Довольный согласием посла, критик заспешил в бар, и Бенедиктов на какое-то время остался один. Делая вид, что рассматривает картины, он наблюдал за Радхакришнаном. "Сколько у него талантов: политик, поэт, философ. И - честолюбив безмерно. Подумать только, не успел Неру слегка прихворнуть, как Радхакришнан попытался учинить дворцовый переворот. Потом три часа на коленях вымаливал у Неру прощение. Неру тоже поэт и философ. но он и реалист, и воин, и политик - великий вождь великой нации. А Радхакришнан - мечтатель, наделенный, к тому же, коварством..."

- Ваше превосходительство! - радостно воскликнул Радхакришнан. - Как я рад, что застал вас здесь! Мне так нужно переговорить с вами по одному вопросу. У вас найдется несколько свободных минут?

- Разумеется, ваше превосходительство, - улыбнулся Иван Александрович. Подумал: "Делает вид, что якобы не знал, что я обязательно буду здесь. Да, кроме всего прочего, и актер превосходный". Вслух добавил: - Может быть, досмотрим выставку и тогда...

- Да-да, конечно, - поспешно согласился вице-президент.

- Как вам нравятся новые работы господина Рериха? спросил Бенедиктов, когда они, шаг за шагом, продвигались по выставке.

- О, ваш и наш Святослав бесподобен, как всегда! - Радхакришнан обнял художника и держал его в объятиях, пока не вспыхнули блитцы. - Хотя, повторю, может быть, в стотысячный раз: я - адепт беспредметной живописи. Абсолютная абстракция - высшее проявление свободы духа!

- Ваше превосходительство, - Рерих печально смотрел на Радхакришнана, - когда будете на Юге, загляните ко мне на часок. Девика Рани и я будем счастливы принять такого гостя. Там я покажу вам более полусотни полотен абсолютной абстракции, хотя и считаю их своими слабыми работами и никогда не выставлю. Думаю, что беспредметность - не высшее проявление свободы духа, а, скорее, его упадок...

- Какая разница - упадок, взлет? - Радхакришнан нахмурился. - Разве можно предписать художнику пребывать в том или ином состоянии? По-моему, важно свободное выражение души художника!

Рерих молчал.

Вскоре посол и вице-президент остались наедине. Все другие почетные гости провозглашали в баре тосты "за взаимопонимание и взаимоуважение искусств великой Индии и великого Советского Союза, откуда все Рерихи родом".

- Иван, вчера я получил из Москвы русскую верстку книги моих избранных работ. Тебе принадлежит и идея самой книги, ты же был и ее редактором-составителем. Так вот, однотомнику предпослана вступительная статья. И из нее следует, что автор книги - самый что ни на есть правовернейший марксист.

Бенедиктов молчал. И Радхакришнан, заметно нервничая, продолжал:

- Пикантность ситуации заключается в том, что почти одновременно эта же книга выходит в Оксфорде, Чикаго и Мельбурне.

- Я вижу, тебе моя идея понравилась, - усмехнулся Бенедиктов.

- Понравилась, - согласился Радхакришнан. И тут же добавил: - Теперь представь радость моих врагов, когда они сопоставят западные и ваше предисловиия.

- Выход?

- Простейший - все издания печатать без предисловий. Однако сложнее всего мне будет объясниться с московским издательством.

- Сарвапалли, обещаю тебе уладить это дело с максимальным тактом...

Радхакришнан пожал локоть Бенедиктова. В молчании они сидели минуты полторы-две. Нарушил его индиец:

- Нет, решительно отказываюсь понимать Рериха: "Беспредметность упадок духа". Удивительно примитивное мышление.

- Позволь, Сарвапалли, с тобой не согласиться. Собирая искусство вот уже более тридцати лет, искренно интересуясь им, я пришел к выводу, который разделяют многие искусствоведы Европы, Азии, Африки и обеих Америк: несомненное большинство абстракционистов - шарлатаны. Сознательные или бессознательные.

- Я не могу включить себя в число этих твоих искусствоведов! Надеюсь, ты не подвергаешь сомнению мою честность?

- Нет, разумеется. Так же, впрочем, как и неспособность абстракциониста написать реалистический портрет.

