" - ... проживающего в N-ске, в Косом тупике, под?.. именем?.. профессора биологии?.. Николая Петровича?.. Дарченкова?..".

Котляр снова передохнул. Дальше шли краткие биографические сведения, совпавшие с тем немногим, что знал он о своем отце.

Он скосил глаза на Абрамова. Абрамов рылся в своем портфеле.

- На, - медленно протянул Котляр телеграмму. - Она не... интересная... она - неожиданная.

- А что?

- А что? - Голос Котляра сорвался; он окончил тише. - Ничего. Она говорит о моем отце...

Портфель Абрамова полетел в сторону.

- Повтори!

- Она говорит о моем отце. Это и есть самый Котляр.

Их лица сблизились; они молча смотрели друг на друга.

- Ты шутишь?

- Не шучу.

- И не ошибся?

Котляр не ответил. Он, вздрогнув плечами, резко отвернулся; уставился в окно, где тряслись сумасшедшие дома, заборы, сады, церкви.

Абрамов тихо дотронулся до его плеча:

- Как же?..

Котляр молчал.

- Как же... делать?.. - продолжал Абрамов как бы про себя.

Не оборачиваясь, Котляр отрывисто сказал:

- Не волнуйся ты. Особенного, полагаю, ничего не произошло.

- Николай, ты - не баба... - громко начал Абрамов.

Котляр с живостью повернулся:

- Что? баба?.. Отстань. Не мешай.

Абрамов пожал плечами. Он не хотел быть назойливым. К тому же он вдруг почувствовал себя ужасно виновным за свою недавнюю задорную насмешливость. "И то правда; ничего особенного", - сказал он себе.

Однако, в этой мысли была какая-то фальшь, и он тотчас же почувствовал эту фальшь; что-то в этой мысли противоречило очевидному рассуждению, что всякий контр-революционер, будь то отец, мать, брат, сестра, сам чорт, прежде всего есть контр-революционер, а потом - остальное.

- Никакой тут нет фальши, - сказал он себе.

Ему надо было прийти непременно к чему-нибудь ясному, отчетливому, надежному, конкретному; оставаться только свидетелем в этой глупой истории с его другом он просто не мог, да и было бы, пожалуй, нечестно... Но в чем же, в чем же, собственно, дело тут? В чем?.. Какая ерунда!..

Он закурил; взял телеграмму и перечел.

В телеграмме говорилось лишь об аресте и высылке Котляра-Дарченкова в Петроград; неизвестно было, в чем он обвиняется.

"Вот хреновина с загвоздкой!" - подумал Абрамов.

Однако, надо было как-то действовать. В голове Абрамова замелькали десятки мыслей, предположений, решений. Все они, кроме того, что были абсурдны, нелепы, тоже заключали в себе какую-то неясную фальшь. Наконец, он ухватился за решение, что он, Абрамов, как председатель Губчека, должен устроить так, чтобы дело Котляра-Дарченкова направить для расследования в N-ск...

Он взглянул на Котляра. Тот сидел к нему затылком. Абрамов вдруг увидел, как этот слепой затылок заметался - Котляр, очевидно в такт своим мыслям, сделал резкое отрицательное движение головой. Но со стороны затылка оно показалось Абрамову странным.

- Нельзя, нельзя, - сказал Абрамов себе. - Как же я буду устраивать, - как же устраивать, когда даже не знаю, в чем обвиняется?

"Вот хреновина-то с загвоздкой!".

--------------

Они уже подъезжали к монастырю; Котляр вдруг спросил:

- Ты сказал, что арестован он?

- Да! да!

- А когда отправишь в Петроград его?

- Завтра-послезавтра... с первой оказией.

- Ага...

7.

Расставаясь с Абрамовым, Котляр сказал, что ему на минуту необходимо зайти в свою комнату.

Абрамов быстро вбежал по лестнице, направляясь в свой кабинет. В приемной он торопливо спросил секретаря:

- Ничего такого не было за это время?

- Ничего, товарищ Абрамов.

- Ко мне пусть не входит никто минут десять.

- Хорошо, товарищ Абрамов.

Оставшись один, он вызвал по телефону Иван 1000 а Алексеевича - секретаря бюро Губкома.

- Дело такого рода... - объяснял он, стоя и вычерчивая что-то по столу пальцем.

- Да какого дело рода?! Что ты путаешь там?

Абрамову пришлось объяснить Ивану Алексеевичу, не знавшему профессора биологии Дарченкова, - кто такой Дарченков.

- ... Вот этот самый Дарченков - не Дарченков, а Котляр - отец нашего Котляра...

- Ага. Понял, - последовала несколько насмешливая реплика из трубки аппарата. - Ну и что ж?

- Я тебя информирую, как партийный партийного и о партийном же!

Послышался хорошо известный Абрамову гыхающий смешок Ивана Алексеевича. Абрамов ждал.

- Ну и что ж? - последовало из трубки.

- Как - ну и что ж?

- Ну и что ж?... предполагаешь по этому поводу пленарное заседание устроить, что ли?

- Никакого заседания не предполагаю! - с сердцем сказал Абрамов.

В трубке опять загыхало:

- Г-гых... По-моему, ты - дурак, Абрамов.

- Тут не шутки! - крикнул в трубку Абрамов.

- И я не шучу.

Абрамов помолчал.

- Так значит пустяк по-твоему?

В трубке опять загыхало.

--------------

Абрамов позвонил Орлову. Узнав, что Дарченков-Котляр - отец Котляру, Орлов сочно выругался.

- Как тебе вся эта история нравится? - спросил Абрамов.

- Жаль парня, а так - ерунда.

- Он только что узнал сию минуту.

- И что он?

- Да ничего.

- Молодец. К чортовой матери таких отцов... А я тут посоветовался еще, и вижу, что комбинироваться с вами я был должон.

- То-то, - засмеялся Абрамов. - А с кем советовался-то?

- С моим парнишкой.

- Славный у тебя он, парнишка.

--------------

Повесив трубку, Абрамов постоял, задумчиво смотря в окно.

- А ведь и в самом деле я - дурак, - сказал он садясь.

Он позвонил.

Вошел секретарь.

8.

Об эшелоне, двигавшемся с фронта с пятьюстами раненых, знали в N-ске все, кому и надлежало об этом знать; эшелон был направлен в адрес военно-санитарного управления, и соответствующая телеграмма была получена управлением еще два дня назад. Знали о прибывающем эшелоне - и в Ревкоме, и в Губвоенкомате, и в Исполкоме, и в других косвенно заинтересованных учреждениях. На этом основании были приготовлены подарки; в большом количестве - литература; Политпросвет организовывал торжественную встречу и "грандиозный спектакль-концерт-митинг для Красной Армии и Флота", - хотя в городе не было ни одного матроса, а Красной Армии, за исключением уже известных: караульной роты Губвоенкомата и растрепанного батальона В.О.Х.Р. - тоже не было. Агитотдел постановил устроить на вокзале митинг.