Хрущев позвонил по внутреннему, недовольно, зло спросил секретаря: "Почему такой разрыв в мероприятиях - полтора часа? Я что, прохлаждаться сюда прикатил, за эти чертовы Три Моря?"

- План пребывания был вами утвержден, - осторожно напомнил секретарь.

- План, план, - пробурчал Хрущев. - Сами должны дорожить каждой минутой моего времени. Ладно, никого не пускать, ни с кем не соединять.

Он сидел бездумно в кресле, глядя в одну точку на замысловатом узоре тяжелой шторы - птица не птица, зверь не зверь. На голое темя села муха, ему было лень двинуть головой или махнуть рукой, чтобы согнать ее. По всему телу разлилась истома, было горячо, приятно, дремотно. Темнело. И углы округлились, и все вещи в комнате стали удлиняться, и вдруг тронулись с места, закрутились волчком, потом замерли на мгновение - и поплыли, влекомые невидимыми волнами и неслышными ветрами. И вместе с ними поплыл и он в своем кресле, покачиваясь плавно и размеренно. "Э, - подумал он, - тут не только прошлое и будущее читают, тут и похлеще чудеса вершат. Вон смотри, смотри, портьеры и не портьеры вовсе, а паруса, и кресло мое на палубе огромной трехмачтовой океанской шхуны. Молодцеватый капитан лихо крутит штурвал и бравые матросы радостно исполняют четкие команды. За капитаном стоят адмирал и вахтенный офицер". Хрущев присмотрелся и, холодея и немея от ужаса, узнал в них Жукова, Сталина и Берию. Жуков передал штурвал помощнику и жестом пригласил Хрущева вниз в кают-компанию. Сверкают хрусталь и фарфор, золото приборов и звездочки героев. Неспешно все рассаживаются за столом, и Хрущев, оглянувшись вокруг, видит, что это столовая в кунцевской даче. во главе стола хозяин, он сам рядом с Берией, жуков, Молотов и Каганович - напротив.

- Итак, друзья, - говорит Сталин, разливая по фужерам коньяк ("Неверно это! - хочет крикнуть Хрущев. - Коньяк не разливал. Водку - да, но не коньяк!" И чувствует, что не может шевельнуть языком), наш дорогой Никита Сергеевич хочет отчитаться о своей великолепной деятельности за последние, ну, скажем, семь лет.

- Доклад, доклад на двадцать седьмом съезде не я готовил, - кричит Хрущев. - Это все Поспелов, все он.

И со страхом сознает, что он лишь раскрывает рот - беззвучно, как рыба, выброшенная на берег.

- Не молчи, лысая сволочь, - с улыбкой наклоняется к нему Берия. Сейчас я позову Кобулова, и ты у нас заговоришь в два счета.

- Лаврентий, мы же были с тобой самыми близкими друзьями! Не я придумал тебя арестовать и судить. Это все авантюра Маленкова. он спровоцировал меня, - беззвучно вопит Хрущев. Он, все он, женоподобный скопец!

- Молчит, - задумчиво говорит Сталин. - Нашкодил, нагадил, предал - и молчит. Начал необратимый процесс разрушения партии, страны, социалистического содружества, всего, что было свято миллионам павших в гражданскую, Великую Отечественную - и молчит. А ведь все эти годы такой говорливый был.

- Разрешите, товарищ Сталин, - говорит Жуков, - тут в соседней комнате Москаленко с офицерами, мы этого двурушника мигом закуем в кандалы и поставим на правеж. Долги-то его похлеще денежных будут.

- Ге-ор-гий... - рыдает беззвучно Хрущев. - Твой бонапартизм придумал Суслов, а идея о твоем снятии принадлежит лично Малиновскому.

- Господи, - наконец, не выдержав, возвысил голос Сталин. - Какую мерзкую змею грел я на своей груди столько лет!

- Пощадите! - рухнул на колени Хрущев, и это было первое и единственное слово, которое он смог произнести вслух. - Каюсь. искуплю.

Но голос опять пропал.

- Кобулов! - гаркнул Берия. - Время!

И вдруг все окутала спасительная мгла.

Хрущев раскрыл глаза и увидел склонившихся над ним Суходрева и секретаря.

- Пора ехать в парламент, - чуть не в унисон сказали оба, показывая на часы. - Ваше выступление через четверть часа.

Хрущев внимательно посмотрел на кресло, на стол, на портьеры и,успокоенный, молча пошел к двери.

