– Да. Однако объясни, что ты сам об этом думаешь? Что мы видели? Что такое эти сферы? И как ты открываешь их? Могу ли я обучиться этому искусству?

Чантар усмехнулся.

– Сколько вопросов, родич! Ну, спев Утреннее Песнопение, не откажешься от Дневного… Придется мне ответить, ответить по порядку… Но многого не жди, ибо сам я - пес, что блуждает в тумане и ловит смутные запахи вчерашней трапезы…

Он потянулся к чаше с остывшим напитком, осушил ее и продолжал:

– Смысл последней картины мне столь же неясен, как и тебе. Быть может, нам показали зыбкость и призрачность сущего; быть может, это намек, что все в мире, даже прочный камень, состоит из неких мельчайших частиц, подобным мглистым вихрям… Не знаю! Не знаю, но думаю, что эти шары - божественное завещание, столь же ценное, как Чилам Баль. Только не пришло для него время, и таится оно среди гор, лесов и в иных местах, дожидаясь, когда дети взрастут и поймут, где у клинка острие, а где - рукоять. Ну, а про то, как я открываю сферы… вернее, часть из них… Такому искусству ты научишься сам, родич, но придет оно к тебе с великой бедой или с великой радостью, с таким напряжением чувств, с каким напрягается кожа барабана под ударом палочки.

Знай, что я испытал это, испытал много лет назад, когда в ларце лежали только три шара… Тяжкое время пришлось мне пережить! Сын мой отправился в Сеннам и погиб в поединке совершеннолетия, женщина - не светлой крови, но любившая меня долгие годы - умерла, и разум мой затмился, и боги перестали говорить со мной… Тогда, мучимый печалями, пришел я в этот хоган, сел и стал глядеть на яшмовые шары, но не видел их, а видел лица сына и женщины своей, и руки их, манившие меня в Великую Пустоту. Казалось, сердце мое перестанет биться, сожженное ядом потерь, и я, надеясь на утешение, воззвал к богам и простер руки над сферами, не думая о них, но желая лишь получить какой-то знак. И тогда горе мое стало силой, и что-то переменилось во мне, поднялось и выплеснулось, как кровь из раны. А потом…

Он протянул руку, и шар, подарок тономов, начал медленно вращаться.

Глядя в лицо Чантара, печальное и напряженное, Дженнак подумал, что горе не обошло стороной и владыку Арсоланы: как утверждалось в Книге Повседневного, за мудрость свою он заплатил страданием. И это делало Чантара понятней, ближе и дороже, словно дальний родич, увиденный впервые в жизни, вдруг воистину стал братом. Теперь не только кровь, дар богов, связывала их, но и нечто иное, более важное и значительное - быть может, память о жизнях, унесенных ветрами времени?

Прервав затянувшееся молчание, Дженнак провел над сферами ладонью.

– Тебе удалось раскрыть каждую?

– Нет, только две из шести. Но подождем; если боги опять пошлют мне великую радость или горе, я доберусь до остальных.

Подождем! И это сказал человек, вступивший в третье свое столетие! Кажется, он собирается жить вечно, промелькнуло у Дженнака в голове.

– Попробуешь с шаром, который я принес?

– Нет, - будто подтверждая сказанное, Чантар отодвинул яшмовую сферу. - Спрячь! Подарено тебе, ты и прими груз страдания или счастья, если повезет… Моя спина покрепче, чем у ламы, но если лам две, то отчего не нагрузить каждую своей ношей?

Он снова подчеркивал, что их двое, будто бы не существовало других светлорожденных, будто в Хайане на циновке власти не сидел Джиллор, будто собственные его сыновья были всего лишь несмышлеными младенцами. Удивительно? Да. Но Дженнак чувствовал, что ходит у самого краешка тайны.

– Ты показал, что хотел, старший родич. Ты ответил на мои вопросы. И ты предупредил, что ждет меня некое потрясение… Что же дальше?

Лицо Чантара вновь сделалось спокойным - правда, не без прежнего лукавства.

– Дальше? Дальше будем говорить.

– Глаза мои видели дивное, и готов я услышать о новых чудесах.

– Только не ожидай добрых чудес… Скажи, по дороге сюда корабль твой не останавливался в эйпоннских гаванях?

– Нет. Мы пришли в Лимучати, и я сразу же отправился в Боро.

– А когда в Бритуйю приходил последний драммар из Хайана?

