А псих тем временем напряг все свои силы и открыл дверь. Надо сказать, дверь у Грабова была превосходная, и запирал ее отличный полицейский замок с секретом. Такая конструкция включает массивный стальной засов, вертикальный штырь которого уходит в металлическую пластину, прибитую к полу. Такую дверь не вышибешь и ломом не взломаешь. Она и в самом деле надежна.

Но, увы! Главное в замке — цилиндр. У Грабова цилиндр был относительно простой — «рэбсон» с пятью цапфами и фланцами, чтобы уберечь его от взломщиков. А зачем взламывать замок? Я пощекотал его отмычками, объяснился с ним на пальцах. Он изображал воплощенную невинность, а я был Дон-Жуаном. И кто, по-вашему, выиграл этот раунд?

Грабов жил и работал в одной огромной комнате, и ее жилые зоны — спальная, кухня, гостиная и мастерская — напоминали островки в океане свободного пространства. Гостиная состояла из дюжины секционной мягкой мебели с роскошной обивкой из коричневого плюша и пары низких журнальных столиков. Спальная — из огромной кровати с наброшенной на нее овечьей шкурой. Возле кровати на полу лежали такие же коврики. Стена, возле которой стояла кровать, была из кирпича, окрашенного в более насыщенный желтый цвет, чем те самые бумажные полоски из оберточной бумаги, стягивавшие пачки двадцатидолларовых купюр. На стене висели щит, два скрещенных копья и несколько деревянных масок. Похоже, они были привезены из Океании, Новой Гвинеи или Новой Ирландии. Я бы не возражал, если бы они переместились на мою собственную стену. Я бы не возражал получить их стоимость в денежном выражении на аукционе Парк-Берниет.

Кухня у Грабова была как игрушка — большая плита, холодильник с встроенным в дверце автоматом, выдававшим кубики льда, морозильная камера, двойная раковина из нержавеющей стали, посудомоечная машина, сушилка. Кухонная посуда из меди и нержавеющей стали была подвешена на чугунной полке с крючками.

Мастерская была прекрасно оснащена: два длинных стола, один высокий — по грудь, другой — обычный; пара стульев и табуреток, оборудование для печати, печь для обжига керамических изделий. На стальных стеллажах — от пола до потолка — аккуратно расставлены банки с красками, химикалии, инструменты и всевозможные приспособления. Тут же находились ручной печатный станок и две коробки самой лучшей тряпичной бумаги, идущей на изготовление бон, облигаций.

Я открыл дверь примерно в десять пятнадцать, и минут двадцать у меня ушло на осмотр квартиры.

Я там не нашел: людей — живых или мертвых; дипломатов — ни из замши, ни из кожи, ни из чего-нибудь еще; ювелирных украшений, если не считать непарных запонок и зажимов для галстука; денег, кроме пригоршни мелочи, которую я нашел и оставил на тумбочке возле кровати; картин — самого Грабова либо другого художника; произведений искусства, помимо изделий из Океании, висевших на стене.

Я нашел: две медные пластины с тончайшей гравировкой размером дюйма два с половиной на шесть в деревянной печатной форме; ключ, похожий на сейфовый; подставку для карандашей из великолепного тисненого красного сафьяна. Но в ней стояли не карандаши, а различные инструменты из высокосортной легированной стали с шестигранными ручками.

Я ничего не взял с собой из квартиры Уолтера Грабова. Два-три предмета я намеренно переставил с привычного места в другое и поместил там и сям несколько новеньких хрустких купюр по двадцать долларов.

Но я ничего не украл. Был момент, когда я испытал настоятельную потребность надеть на себя одну из масок и, вооружившись копьем и щитом, промчаться по улицам с воинственным кличем, но я быстро подавил в себе боевой дух, и изделия из Океании — маски, копья и щит — так и остались висеть на стене. Они были прекрасны и, несомненно, очень дорогие, но, если вы только что стянули неподалеку четверть миллиона наличными, более мелкая кража просто унижает ваше достоинство.

Когда такси остановилось у дома Джиллиан, я заметил сине-голубую полицейскую машину возле гидранта.

— Поехали дальше, до угла, — сказал я шоферу.

— Но я уже дал сигнал, — огорчился таксист, — чего доброго, и прав лишат.

— Что за жизнь без риска?