Выступать перед законодателями Хрущеву не стать привыкать: что перед всемирной ООН с могучим "Скороходом" в пламенной длани, что перед скромной народной ассамблеей карликового азиатского государства. Индийский парламент многонационален, красочен, экспансивен. Заморских гостей принимают обычно тепло. Мир многообразен, любопытно - где, что и как. Но и особо близко к сердцу принимать их проблемы было бы смешно - чужаки. нам бы их заботы, да у нас своих полон рот. Вот аплодисментов не жалко, тем более, что этот забавный русский премьер (или как его там по-ихнему) клянется в вечной дружбе и мире.

Председатель нижней палаты Лок Сабхи дружелюбный, обходительный Хукум Сингх ведет Хрущева после выступления в свой офис, угощает гранатовым шербетом, индийскими сладостями с перцем и тростниковым сиропом, фруктами, мороженым.

- Я дважды бывал в вашей великой стране, - говорит он, приглаживая седые усы и поправляя фиолетовый тюрбан. - Многое мне нравится - и система образования, и здравоохранения, и бесплатно предоставляемое жилье, и отсутствие безработицы и нищих и бездомных, и забота о матери и ребенке.

- А что не понравилось господину Сингху? - Хрущев, зажмурившись от удовольствия, пьет холодный шербет.

- Видите ли... - Хукум Сингх мнется, смущенно улыбается.

- Скажи ему, - Хрущев поворачивается к Суходреву, потом долго прицеливается взглядом к конфетине поаппетитнее. - Скажи ему, что тот, кто в глаза правду-матку режет, тот мне друг любезный.

- Я никак не могу уразуметь, - решается, наконец, парламентарий, тайну ваших выборов. Если всего лишь один кандидат, то почему это называется "выборы"?

- Ни хрена нет никакой тайны, - Хрущев знал, что этот "индус, индиец или сикх - сам черт не разберет, как его называть" - не понимает простейших вещей. - Выбор очень даже есть - ты голосуешь либо за, либо против. Это ли не высшая форма демократии?

Хукум Сингх трясет тюрбаном, по-прежнему смущенно улыбается.

- Я имел беседу с двумя архиепископами православной церкви, они жаловались, что многие храмы закрываются, священников преследуют. В моей стране такое никак невозможно.

- Ты вот что ему передай: Его страна - это его страна, а моя страна это моя страна. И в чужой монастырь со своим уставом не лезут. так? Хрущев в сердцах бросил на стол недоеденную конфету, сердито посмотрел на тюрбан Сингха - тоже, мол, мне вырядился,чучело гороховое. - Мы поповские догмы, проповеди, нравоучения напрочь отвергаем. Они хуже опиума. Конечно, многое из того, что мы делаем,не нравится. очень многое и очень многим, и в международных делах, и во внутренних. Вот такой казалось бы простой простой вопрос - передача Крыма от России Украине. Вроде дело ясное - и у Украины и Крыма и общность экономики, и территории рядом, и хозяйственные и культурные связи теснейшие. Нет, шипят москали аки змии-горынычи: Хрущев украинский националист, он совершает страшное преступление против русского народа, он проводит курс на дерусификацию, закрывает русские школы и факультеты. Больше того, обвиняют в негласном насаждении сионизма на том основании, что я ограничиваю действия антисемитов. Любое новшество принимают в штыки. При малейшем дуновении ветерка перемен раздаются вопли: "От этого урагана не то что грипп, страна схватит воспаление легких. Крупозное!" А он говорит - архиепископы ему жаловались! Засранцы они последние, если со своими жалобами к иностранцам идут.

Все, поехали во дворец.

Спасибо этому дому.

На вечернем концерте, который Хрущев посетил с большой неохотой, через великую силу, поддавшись настойчивым уговорам помощников, Аджубея и Ильичева ("Никита Сергеевич, премьер ждет, весь дипкорпус прикатит, подумают. что черная кошка между Хрущевым и Неру пробежала"), он откровенно скучал, пока на сцене не появилась великая Индрани Рехман. Заметались по сцене могучие человеческие страсти: любовь, ревность, ненависть. бездонность страданий сменялась приступами наслаждения, жадность и скаредность - добротой и щедростью, преданность - изменой, рыдания и слезы - улыбками и смехом. Все это передавалось искусными движениями головы, рук, ног, всего тела. Пластика, ритмичность, необычайная выразительность движений пальцев, собранных в цветок лотоса, развернутых в голову змеи или птицы, заставляли затаить дыхание, сжаться в комок радости и трепета от восприятия чуда. А танцовщица волшебством чудодейственных пантомим завораживала, гипнотизировала. И зрители плакали и смеялись, ощущали себя то Богом, червем, в одно мгновение умирали, а в следующее вновь являлись на свет.