- Что значит "отпустила"? - набычился Джерри. - Что значит "отпустила", я тебя спрашиваю. Они же были обязаны сопровождать ее от двери до двери!

- Она просто приказала им оставить ее с сыном, а самим отправляться в офис.

Джерри встал:

- Миссис Парсел нет дома целую неделю, а вам всем на это наплевать, угрожающе тихо сказал он.

- Я думал, - уныло протянул Ларссон, - что у нее очередная поездка инкогнито, согласованная с тобой. Бывали же такие.

- Если с ними что-нибудь случилось, - деловито, спокойно сказал Парсел, - если их кто-нибудь тронул хоть пальцем, знай: полетят головы, очень много голов, клянусь Иисусом Христом.

"Первая - моя, - невесело усмехнулся про себя Ларссон, который слишком хорошо знал этот буднично-деловитый тон своего босса. - И еще много, много. Но куда же они все-таки девались?".

- Поднять всё и всех на ноги, - негромко приказывал Джерри. Подключить всех людей, связаться с полицией, с ФБР, с частными детективами, главарями подпольного бизнеса. Жду твоего доклада в течение трех часов.

"Что же могло произойти? - размышлял Джерри, оставшись один. - В аэропорту, здесь, в Нью-Йорке, Рейчел отпускает телохранителей. Невероятно! Украдены? Но Джекки права: кто же осмелится украсть жену и сына Джерри Парсела? Разве что самоубийца! Какие могут быть варианты? Я не могу придумать ни одного мало-мальски правдоподобного. Любовник? Его нет. Несчастный случай? Но о нем было бы известно через полчаса, известно всей Америке. тогда что же?".

Джерри медленно подошел к небольшому полотну Дега, за которым находился несгораемый шкаф. Ключи к нему имелись и у Джерри и у Рейчел: в одном из его отсеков она частенько оставляла свои бриллианты. Сдвинув картину в сторону, Джерри трижды повернул ключ. Раздалась тихая музыка, и дверца шкафа медленно отворилась. Джерри увидел несколько ожерелий, массивные колье, браслеты. Все это сверкало, искрилось, переливалось цветами радуги. Он наклонился, разглядел предмет, которого в шкафу никогда раньше не было. Им оказался небольшой белый конверт. "Это еще что за эпистола? - удивился Джерри. Видимо, Рейчел оставила что-нибудь". Он взял конверт, вынул з него исписанные листы бумаги. Это было послание Бубнового Короля, которое вручил Рейчел Агриппа. Сверху был подколот маленький белый листок, на котором ее рукой было написано:

"Какой чудовищный, невероятный ужас! А я-то наивно полагала, что ничего не может быть на свете омерзительнее змеи. Оказывается, может".

Джерри уселся а свой стол, медленно перечитал письмо Бубнового Короля и записку Рейчел. Закрыл глаза. Последний раз, размышлял он, ее видели в нью-йоркском международном аэропорту. Однажды она сказала ему, что мечтала бы жить где-нибудь в Европе, что Америка - слишком для нее суматошная страна. "Суматошная, - Рейчел улыбнулась, развела руками, - или даже сумасшедшая. А я предпочитаю тишину, покой, уединение". Сказано это было мимоходом, в шутку, но Дерри эти слова Рейчел запомнил. Он подумал также о том, что в знак благодарности Рейчел за рождение сына он открыл на ее имя в известном женевском банке счет, на который была перечислена восьмизначная сумма. Значит, Европа? А в Европе что - Англия, Франция, Италия, Швейцария, Греция? А что, если не Европа. Что, если Южная Америка? Или Австралия? Он позвонил по внутренней связи Ларссону и приказал отменить поиск миссис Парсел и Джерри-младшего.

- С ними все о'кей, Ларссон. Абсолютно.

Ему вдруг захотелось стать маленьким мальчиком, таким маленьким, чтобы не стыдно было у кого-то старшего попросить совет, найти защиту. Джерри уже давно забыл, когда он с кем бы то ни было советовался. Зачем? В детстве для него высшим авторитетом была мать. Он повиновался ей беспрекословно. Даже мысли ослушаться не возникало. Позднее таким авторитетом стали преподаватели колледжа. Правда, кое-что из сказанного ими иногда подвергалось сомнению. Тем не менее, авторитет их был настолько велик, а желание заслужить их благодарность - столь настоятельным, что он, получив недостаточно высокие оценки, плакал. Забирался куда-нибудь в темный угол и плакал - горько, беззвучно. Еще позднее авторитетом для Джерри стали великие писатели, философы, ученые. Он даже иногда (правда, очень редко) их цитировал в подтверждение своих мыслей. Выучивал наизусть целые абзацы и страницы и потрясал сверстников и даже иногда взрослых.

