«Зеленые», – громко сказал он, жалея, что нет соли, и удивился звуку собственного голоса. Потом пояснил самому себе: «Однако, полезные. Витамин С». Он немного чувствовал себя охотником, съедающим добычу в глубине леса, или рыбаком, который ест на завтрак свой улов.

Вилкинс слышал, как они идут. В неподвижном воздухе он отчетливо слышал шелест листьев, трущихся о стебли, и даже – он мог бы поклясться – чавканье крошечных челюстей, в пятнистому лунном свете перемалывающих растительность в отвратительное зеленое месиво. Это было целое нашествие – их, должно быть, были сотни. Несомненно, что полная луна и невиданный приз вытащили червяков в беспримерное путешествие. Наверное, сегодня здесь были все томатные черви округа.

А лед таял недостаточно быстро. Он просчитался.

Вилкинс заставил себя подняться со стула и побрел по траве к помидорам. Он не мог увидеть червяков – их окраска была отличным камуфляжем, позволяющим им сойти за движущиеся пятна лунного света и тени, но Вилкинс слышал, как они ползут в Ранней Красавице.

Пригнувшись к земле, он легонько подул на кубики льда на внешних углах сетки. Если бы только он мог их поторопить. Когда температура льда повысится хотя бы на два градуса, ночной воздух начнет по-настоящему действовать на них. Они растают быстро, стоит только начать. Вилкинс вскользь подумал о том, чтобы сходить в гараж за пропановой горелкой, но сейчас он не мог даже на минуту оставить помидор один на один с червяками. Вилкинс продолжал дуть. Маленькие ручейки воды сбегали по стенкам. Обрадовавшись, он стал дуть сильнее.

Вилкинс смутно понял, что упал на колени.

Наверное, он перестарался, когда дул, или, может быть, стоял, наклонившись, так долго, что кровь прилила к голове. Так или иначе, но ему было плохо, и Вилкинс потянул за воротник, чтобы расстегнуть рубашку. Он опять слышал их, теперь совсем рядом собой.

«Червяки», – громко вскрикнул Вилкинс и взял в обе руки кусок обвязанного бечевками льда, чтобы растопить его. И не выпустил его даже тогда, когда потерял равновесие и тяжело упал, ударившись плечом, но лед таял все еще недостаточно быстро, а руки коченели и стали болеть.

Шелест пиршества червяков звучал в его ушах свистом, который смешивался с гулом бушующей крови, как будто две реки из шума сливались в один глубокий поток. Казалось, что воздух стал холодным, остужая пот сбегающий по лбу. Сердце колотилось в груди, как мотыга, с силой долбящая землю.

Вилкинс встал на четвереньки и пополз к Лучшему Парню.

Он видел их.

Один червяк прополз уже половину тонкого ствола, а еще двое плелись по стеблям сбоку. Хотя он задыхался от боли, спазм в груди помог ему наклониться ниже. Теперь он не мог увидеть в физиономиях червяков ничего человеческого или похожего на морды млекопитающих так же, как не смог увидеть за сверкающим в ветровом стекле солнцем водителя в сбившем его и сбежавшим «Турине».

Он заставил себя протянуть руку и взять одного червяка. Червяк цеплялся за стебель до тех пор, пока Вилкинс не потянул его, как следует, и тогда, после ожесточенной борьбы, он стал энергично извиваться в ладони Вилкинса, прежде чем тот успел его отбросить. В испуге, внезапно сменившемся совсем другим чувством, Вилкинс схватил следующего слишком сильно, и червяк как-то отвратительно лопнул в кулаке, корчась в пальцах даже тогда, когда его внутренности брызнули и испачкали большой палец Вилкинса.

Он бросил взгляд на ближайший кусок льда, но не увидел его; может быть, они, наконец-то, растаяли.

«Просто немного дольше», – сказал себе Вилкинс, часто и поверхностно дыша. Руки окоченели, но он хватал все, что могло быть червяком, и отбрасывал за спину. Тяжелое дыхание заглушало чавканье пирующих червяков, пот жег глаза, но Вилкинс не позволял себе остановиться.

Когда Вилкинс дотронулся до одного червяка, его руку пронзила боль, и он почти поверил в то, что это существо каким-то образом нанесло ему ответный удар, но в этот момент его грудь разорвалась надвое.