— Тебе легко так рассуждать, приятель. Ты, видно, не из тех, кто рискует.

Разумеется. Чаевых он получил меньше, чем рассчитывал, и отъехал, что-то бурча себе под нос. Я вернулся к дому Джиллиан, держась в тени домов и поглядывая, нет ли поблизости других полицейских машин, явных и тайных. Машин я не заметил, как и притаившихся ищеек. Затаившись в укромном месте, я прождал минут десять, и, наконец, знакомая парочка вышла из подъезда, где жила Джиллиан. Конечно, Тодрас и Нисуондер, и в этом не было ничего удивительного, у меня даже возникло к ним теплое чувство: сколько часов минуло, а они все на ногах! Да, ребята вкалывают так же рьяно, как и я сам.

Они отъехали, а я простоял в своем укрытии еще минут пять: а вдруг они хитрят — объедут квартал и вернутся? Но они не вернулись, и я решил позвонить Джиллиан из будки на углу, чтобы окончательно убедиться: путь открыт. Потом упростил свою задачу и позвонил ей по домофону из холла.

Даже искажение голоса в трубке не скрыло, что она взволнована:

— Кто? Кто это?

— Берни.

— О, я не...

— Ты одна, Джиллиан?

— Полицейские только что ушли.

— Я знаю. Я ждал, пока они уйдут.

— Они говорят, ты убил Кристал. Они говорят, ты опасен и не ходил на встречу по боксу. Ты был в квартире Кристал и убил ее.

И все это по домофону!

— Можно к тебе подняться, Джиллиан?

— Я не знаю.

«А вот сейчас открою отмычкой этот чертов замок, — подумал я, — а потом дуну, плюну, и твоя дверь откроется». Но вслух сказал другое:

— Сегодня я добился успеха, Джиллиан. Я знаю, кто убил Кристал. Пусти меня, и я тебе все расскажу.

Она ничего не ответила, и я подумал, что она не слышала моих слов, может быть, и домофон отключила. Не исключено, что она сейчас набирает номер полиции 911, и глазом не моргнешь, как быстрая и боеспособная нью-йоркская полиция явится с оружием на изготовку. Возможно...

И тут она открыла дверь.

На Джиллиан была шерстяная юбка из шотландки, неяркая, в голубую и зеленую клеточку, и синий свитер. Колготки тоже были синие, а на ногах — шлепанцы из замши с заостренными носами. Они очень соответствовали ее облику эльфа. Джиллиан налила мне чашку кофе и извинилась за то, что грубо обошлась со мной.

— Я сегодня на грани нервного срыва, — пожаловалась она. — Незваные гости — один за другим.

— Полицейские?

— Они явились последними. Впрочем, ты же их видел, когда они уезжали. Сначала пришел другой полицейский. Он назвался...

— Рэй Киршман?

— Да, правильно. Он просил меня передать тебе сообщение. Я сказала, что с тобой никак не связана, а он подмигнул мне с понимающим видом. Наверное, я покраснела, и неудивительно: такой наглец кого хочешь в краску вгонит.

— Да, он такой. А что за сообщение?

— Он ждет от тебя вестей. «У Берни, — говорит, — нутро вора, и он доказал это, снова явившись на место преступления». Он уверен, что ты взял то, за чем пошел, и хочет быть в курсе дела. Я, конечно, ничего не поняла, так ему и сказала. «Ничего, — говорит, — Берни разберется».

— "Снова явился на место преступления" — что бы это значило?

— Я кое-что уяснила из разговора с полицейскими. И еще новость: после Киршмана заявился Крейг.

— А я-то думал, что ему запрещено сюда приходить?

— Да, я запретила, но он все равно явился. Проще было впустить его, чем поднимать шум.

— Что ему нужно?

Джиллиан скривила губки.

— Ужасный человек! Убежден, что ты убил Кристал. «Полиция, — говорит, нисколько в этом не сомневается». Крейг очень жалеет о своей затее с кражей драгоценностей. Потому он ко мне и пришел; я, видите ли, должна подтвердить, что никакого сговора у тебя с ним не было. Он боится, что ты разболтаешь про сговор, как только тебя арестуют, и вот тогда полиция будет решать, кому из вас двоих верить — ему, уважаемому дантисту, или тебе, уже сидевшему в тюрьме вору. Решение, естественно, будет в его пользу...