Он усмехнулся - как давно это было и как примитивно наивен он был тогда. Теперь он сам для себя был высшим и непререкаемым авторитетом, высшим философом и мудрецом, высшим судьей. Для него существовало лишь два мнения - его собственное и все остальные. И, разумеется, в борьбе этих двух противостоявших друг другу точек зрения всегда побеждала первая, то есть его, Джерри Парсела. Так с кем же он хотел советоваться и у кого искать защиты. И от кого?

В семидесятые годы, после постыдного бегства великой державы из маленького Индокитая, американцев охватил "вьетнамский синдром". Парсел трижды летал во Вьетнам, хотел разобраться, почему же ни французы, ни янки не смогли победить "этих вьетконговцев". Он пришел тогда к выводу, что в принципе победить можно любого врага. Но только в том случае, если ты защищаешь нечто для тебя самое дорогое.Именно этот критерий Джерри всегда пытался применять в различных жизненных ситуациях. Теперь судьба замахнулась не просто на самое дорогое. Теперь она посягнула на то единственное, что делало его жизнь осмысленной оправданной. И сейчас, сидя здесь, за своим столом, за которым вершились судьбы миллионов и миллионов (людей ли, долларов ли - какое это имеет значение, и те и другие реальны и материальны), Джерри Парсел внезапно понял, что у него нет сил продолжать борьбу. Он был все еще завидно силен физически. И ум его был остр и безотказен. У него было сломлено то, без чего ни сила, ни ум не стоили и полцента воля. Скорее всего, он через какое-то время примирился бы с уходом Беатрисы. Может быть, он вынес бы и уход Рейчел, хотя этот удар был для него пострашнее, чем бегство дочери. Но Джерри-младший - нет, это уж было слишком. Маленький, розовый комочек жизни воплощал в себе самые смелые мечты о будущем. Он стал за очень короткое время олицетворением надежды всей его жизни. И вот его нет, этого комочка, этой надежды, этого всего.

Никогда раньше Джерри не спал за своим рабочим столом. Он счел бы подобный поступок кощунством - ведь здесь принимались решения и вершились самые смелые дела его могущественной империи. Теперь он спал, положив руки и голову на стол. Ему снилась Маргарет. Она ласково гладила его волосы, тихонько говорила: "Славный мой дурачок Джерри! Я так хотела, чтобы ты был счастлив. Это ведь так просто. Недаром французы говорят: "Если хочешь быть счастливым - будь им". Рейчел - хорошая девочка. Но она не сберегла тебя. Приди ко мне, мой любимый. Приди скорее!".

Джерри открыл глаза и вздрогнул. В комнату прокрались сумерки. В полутьме он увидел, что у стола стоит мужчина. Лицо его было мучительно знакомым. Кто же это такой? Ба, да это же Ричард Маркетти!

- Что, небось пришел меня укорять? Может, и счеты хочешь свести? Тогда лучше прежде расскажи, как ты за Рейчел увивался, сукин сын.

- Извините, мистер Парсел, я не понимаю, о чем вы говорите, сдержанно произнес Маркетти и привычная улыбка не сходила с его губ. Джерри протер глаза пальцами, тряхнул сильно головой. Теперь он увидел, что перед ним стоит Ларссон.

- Только что мне позвонили из Лондона, сэр. Миссис Парсел и Джерри-младшего видели там в прошлый вторник.

- Оставьте их в покое, - Парсел меланхолично улыбнулся, слабо махнул рукой. - И - спасибо вам, Ларссон. И вот еще что. Я хочу поручить вам организацию завтрашнего вечера. Все инструкции вы получите через час у дежурного секретаря. До завтра, Ларссон.

Всю ночь Джерри работал. Он привел в порядок многочисленные бумаги, которые и без того велись им в общем-то весьма прилично аккуратно. Это были дневники, краткие отчеты о самых крупных финансовых операциях, черновики важнейших писем. Под утро он вновь заснул. И тотчас перед ним возник Джон Кеннеди. Бледный, печальный, растерянный.