Вылетев на пустырь сквозь гигантский проем, который через несколько недель затянет тыльная стенка стана, джипы разом остановились как вкопанные. Водители взглянули друг на друга и громко рассмеялись.

Виктор спрыгнул на землю, подошел к краю котлована, в нескольких метрах от которого они затормозили. Вскоре к нему присоединился Раджан. Они отирали пот с лица, молча разглядывали котлован, сверкавшую справа за ним серебряную громаду коксохимического цеха.

- Это роют под фундамент домны? - Виктор взглядом показал на котлован.

- Да, - Раджан кивнул. И тут же уточнил: - Третьей.

- Потрясающе! - воскликнул Виктор. - Все потрясающе: и размеры завода, и размах строительства...

- И новизна технологии, - подхватил Раджан. - Я уже не говорю об отношении твоих соотечественников к моим. Это особая, я бы сказал, великая тема. Впрочем, ты об этом услышиль не раз.

- Ты ведь знаешь, браток, я впервые в Бхилаи, как я ни рвался сюда с первых дней, - сказал Виктор. - Однако я успел побывать на фабричках и заводиках в северных и западных штатах. Я не хочу сравнивать - это было бы некорректно. Но вот ощущение... ощущение такое, словно из знойной безжизненной пустыни попадаешь внезапно в оазис созидания, труда... - Он помолчал. Потом торопливо добавил: - Говорю это вовсе не потому, что Бхилаи строится с помощью Советского Союза. Просто...

- Я этого и не подумал вовсе, - с улыбкой отозвался Раджан. Существует на свете такая штука, как объективная истина. Нет, мне другое вспомнилось: как-то Неру сказал, что новостройки свободной Индии современные храмы нашей страны. Его сравнение мне кажется более точным.

- Тем более, что его можно неплохо обыграть в прессе, подхватил Виктор.

- Например?

- Ну, хотя бы так: "Безбожники-большевики усердно помогают возводить новые храмы набожной Индии".

- Пять рупий за идею! - воскликнул Раджан, записывая слова Виктора в блокнот. При этом он в который уже раз за эти дни подумал, что правильно сделал, согласившись на совместную с Картеневым поездку в Бхилаи. Разумеется, правая пресса могла бы без труда "сыграть" на подобного рода альянсе: "красный" дипломат нагло обхаживает буржуазного индийского журналиста. Но когда он рассказал о своих опасениях Маяку, тот оторвался от еще влажной полосы газеты, жестко сказал: "Главное - это то, что у вас чистая совесть, Раджан. Чьи-то возможные сплетни, даже - допустим печатные? Собака лает, а караван идет".

Примерно о том же думал и Виктор Картенев. Когда он рассказал Бенедиктову о своем желании отправиться в Бхилаи вместе с Раджаном, посол его поддержал. "Судя по его репортажам из Бхилаи, опубликованным в "Индепендент геральд", господин Раджан-младший - честный человек и объективный журналист. Многое в нашей психологии, в нашем советском характере понять ему трудно, это чувствуется. Здесь вы ему сможете помочь. В свою очередь, он знает на заводе все и всех. Так что поездка обещает быть взаимовыгодной". Завершая разговор, сказал: "Желаю успеха в этой вашей первой самостоятельной командировке. Я напишу два письма - главному инженеру Голдину и доменщику Кириллу. Вам их утром передаст дежурный"...

Прозвучал гудок,недолгий и негромкий. Раджан посмотрел на часы, вопросительно взглянул на Виктора:

- Ты не забыл, что сегодня генеральный директор сразу же после обеденного перерыва ждет нас к себе на ленч?

- Отлично! - воскликнул Виктор. - Ты напомнил мне, что я голоден, как шакал.

Теперь джипы едва ползли между цехами, котлованами, пакгаузами, временными административными домиками. Люди были на самом дне котлованов и на крышах высоченных, недостроенных еще зданий цехов, на стенах, на трубах, на дорогах - повсюду женщины с детьми, примостившимися у них на бедре, подростки с лицами взрослых, мужчины, седые, сгорбленные в 35-40 лет.

"Сыновья небес!" - вспомнил Виктор сказанные как-то Неру слова о тех, кто находится на самой низшей ступеньке социальной лестницы Индии. Бронзовые, черные, коричневые, почти белые, они приехали сюда со всех концов страны, говорили на десятках языков и наречий, поклонялись Христу, Будде, Магомету, мудрым богам и прелестным богиням. Но было, было нечто такое, что единило всех этих людей, столь непохожих, столь разных стройка, завод Бхилаи. Юноши и девушки, а их было много, выделялись среди других задорно блестевшими глазами, белозубыми улыбками, громкими, незатейливыми шутками.

