Перманентная организационная расслабленность наложила отпечаток на российскую военную теоретическую мысль, которая забраковала (возможно, правильно по отношению к русской армии, - вспомним М.А. Бакунина) блицкриг как способ ведения боевых действий. Но вряд ли целесообразно игнорировать то, что удавалось армиям других стран.
Высшее командование Красной Армии сумело к середине Великой Отечественной войны в полной мере овладеть искусством маневренных операций стратегического масштаба. К началу 1943 г. советское полководческое искусство практически сравнялось с немецким, а с лета 1943 г. явно превзошло его. Но не следует забывать, что к ноябрю 1942 г. немцы на Восточном фронте оккупировали территорию, равную трем Франциям, и вывели из строя около 10 млн советских солдат, что равно примерно трем французским армиям 1940 г. За это время было подбито около 35 тыс. танков и столько же самолетов, что в 8-10 раз превышало силы Франции и ее союзников в 1940 г. Но людские и материальные ресурсы Советского Союза позволили продолжать войну, так что возможности учиться военному искусству у советского командования были почти неограниченные. Солдат такую "учебу" вытерпел, но лишь к 1943 г. была преодолена порочная тактика атак живыми волнами. Хотя немецкий генерал Ф. Меллентин утверждал: "До самого конца войны русские, не обращая внимание на огромные потери, бросали пехоту в атаку почти в сомкнутых строях" (с. 245){6}. Но если такие атаки и практиковались дальше, то, во всяком случае, не повсеместно.
Ф. Меллентин отметил и другую напасть, свойственную командованию Красной Армии и подтверждаемую во многих мемуарах: "У русских была одна тактическая ошибка, которую они так и не смогли искоренить, несмотря на жестокие уроки. Я имею в виду их почти суеверное убеждение в важности овладения возвышенностями. Они наступали на любую высоту и дрались за нее с огромным упорством, не придавая значения ее тактической ценности" (с. 246){6}.
Здесь подмечена существенная черта "фронтального мышления" - атаковать то, что маячит перед глазами. В стратегическом масштабе это выражалось в упорном и дорогостоящем добивании уже неопасного в оперативном значении противника. Так было с армией Паулюса, остатками немецких войск в Восточной Пруссии или на польском побережье. Но в данном случае вина лежала не столько на фронтовом командовании, сколько на Сталине как Верховном Главнокомандующем и отчасти Генштабе, нередко вынужденном следовать за оперативным мышлением вождя.
Несомненно, сильной стороной высших командных кадров Красной Армии, в отличие от царской, была их высокая степень обучаемости. К 1943 г. они в своей массе научились воевать, тогда как царские генералы демонстрировали отсутствие полководческих способностей на всем протяжении войн начала XX в.
Но кристаллизация военного искусства командования Красной Армии происходила медленно и противоречиво, чего до сих пор не хотят видеть многие военные историки. "Мы можем гордиться блестящими хрестоматийными операциями, такими как Курская, Белорусская, Берлинская и другие", - уверяет генерал-полковник Ю. Горьков в книге "Кремль. Ставка. Генштаб" (с. 18){9}. Как раз в планах Курской и Берлинской операций предусматривались шаблонные лобовые удары, и лишь обстановка вынуждала идти на маневр.
Эта кристаллизация была отягощена как родовыми недостатками российских традиций военной школы, так и крайне негативным влиянием субъективного фактора - воли Сталина и его фаворитов.
Сталину очень повезло, что он не успел до конца истребить все самое яркое и талантливое в армии. Рокоссовского выпустили из тюрьмы в 1940 г., Мерецков побывал в застенках НКВД осенью 1941 г. и уже оттуда поехал спасать Карельский фронт. Жуков избежал ареста в 1938 г., попросив помощи у хорошо знавшего его Тимошенко. А теперь попробуем представить 1941 год без Жукова, Рокоссовского, Лукина... Удалось бы тогда отстоять Ленинград и Москву "сталинским соколам" Ворошилову, Жданову, Мехлису, Буденному, Тимошенко, Кулику?
