- Где? - быстро спросил Хрущев.
- В кабинете наркома, - ответил офицер.
- Извините, - развел руками генерал-фронтовик. - Срочно требует Ставка.
И вышел из зала под взрыв аплодисментов. В кабинете Потемкина офицер протянул ему трубку "кремлевки":
- На проводе товарищ Берия.
- Здравствуй, Лаврентий.
- Гамарджоба, Никита. Что тебя вдруг занесло в Наркомпрос, это богоугодное заведение?
- Пригласили выступить на женском вечере.
- Брось эту херню! Приезжай ко мне, генацвале. Дело есть. Мой адъютант и машина в твоем распоряжении.
- А в чем... - начал было свой вопрос Никита, но так его и не закончил - в трубке раздались короткие гудки. "Что это может быть? тревожно думал он, пока автомобиль мчал его по затемненной Москве с Чистых прудов к Дзержинке. - Харьков? Вряд ли. Это было и быльем поросло. Что-нибудь с разведгруппой Медведева? С подпольем в Донбассе? Дела-делишки Власова? При чем тут я? Командармом его утвердила Москва. Да, предложение было мое, но я советовался. С кем? С Георгием. Маленков может отпереться. Совет был по телефону. А телефонный разговор к делу не подошьешь. Нет, не подошьешь. Слишком большая дружба с Еременко? А как иначе прикажете добиться того, чтобы никто не ставил палки в колеса при налаживании планомерной политработы в войсках? Есть, и их сколько хочешь, Наполеончики, которым комиссары костью поперек глотки стали. Не нравится им партийное влияние в армии. Нет, брат, шалишь, коммунисты - становой хребет наших войск. Комиссаров может ликвидировать только одно - контрреволюция".
В приемной Никиту встретили два юных офицера - старший лейтенант Александра и младший лейтенант Евгения.
- Сегодня дежурит по приемной женская смена, - спокойно сказал адъютант в ответ на удивленный взгляд члена ПБ.
- Мужики воюют, - так же спокойно заметила Александра, посмотрев при этом довольно иронично на адъютанта. Тот, ничего не ответив, исчез за дверью кабинета и почти тот час выскользнул оттуда.
- Проходите, пожалуйста, товарищ генерал-лейтенант.
Его встретили персидские ковры, хрустальные люстры, мебель красного дерева, картины передвижников. Берия сидел за чайным столиком у зашторенного тяжелым зеленым бархатом окна. Пенсне на столике, китель расстегнут, белоснежная рубаха раскрыта, под ней грудь, покрытая густым волосом. Перед ним стояли навытяжку рыжеволосый гигант и тщедушный лопоухий недомерок с редким седым бобриком. Оба были в генеральской форме. "Что за люди? - подумал Никита. - Новенькие какие-то. Фронтовиков я бы знал". Берия быстро говорил что-то по-грузински - негромко, сердито. Те, к кому была обращена его речь, ели глазами начальство, почти после каждого слова дружно кивая головами. Увидев вошедшего в кабинет Хрущева, Берия легко поднялся на ноги, сказал что-то громче прежнего и небрежно махнул рукой. Генералов словно ветром сдуло.
- Здравствуй, дорогой, здравствуй, - хозяин привычно обнял гостя, увлек мягко за собой в уютный малый кабинет, где уже был накрыт с кавказской щедростью стол.
- Садись, дорогой, люди верно говорят: в ногах правды нет. Правды нет... Правды нет... - Он взял с массивной этажерки какие-то бумаги, скользнул по ним взглядом, сел напротив Никиты, бумаги положил на тарелку. Криво усмехнувшись, воскликнул:
- Ты видел этих двоих? Генералы. Ге-не-ра-лы. Мудаки засраные. И ведь оба из моего села. Ничего, нет, ничего нельзя поручить, все обязательно изговняют. Никому нельзя доверять. Даже себе. А? - он весело сверкнул стеклами пенсне и разлил коньяк по высоким хрустальным рюмкам.
- За Верховного!
