Евгения СЕРГИЕНКО

БАТЮШКА В ЛОПУХАХ

Летнее утро вставало ясное, умытое и безгрешное. Солнечный зайчик отполировал купол церкви, вспрыгнул на макушку золоченого креста и оттуда пронзительным лучом разбудил священника. Отец Виталий почивал на церковном дворе.

Батюшка очнулся, повертел головой, но поднять оную не смог: тяжела. Лист лопуха окропил лицо батюшки росою, а ромашки укоризненно закачались, как головки старушек-святош.

- Ай, срам какой! - стыдили они неслышными голосочками. - Ай-я-яй!

Батюшка скорбно вздохнул. Обида, которую не забыть, не пропить, сосала под сердцем.

С ближнего куста нахально и презрительно чирикнул воробей, соскочил и повернулся задом, утверждая этим, что отец Виталий уже не пастырь прихода, что его, как нашкодившего пса, выставили за дверь.

- Однако несправедливо! - роптал батюшка.

Лопухи кивнули, а ромашки качнулись, не согласись.

Отец Виталий и смолоду не был трезвенником, а когда овдовел, тому лет пятнадцать, запил окончательно.

Он пропускал службу, валялся под забором, и церковь вместе со своим старым попом сделалась предметом насмешек и примером богохульства.

Старухи ругали попа, молодые над ним посмеивались, а божий храм пустел, и святые доходы сошли на нет. Казна истощилась, церковый совет жаловался на бедность в епархию, и духовное начальство грозилось уволить отца Виталия.

Но старый батюшка каялся в своем грехе, бросал пить и некоторое время исправно служил заутрени и обедни, крестил и отпевал.

Однако давнишняя тоска, жившая в нем с семинарских лет, брала верх и все приходило в исходное положение: батюшка возлежал в лопухах, старухи проклинали его на всех завалинках, а голуби ворковали на колокольне.

Истинно же терпеливые христиане ожидали со смирением, когда у отца Виталия пройдет запой.

- Пьет наш страдалец? - справлялись они друг у дружки при встрече.

- Пьет, дай бог ему здоровья!

Наступил канун троицы, праздника отца, сына и святого духа, уместившихся в едином слове "бог".

Отец Виталий пил четвертый день, перемещаясь время от времени с церковного двора к себе домой и обратно.

Местные богомолки готовились к празднику, украшали иконы березовыми ветками, посыпали вымытые полы душистым чебрецом, поглядывали на божий храм, чертыхаясь и крестясь.

А церковь, выхваляясь крестами, стояла немая, безлюдная, запертая на висячий замок. С белой стены над папертью Христос благословлял поднятым перстом расплескавшуюся вокруг фиолетовую пену сирени.

Бабка Аглая, глухая, тощая, одетая во все черное, известная на селе пристрастием к богу и к скандалам, взывала к нарисованному Христу:

- Господи, сделай чудо! Пущай этот пьяница на праздник очухается и послужит православным людям один день, а там, сукин сын, пусть пьет, хоть околеет.

Босой, облупленный Иисус, иссеченный дождями и зноем, с беспомощным сожалением смотрел мимо черной бабки.

Но, чудо, какого уже не ожидала ни одна крещеная душа на селе, свершилось.

В конце дня внушительно и неопровержимо возвестил о себе большой колокол и за ним затренькали, заверещали маленькие, выговаривая наперебой:

- Аль, забыли? Мы-то целы! Мы-то тут!

Вспугнутые голуби сизо-белой рябью трепетали над колокольней, старухи, не попадая от радости в рукава, натягивали сатиновые праздничные кофты. И вместе с ликующим перезвоном по селу прокатилось:

- Новый батюшка приехал!

В этих-то словах и была отставка отца Виталия. С этим-то и не мог он смириться.

...Две недели, как отошла троица. Выбросили из святых углов поникшие ветки, вымели затоптанную траву, а отставной поп все пил и пил от непрощенной обиды.

Как ни журила его церковная сторожиха, как ни срамила на людях бабка Аглая, все равно ранним утром отец Виталий просыпался в церковных лопухах.

И теперь, обращаясь к мудрой и глубокой синеве, он допытывался:

- Где же логика?