Дженнак коснулся виска, вспоминая.

– В начале месяца Цветов, старший родич.

– Тогда ты не знаешь последних новостей, - кивнув, Чантар принялся заворачивать шары в шелк и укладывать их в шкатулку. - Умер Ко'ко'ната, повелитель Мейтассы - да будет узкой его тропа в Чак Мооль! И циновка власти досталась Одо'ате. Он сидит на ней уже два месяца.

– Не помню такого, - сказал Дженнак.

– Младший из сыновей Ко'ко'наты, - Чантар захлопнул ларец. - Молод, прожил тридцать лет и ничем не славен, кроме одного… - Он поднялся, водрузил ларец на место и начал копаться в стоявшем рядом сундуке. - Говорят, что Одо'ата родился не от женщины светлой крови. Отец, тем не менее, объявил его наследником.

– Полукровка не протянет и столетия, - сказал Дженнак. - И в семьдесят будет стариком.

– Разумеется, такое не скроешь, - согласился Чантар, вытащив из сундука свиток желтой бумаги и плотно сложенный пергаментный лист. - Но меня волнует не то, что случится через сорок лет, а то, что может произойти сейчас. Одо'ата решился подправить древнее лживое пророчество о Пятой Книге Кинара и пятой пещере под храмом Вещих Камней, будто бы замурованной стараниями одиссарцев, арсоланцев или подкупленных жрецов майя… Случилось у Одо'аты видение, ниспосланное самим Мейтассой, и бог якобы сообщил ему истину: миром будут править тасситы и атлийцы. Каков недоумок, а?

– Койот, раскрасивший шкуру охрой, не превратится в ягуара, - сказал Дженнак.

Вернувшись к столу, Чантар положил на него свиток и пергамент.

– Ягуар у нас уже имеется, родич - Ах-Шират, повелитель Коатля! Тот, кто ввозит кровожадных дикарей из Риканны, превращает их в опытных солдат, набивает бочки взрывчатым порошком и строит флот, только не океанские корабли, а боевые галеры! Как ты думаешь, что он сделал сейчас и что сделает потом?

Дженнак поразмыслил недолгое время над этой новостью и сказал:

– Он заключит союз с Одо'атой, а потом сожрет его. Союз ему выгоден: если к пехоте и кораблям Коатля добавятся тасситские всадники, у брата моего Джеданны не хватит секир для их шей.

– У меня тоже, - заметил Чантар. - Они могут двинуться на вашу страну с юга и с запада, и могут ударить с побережья, так что брат твой вынужден будет рассредоточить войско для обороны или поступиться частью своих земель. Они могут оставить заслоны на вашей границе и напасть на Арсолану - опять-таки с моря и через Перешеек… Даже разрушив мост в Лимучати, мы ничего не добьемся, ведь у тасситов есть теперь корабли из Шочи-ту-ах-чилат и мореходы - пусть подневольные, но опытные. У них преимущество, понимаешь? Преимущество места.

Дженнак понимал. Он, не первый год водивший многотысячные армии, давно перешагнул границу, что отделяла тактика-накома от вождя-стратега, умевшего выигрывать не битвы, но всю войну. Преимущество Мейтассы и Коатля заключалось в том, что земли их, точно занесенный для удара кулак, разделяли Одиссар и Арсолану, чьи воинства объединиться не могли - как по причинам территориальным, так и в силу того, что одна из стран оставалась в этом случае беззащитной. Вот только рискнут ли новые союзники начать опустошительную войну, какой не видела Эйпонна? Такие деяния богами не поощрялись.

Он сказал это Чантару, но тот лишь досадливо поморщился.

– Большую войну они, может, и не затеют, но малую - наверняка! Из-за мифической Пятой Скрижали. Одо'ате нужна эта Книга, существует ли она в самом деле или нет. А что касается Ах-Ширата, то он недаром принял титул Простершего Руку над храмом Вещих Камней! Много лет ему снятся майясские города, и только страх перед остальными Очагами мешал исполниться тем снам. Ведь Святая Земля и великий храм близ Цолана принадлежат всей Эйпонне! Но сейчас, в союзе с тасситами, атлиец может не думать о таких мелочах… Они с Одо'атой возьмут желаемое и разберут святилище по камешку… А потом, я думаю, появится и Пятая Книга кинара со всеми нужными пророчествами! И грянет война, уже не малая, большая!