- Но зато эмоции! Какие мгновенные эмоции и неземные ощущения способны вызвать их линии, хаотические взрывы цвета! Ты помнишь, Иван, тогда в мой первый приезд в Москву...

- Я помню, Сарвапалли! Тогда, в Москве, ты просил меня помочь тебе устроить на учебу в докторантуру нескольких ученых-сельскохозяйственников из Индии. Их учеба не была предусмотрена культурным соглашением.

- Ну и переходы у тебя, Иван - от высот духа до навозных куч! Помню, как не помнить. И что же?

- Только не говори, что у вас возникли при этом трудности.

- Вот именно, дорогой Сарвапалли. МИД Индии твердит: "Квота"* (* Установленное количество дипломатов того или иного иностранного представительства). И хоть ты лопни - не хотят даже первые шаги предпринять.

- Я думаю, если ради кого и нужно обойти квоту, так это ради вашего советника по сельскому хозяйству! Обещаю попробовать, Иван.

- Благодарю. Но это не все. Я хочу просить разрешения вашего правительства открыть в Дели наш культурный центр, а на Юге советскую библиотеку.

- Этот вопрос совсем недавно обсуждался на заседании кабинета и было решено повременить...

- Именно поэтому я и хотел бы привлечь к нему еще раз, в приватном порядке, твое внимание, Сарвапалли. В Индии действует шесть американских культурных центров и пятнадцать библиотек. А когда мы ставим вопрос об открытии одного (одного!) советского центра и одной (одной!) библиотеки, нам отвечают: "Решено повременить"...

- Мой тебе добрый совет, Иван: поговори при случае с Джавахарлалом. Когда принималось решение, он был в отъезде, я - в госпитале... Из дневника посла

4" Сегодня в 19.00 дал ужин в честь делегации Комитета 4Советских Женщин, прибывших в Дели, для участия во Всемирном 4Женском Конгрессе, который открывается здесь завтра. С ин 4дийской стороны на ужине присутствовали дочь премьера Неру, 4секретарь правящей партии г-жа Индира Ганди, руководители 4женских организаций. Состоялся обстоятельный обмен мнениями о 4налаживании более тесного сотрудничества между нашими страна 4ми в области женского движения. Борьба за равноправие женщин 4- одна из острейших проблем в строительстве новой Индии".

Индира Ганди сидела к нему в профиль, и он невольно исподтишка любовался ею. "Глядя на нее, нетрудно поверить легенде о божественном происхождении индийцев, - Бенедиктов поправил галстук. - Орлиный нос, большие - чуть навыкате карие глаза, четко очерченные губы. Великим резцом Природы отсечено все лишнее. И это гордое умение царственно нести голову. Нежные женственные линии легко угадываются под вроде бы небрежно наброшенным бледно-розовым сари. Чтобы научиться такой нарочитой небрежности, понадобились века... Да, века! А чтобы научиться так виртуозно разбираться в головоломных хитросплетениях не только национальной, но и глобальной политики, и не только разбираться, но и принимать единственно верные решения чрезвычайной важности для судеб сотен миллионов людей - для всего этого не хватит ни веков, ни тысячелетий. Ибо - я убежден - этому научиться нельзя. Нет, для этого нужен врожденный политический гений... Гений, который Индира унаследовала от отца. Воистину, добрые боги этой страны благословили Индию таким отцом и такой дочерью. Добрые боги!"

Словно почувствовав его взгляд, Ганди повернулась. Ее улыбка - улыбка доброго и щедрого сердцем человека - всегда ошеломляла Ивана Александровича своей искренностью. Бенедиктов улыбнулся ей в ответ.

- Ваше превосходительство, - заговорила она тихим голосом, - за последние несколько недель я очень устала и мне, говоря по правде, не хотелось ехать ни на какую встречу. теперь я могу сказать, что нисколько не жалею о том, что приняла ваше приглашение!

В гостиной резиденции посла собралось человек пятнадцать. Разбившись на группки по двое, по трое, гости беседовали, пили соки, аперитив. К Бенедиктову и Ганди подсела Зоя Голубина, глава советской делегации.

- Не жалею потому, - продолжала Индира, обнимая Голубину, - что встретила Зою. Я же не знала, что ты будешь здесь. Мы как сестры, - она мягким движением головы откинула локон со лба. - Мы ведь знаем друг друга сто лет!