"Его цитирует - про доверие не раз слышал я от Хозяина те же слова, за Него тостом и всякое застолье начинает, - уважительно подумал Никита, осушив лихо внушительную посудину. - Меня-то зачем позвал?" Однако, этого Берия раскрывать не спешил. Завел разговор о последних кадровых перестановках в армии, о взаимоотношених с союзниками ("Иден приехал - и Хелл с ним, Иден уехал - и Хелл с ним!" - "Черчилли-Черчилли - и никаких Рузвельтатов!"), о гонке по созданию сверхоружия. Горячее принесли Александра и Евгения. Это был бесподобно ароматный шашлык на ребрышках. Берия усадил Александру себе на колени, налил фужер коньяку и, после того, как девушка выпила его весь мелкими глоточками, крепко поцеловал ее в губы. Подмигнул Никите: "Обними Евгению, поцелуй младшего лейтенанта!" Никита осторожно последовал его совету. Губы ее показались ему безвольно-безразличными. Вдруг, повинуясь какому-то знаку Берии, девушки быстро убрали грязную посуду, принесли кофе, сладости, фрукты и незаметно ретировались.
- Ты строго их не суди, - с неприсущей ему мягкостью произнес он. Это совсем не бляди с плешки у "Метрополя". И Саша и Женя по несколько раз забрасывались в немецкий тыл с разведгруппами. Обе знают немецкий язык, обе закончили нашу школу радистов. Не сегодня-завтра снова отправятся на задание. Кстати, к тебе на Украину.
Он замолчал, закурил. "И курит как Хозяин, Герцеговину Флор", отметил про себя Никита. Берия поднял с тарелки бумаги, которые пролежали справа от него все это время, вытер губы салфеткой, сказал:
- Ну вот, накормил, напоил, теперь можно и о главном поговорить.
Он протянул бумаги Хрущеву и нацелился в него стеклами пенсне.
"Наконец-то!" - вздохнул с облегчением Никита, но первый же лист заставил его напрячь все силы, чтобы не потерять сознание. На нем был перечень того, что содержалось в тощей подборке:
"1. Немецкая листовка с текстом обращения старшего лейтенанта Леонида Хрущева к бойцам и командирам Красной Армии и ее перевод; 2. Протокол армейского отдела СМЕРШ 37-й Армии - допрос батальонного комиссара Коркина Любомира Захаровича, бежавшего из того лагеря, в котором содержался Леонид Хрущев; 3. Рапорт заместителя начальника Главного управления СМЕРШ, руководившего операцией по извлечению из немецкого лагеря для военнопленных Леонида Хрущева и доставке его в Москву; 4. Протокол допроса Леонида Хрущева".
Даже прочесть это зловещее оглавление стоило Никите невероятных усилий. Буквы, слова, строчки дергались, прыгали, сливались. Кое-как одолев его, он с трудом оторвал от него взгляд, посмотрел на Берию. Но стекла пенсне коварно отсвечивали, глаз за ними видно не было - сверкающая бездна. Никита, словно погружаясь в прорубь, перевернул первую страницу. "Я, Леонид Хрущев, сын члена Политбюро..." Сколько немецких листовок перевидал член Военного совета различных фронтов, удивляясь подчас изощренной хитрости и знанию человеческой психологии, а подчас и прямолинейной твердолобости гебельсовских войсковых пропагандистов. На наиболее действенных образцах учились сотрудники Седьмых отделов по разложению войск противника, созданных во всех формированиях и частях Красной Армии. Никита подошел к настольной лампе, дрожащими руками поднес текст к глазам. Так, даже факсимиле подписи напечатано. Подпись разборчивая, почти детская. "Черт, я же не знаю подписи своего собственного сына. Да и на кой ляд мне было ее знать: я деньги перед войной не по ведомости ему выдавал... Поди, с этих бесконтрольных червонцев и начались Лёнькины беды". Листовка была ладно скроена и мастерски сшита: похвальное слово героизму и мужеству советского солдата - запевная теза; развернутая антитеза - за что он воюет: на земле он крепостной, на фабриках и заводах дешевый, бессловесный раб, всеми плодами его крови и пота пользуется утопающая в поистине царской роскоши сталинская юдо-большевистская камарилья; вывод: сражаться за увековечение собственного ярма может или слепой или умственно-неполноценный, поворачивай штык против истинного супостата, сдавайся в плен, вступай в РОА. Приводилось несколько красочных примеров из похождений Сталина и его кремлевских бонз - Кагановича, Ворошилова, Калинина, свидетелем которых якобы был Леонид. Сообщалось, что многие думающие патриоты, включая Якова Сталина, вступают в ряды борцов против тирании коммунизма. Последняя перед подписью фраза была обращена прямо к Хрущеву-старшему: "Отец! Я знаю твою затаенную ненависть к усатому палачу. Переходи к нам. Вся православная, сражающаяся против красного Антихриста Россия примет тебя как своего вождя".