Казалось бы, это очевидные вещи - и тем более удивительным стало появление книги В. Суворова "Очищение", где на месте старых советских мифов с упоением создаются новые, а по сути те же нафталинно-старые. В книге содержится масса недостоверного материала (например, целая глава связывает бои под Псковом 23 февраля 1918 г, с именем П.Е. Дыбенко, хотя тот появился на фронте со своим отрядом лишь в марте). В. Суворов утверждает, что репрессирование 80% высшего и 50% среднего командного состава РККА стало благом для страны и ее вооруженных сил. Даже если не брать во внимание этическую и юридическую стороны такого подхода (и впрямь, не в Англии же живем!), то по В. Суворову получается, что уровень оставшихся в живых и новых маршалов: Ворошилова, Буденного, Тимошенко, Кулика - был намного выше уровня Тухачевского, Егорова. А Уборевич и Якир в подметки не годятся Кирпоносу и Павлову. И совсем неясно, какими полководческими данными поразили воображение В. Суворова командармы сталинского набора 1941 г. - Гореленко (7-я армия), Голубев (10-я армия), Коробков (4-я армия), Музыченко (6-я армия), Собенников (8-я армия) или командующие фронтами Кузнецов (Северо-Западный), Павлов (Западный), Кирпонос (Юго-Западный), Тюленев (Южный). Ну а как могли бы воевать многие из расстрелянных, показали те, кто вышел из тюрем, - Рокоссовский, Мерецков, Горбатов, Магон, Петровский, Ворожейкин.
Война высветила все: подлинное и мнимое величие военачальников, ценность и пустозвонство идей, глубины падения и высоты взлета нашей Армии. Другое дело, что историки и разного рода пропагандисты могут затушевать одно и отретушировать другое, тем самым продолжая традиции советско-партийной историографии, к чему, увы, до сих пор имеются и объективные, и субъективные предпосылки.
"Блицкриговцы". Значение М.Н. Тухачевского как стратега
Переход Советской Армии к маневренному способу ведения войны в 1943-1944 гг. произошел не на пустом месте. И халхин-голские "канны" не есть стихийное порождение таланта Жукова. Известно, что нечто из ничего не вырастает; надо, чтобы кто-то бросил в почву семена. Посеяны они были в так называемый Тухачевский период Красной Армии, когда вопросы "быстрой войны" всерьез разрабатывались в теории и на практике. После гибели М.Н. Тухачевского и И.П. Уборевича от наследия людей, разбиравшихся в этом вопросе, остался лишь лозунг "войны малой кровью на чужой территории". А идеи этих и примыкавших к ним теоретиков были качественно новыми и в истории российской армии почти неразработанными.
То небольшое теоретическое наследие, которое могло достаться новой армии от старой, было окончательно девальвировано Гражданской войной, в которой бывшие царские генералы неоднократно терпели поражения от бывших вахмистров и поручиков. Отечественной науки о стратегии практически не стало. Попытки заменить ее цитатами классиков марксизма могли дать военным профессионалам лишь временное удовлетворение. Опыт Гражданской войны не мог быть всерьез использован против регулярных, хорошо технически оснащенных армий вероятного противника. Фактически приходилось начинать с нуля. Разброс мнений был, естественно, велик, но Вооруженные Силы требовалось строить на базе какой-то одной концепции, а не всех сразу. В выработке, принятии и реализации такой концепции М.Н. Тухачевский сыграл главную роль. Он отстаивал наступательную доктрину, которую воспринимал всей душой пламенного революционера, что характерно для политических романтиков. Тухачевский не был человеком бонапартистского склада, как хотели его представить враги. По духу он был скорее ближе к Александру Македонскому с его мечтой-идеей о всемирном государстве, устроенном на неких универсальных философских принципах, которые для XX в. Тухачевский усмотрел в марксизме. И создать такое мировое государство-федерацию средствами позиционной, оборонительной борьбы, конечно, не представлялось возможным.
В Красной Армии он был первым (и вначале единственным) человеком, который всерьез и с методической целеустремленностью занялся творческим переносом на российскую почву идей и традиций школы Х.К. Мольтке и А. Шлифена, стремившихся заранее спланированными и четко осуществленными операциями добиться быстрой победы (блицкрига) малой кровью. Творческий вклад Тухачевского состоял в том, что он совместил принципы стратегии германской школы с совершенно новыми факторами борьбы, такими, как танки и авиация. Пока европейская теоретическая мысль билась над проблемой совмещения боевых машин с традиционными родами войск, Тухачевский разглядел в них то, что за редким исключением пока никто не видел - мощное таранное оружие оперативного масштаба. И пока Д. .Фуллер, Г. Гудериан и Ш. де Голль пытались убедить свои Генеральные штабы в революционной перспективности новых средств, Тухачевский уже формировал танковые армии (маскируемые под корпуса). Ворошилов и Сталин лишь заимствовали внешнюю сторону концепции Тухачевского, мало что поняв в его выкладках, потому и расформировали механизированные корпуса. А еще потому, что механизированная армия требовала высокого уровня- организации и управления, обеспечить который после уничтожения профессионально подготовленных кадров было невозможно.