Виктор ехал следом за Раджаном. "Десятки и десятки тысяч, - не переставал удивляться он. - Как же низка должна быть здесь производительность труда. Зато занятость, занятость велика. И пусть заработок ничтожен, она не дает умереть с голоду сотням тысяч людей. А сколько понадобится десятков лет, чтобы обеспечить всем индийцам безбедную жизнь. Но ведь этот завод - ступенька к такой жизни".

Люди несли на головах, везли на тачках, тащили волоком корзины с землей, кули с цементом, доски, бревна, инструменты, трубы, листовое железо, рулоны проволоки, передавали по цепочке, длиною чуть не в милю, кирпичи. И сквозь это людское месиво ухитрялись протискиваться караваны ослов и верблюдов, грузовики, автобусы, нескончаемые товарные составы. В воздухе висел неумолчный гул. Лязг металла, людской говор, крик животных, гудки машин сливались в единый мощный голос стройки. И день и ночь над Бхилаи висело мутно-серое облако дыма, пыли и пара...

Генеральный директор государственной корпорации "Индиа стил лимитед" Рамасингх встретил гостей в вестибюле своего обширного особняка. Окна в нем были плотно закрыты тяжелыми шторами. И хотя обычного шума кондиционеров не было слышно, приятно поражала устойчивая прохлада.

По древнеиндийскому обычаю Рамасингх поднес правую руку ко лбу, склонил голову, развел обе руки широко в стороны: "Все, что есть у меня ваше, гости дорогие!". Тотчас двое слуг подали Виктору и Раджану на маленьких подносах небольшие мохнатые полотенца. Они были такие холодные, словно их только что сняли со льда. "Какое блаженство! - Виктор зажмурился, вытирая голову, руки, шею. - Райская благодать в самом эпицентре убийственной, удушающей, адской жары!"

Рамасингх дважды - слева и справа - обнял Раджана, на мгновение прижался к его лицу одной, затем другой щекой; с Виктором же поздоровался едва заметным кивком. И заспешил в глубь дома, показывая путь.

Из вестибюля они попали в малую гостиную, обставленную изысканной мебелью из розового дерева. В нескольких хрустальных вазах едва тлели ароматические палочки и по комнате плыл сладкий, дурманящий запах. Несколько картин голубели, розовели на стенах бледной окраски. Следующим был "Зимний сад". Здесь не видно было ни стен, ни потолка, ни пола: все затянуто покровом зелени. Причудливые тропические растения, деревья, кустарники. В северной половине сада находился бассейн - десятиметровый квадрат, облицованный голубым, "лунным" мрамором. "Бассейн-то проточный, изумлялся Виктор. - Даром что полон, - вон из разинутого львиного зева над дальней стеной бьет струя". Вслух спросил:

- Почему вы называете этот сад зимним? Разве в Бхилаи бывает зима?

- Нет, конечно, - вежливо улыбнулся хозяин. - Но в нашей пыльной, сухой жаре вся эта пышная зелень моментально увяла бы.

Наконец остановились в главной гостиной, в просторном, полутемном с высоким потолком зале, в котором почти не было мебели. Полы застилали старинной работы ковры со строгими узорами. Повсюду были разбросаны разных размеров подушки, обтянутые цветной кожей и тканями ручной работы. Рамасингх сказал что-то старшему слуге - сухому, мрачному старику в красной феске, с седой козлиной бородкой и пушистыми черными бровями, который тенью скользил за ним. И через мгновение в зал были внесены три широких низких кресла. Слева от каждого из них появился столик с легкими закусками.

Теперь, привыкнув к полумраку, Виктор мог как следует разглядеть хозяина. Сухощавый человек среднего роста. На вид ему можно было дать лет шестьдесят. Темный в белую полоску парижский костюм-тройка. Жидкие волосы, выкрашенные хной, расчесаны на прямой пробор. Ни бороды, ни усов, черты лица мелкие, незначительные. Тем сильнее поражали мощный с глубокой ямкой подбородок и крепкие белые зубы. Бледно-серые, умные, усталые глаза. "Вот он какой, - этот директор..."