Небеса молчали, поглотив этот вопрос, как неисчислимое множество других.

Над батюшкой треснуло, шарахнулось, и молодой голос произнес:

- Эх, батя, чуть тебе на голову не наступил. Извини!

Рослый солдат оправдывался, перемахнув через забор.

- Смотреть надо! - счел долгом укорить священник, но, увидав, кто перед ним, простер руки и возопил - Митя! Митюша приехал! Здравствуй, сосед.

- Здравия желаю, отец Виталий.

- На побывку?

- В краткосрочный. Вчера вечером прибыл.

Поп суетливо поерзал, понатужился и сел, прислонясь к забору. Божий свет вместе с церковью, липами и облаками клонило набок, а высокий плечистый парень в солдатской форме удерживал в равновесии небосвод.

- Какой ты великолепный, Митя! Ну, прямо, Победоносец! восхитился отец Виталий и, стыдясь своего вида, нашарил в траве нечто круглое, нахлобучил на седые вихры, сказал: - Пью соответственно. До положения риз. - Батюшка сморкнулся, поскреб распатланную бороду и пожаловался: - Обидели меня!

- Кто, Советская власть?

- Ну, что ты! Владыка обидел. Епископ наш. Другого священника прислал, а меня - вон! А я тут за свой век, сам знаешь, все село и венчал, и крестил.

- У-у-ух, вы, крестители! - зло пробурчал парень и присел рядом с батюшкой на траву.

Рядовой Быстров был знаком с отцом Виталием со дня своего крещения и с того же дня отрицательно относился к религии.

Когда батюшка, нарекая младенца Дмитрием, обмакнул его в холодную купель, тот так орал, что отец Виталий, будучи по обыкновению навеселе, заметил:

- Громогласный младенчик. Посмотрите, отец диакон, небось, на иконах позолота потрескалась.

Позолота выдержала, но крепко досталось самому священнослужителю. Новоявленный христианин брыкался и колотил его ногами в живот.

Все последующие годы отец Виталий и Дмитрий Быстров прожили в соседстве, разделенные плетнем на огороде и Митькиным безбожием. Но это не мешало их добрым отношениям.

Еще до ухода в армию Дмитрий говорил:

- Антирелигиозный ты поп, отец Виталий. Призываешь верующих в царство небесное, а сам, видно, туда попасть не собираешься.

- Куда мне, Митя! В рай таких не пускают. Да там праведникам одну дождевую воду пить дают, - усмехался батюшка. - Грешен я перед богом.

Сейчас солдат огорченно корил соседа:

- Не удержался на святом месте! Допьянствовался, что в разнос пошел.

- Кто же предполагал, Митя, что так обернется? Мечтал, как всегда, отосплюсь, опохмелюсь и отслужу. Так на тебе, другой явился. Красивый, неженатый! Девки и бабы идут на него смотреть, как в кино! Знал владыка Захарий, знал старый дьявол, кого вместо меня прислать.

Дмитрий в удивлении проговорил:

- Я-то думал, что молодых попов не бывает. Если уж "батюшка", то непременно пожилой. И тоже батюшкой величают?

- А как же! Отец Гавриил.

- Ого! Про него Пушкин написал "Гаврилиаду"!

- То про архангела Гавриила, который непорочную деву Марию соблазнил. Мы эту поэму в семинарии наизусть учили.

- По программе?

Отец Василий закатился смехом.

- Ой, Митя! Тайком читали! Промеж себя. Безбожный народ, семинаристы, прости господи. Есть что вспомнить!

- А этот архангел тоже из семинарии?

- Тоже. Но он в сельских попах не засидится, далеко пойдет. При посвящении в сан принял обет безбрачия. Обещался богу всю жизнь безгрешным монахом прожить, не жениться и женщин не касаться. Коли нарушит обещание, его постигнет божья кара.

- Больно ваш брат боится божьей кары! А водку он пьет?

- Рано ему, молод. Все в свое время! Только ангелы с неба не просят хлеба, а люди - все человеки, все ходим по грешной земле.

- Вот, вот! Но ходили бы вы, отцы святые, где-нибудь подальше.

- Что ж ты-то сюда пришел?

- Хочу отколотить отца Гавриила.

- Шутишь!