Он попытался встать, но опрокинулся навзничь.

Преодолев немыслимую тяжесть, Вилкинс смог приподнять голову, и когда она вновь упала на траву, на его лице была улыбка: он был уверен, что видел трепещущие края сеток, потому что эфирные кролики, освобожденные, наконец ото льда, боролись с весом сеток, растений и червяков, пытаясь зацепиться за материю пространства, боролись недостаточно сильно, как Вилкинс вынужден был отметить, но, тем не менее, отважно продолжали тянуть, пока не стало ясно, что их усилий явно недостаточно, но и даже после этого они все тянули…

Вилкинс не потерял сознание. Просто он не мог пошевелиться. Но прохлада исчезла, ей на смену пришел теплый воздух, и ему было удобно лежать в траве, смотреть на небо и слушать свое сердце. Вилкинс знал, что случившееся с ним было, вероятно, сердечным приступом, но он слышал, что люди ошибаются, принимая за сердечный приступ простой спазм от слишком большой дозы кофеина. Наверное, это произошло из-за большой кружки кофе. Придется с этим делом покончить. Размышления о кофе привели его к мысли о Молли, спящей наверху. Вилкинс был рад, что Молли не знает, что он здесь, лежит совсем один на росистой траве.

Внутри и снаружи летнего ночного воздуха. Дыхание, вот что было самым главным. Вилкинс сосредоточился на этом. Ничего больше не интересовало его. Если можешь дышать, значит, ты в порядке, а он чувствовал, что может дышать вечно.

Когда верхние листья оливкового дерева, принадлежащего соседу, зажглись золотом от лучей проснувшегося солнца, Вилкинс обнаружил, что может двигаться. Он осторожно, медленно сел, и ничего страшного не произошло. Утренний ветерок был приятно прохладным, и вороны перекрикивались, рассевшись по крышам.

Вилкинс раздвинул стебли и заглянул в тенистую глубину.

Лучший Парень исчез. Длинный клочок оранжевой кожуры, болтающийся, как лопнувший шарик, на нелепой толстой ножке, – вот и все, что от него осталось. Эфирные кролики, потерявшие, наверное, эффективную конфигурацию от сильного напряжения ночью, безразлично лежали по краям запачканных садовой землей сеток, на которых валялась парочка раздавленных червяков и горсть опавших листьев авокадо.

Вилкинс был совсем один во дворе – Молли будет спать еще не меньше часа – поэтому он позволил себе заплакать. Всхлипывания сотрясали его как икота, а слезы текли по лицу точно так же, как несколькими часами раньше тек пот, и слезы оставляли на его выходных брюках темные пятна.

Потом он поднялся и пошел к парадному входу, все еще двигаясь медленно и осторожно, так как ощущал себя очень хрупким и слабым.

На дорожке лежала газета. Вилкинс с трудом поднял ее, решив взглянуть на страницу со спортивными новостями. Он был так занят вчера вечером, что пропустил конец бейсбольного матча. Наверное, «Ангелы» хорошо поработали, чтобы расчистить себе путь на первое место. Они были на подъеме, и Вилкинсу хотелось верить, что им по-прежнему везло.

Он повернулся и вошел в тихий дом. Ему не хотелось варить кофе, и он просто медленно бродил из комнаты в комнату, рассматривая вещи и обращая внимание на всякие пустяки, начиная с яркого утреннего солнца, падающего в окно прямо по горизонтали, и кончая знакомыми названиями книг на полках.

Увидев в ванной комнате свои изобретательские брюки, лежащие в тазу поверх грязного белья, Вилкинс ощутил легкое удивление и поднял их.

Неудивительно, что было уже поздно, когда Молли выключила в спальне свет. Она зашила и залатала на старых брюках все страшные дыры и теперь явно собиралась их постирать. Первым желанием Вилкинса было сразу же одеть их… нет, он не сделает этого. Он позволит Молли поступить с ними по-своему, так, как хочется ей; пусть она сама отдаст ему брюки. Он оденет их завтра или, может быть, послезавтра.

Утро опять было наполнено неуловимым волшебством.

Тук-тук.

Кто там?