там понравится.»
Поезд начал поворачивать и в сильном лунном свете Билли увидел, что они движутся среди цепи снежных пиков, уходящих за горизонт, все с темной каймой вечнозеленых елей. Наверное, это Канадские Скалистые Горы?
«Сколько я был в отключке?», спросил Билли. «Где мы, к черту, находимся?»
«Минут десять-пятнадцать.» Мужик шевельнулся и собаки повернулся уши в его сторону и стрельнули глазами. «Кстати, меня зовут Писцинский. Люди зовут меня Пай.»
«Чепуха… десять минут… В десяти минутах от Кламат-Фоллса нету таких гор.»
«Конечно, есть», сказал мужик. «Ты здесь просто никогда не ездил.»
Билли обратил внимание на еще одну тревожащую штуку. В вагоне было тепло. Октябрьской ночью на такой высоте он должен был трястись, как мокрая кошка. Он сжался бы в своем плотном спальном мешке, накинув сверху одеяло и все равно бы мерз. Ужасная мысль, из тех, что обычно он гнал от себя после особенно крепкой пьянки, разрасталась в его голове, пуская корешки в каждую трещину, заменяя страх быть выброшенным на ходу из вагона другим более устрашающим душу страхом.
«Что здесь происходит?», спросил он. «Что со мной случилось?»
Мужик, казалось, оценивает Билли, прикидывая, каков он.
«Это что, моя печенка?», спросил Билли. «Печенка отказала? Кто-то раскроил мне голову? Что это?»
«Ты не мертвец, если говоришь об этом», сказал мужик. «Мертвым ты почти был. Живой — это то, что перед тобой.»
После всего выпитого вина и удара башкой мысли у Билли работали еще хуже обычного, и он начал смотреть на мужика, как на некоего духа-проводника, посланного эскортировать его к месту вечного мучения.
«Окей», сказал он. «Я слышал, что ты сказал. Но если я снова… если я снова окажусь в депо и смогу себя увидеть, то буду думать, что я мертвый, верно?»
«Кто, к черту, знает, что ты там подумаешь, после всего вина, что ты выхлестал.» Мужик спихнул задницу матта с полей своей шляпы и нахлобучил ее на голову — она была в ковбойском стиле из бежевой кожи с загнутыми спереди полями. «Почему бы тебе не поспать? Утром все станет гораздо яснее.»
Пол был мягче, чем любой из полов, на которых Билли путешествовал в товарняках — этот пол и тепло сделали приглашение поспать весьма соблазнительным. Но у него мелькнула мысль, что если он заснет, пробуждение окажется не радостным. «К черту сон!», сказал он. «Я хочу, чтобы ты сказал, что происходит!»
«Как хочешь, дружище. Но я на время закрою глаза.» Мужик повернулся на бок и принялся взбивать набитый одеждой мешок — один из трех, что у него был — превращая его в подушку. Он оглянулся на Билли и спросил: «Тебя как зовут?»
«Ты чертовски хорошо знаешь, как меня зовут! Тебя же сюда послали за мной!»
Мужик сморщился. «И все же как? Пепельный Айк? Хмырь из Филадельфии… как-нибудь вроде этого?»
И Билли ему сказал.
«Билли Пропащий», повторил мужик. «У тебя, конечно, правильная кликуха, если ты поехал на этом поезде.» Он улегся на подушку и опустил шляпу на глаза. «Может, завтра ты почувствуешь себя лучше и скажешь свое настоящее имя.»
x x x
Примерно через час, после того как большой мужик начал похрапывать, поезд вызмеился из гор и пошел по болотистой равнине, от которой в голове Билли всплыла иллюстрация из книжки-раскладки о динозаврах, которую полгода назад он нашел в мусорном баке в Сиэтле. Она представляла собой болото, протянувшееся от горизонта до горизонта. Тростник, трава, змеящиеся протоки, там и сям — клочки твердой почвы, на которых росли жутковатые с виду деревья. Гигантские стрекозы парили и сверкали на свету, зубастые амфибии высовывали из воды сморщенные рыла. Амфибии поболее брели вброд на задних лапах. На картинке было больше сорока разных видов динозавров — он сосчитал всех до единого. Убрать динозавров и стрекоз — и то, что останется, не будет слишком отличаться от залитой луной равнины, проносящейся перед глазами.
