Шуйский подался вперед, наткнулся-таки на пустое ведро, замер и, внезапно пораженный открытием, произнес:

- Господи... Так это же я...

- В каком смысле? - не понял Бург.

- Это же я пою.

- То есть как?

- Это мой голос. И я им пою.

- Так это песня? - стал догадываться Оскар Александрович. Никогда бы не подумал.

- Вот именно. Песня. Из альбома "Пиши пропало" Но почему она звучит здесь?

Шуйский направил фонарик на стены, на потолок и высветил неприметное отверстие, которое вполне могло быть вентиляционным. Так и есть, оттуда и доносилась песня.

- Может быть, это ночной сторож наверху слушает, - предположил Бург

- Наверно. В учительской. Но почему меня? Есть столько других исполнителей. Элвис Пресли, Джон Леннон. Миша Кабардинский, наконец... Почему я?

Чтобы не говорили, но растерянность Шуйского была куда предпочтительнее его же страха.

До сих пор Шуйский мало задумывался о своем слушателе. Как говорил один его знакомый: "Он был по другую сторону барабанной перепонки". Надо было опуститься ниже уровня земли, чтобы услышать себя со стороны.

Шуйский еще не решил - хороша ли его песня, уместна ли? Вроде бы нехороша. Во всяком случае - в его исполнении. Но не все так просто. Не исключено, что он не дорос до понимания своих собствен ных песен. Допустим, альбом "Пиши пропало" опередил свое время. Или он, Шуйский, позорно отстал от времени, позволив своему подсознанию вырваться вперед. Отсюда волна непонимания.

Оскар Александрович был озабочен совсем другим. И не скрывал этого.

- А нельзя ли искать быстрее? А то жена ночевать не пустит, сказал он решительно. Откуда только такая решительность взялась?

- Что ж, это можно.

И Шуйский возвысил свой голос. Больше не таясь, он звал Олега Мохова, и прирученное эхо, находящееся на подхвате, разносило это имя, а заодно и фамилию, по всему подземелью. Так, наверно, и рождаются новые песни. Один музыкальный критик назвал нечто похожее "овеществленной импровизацией". Только что ничего не было. Точнее, были беспомощность, разочарование, назойливо жал правый ботинок, жалостливо цокали подковки Бурга. Давила гнусная подвальная сырость. В ушах звенело. Необъяснимый страх еще до конца не выветрился. И вот уже в черном, слегка разбавленном бледным светом воздухе, возникает новая песня, слова которой полны неподдельной искренности. Их немного. Всего два - "Олег Мохов", зато и возможности сфальшивить ограничены. Слова означают "давай, находись быстрее, и мы тут же уберемся отсюда. Мы здесь лишние. Мы еще не заржавели, как ведро или вешалка. Мы еще не списаны, как парты. Здесь так сыро, что перестаешь быть добрым. И так противно, что забываешь жалеть самого себя. Все, надоело. Выходи. В мире есть столько разных мест, предназначенных для того, чтобы валять дурака, что глупо делать это в неприспособленных помещениях". Вот что такое "Олег Мохов" в исполнении Шуйского. Мелодия неопределенна. Музыкальные темы не повторяются. На подпевках не лишенный необходимого слуха Бург. Его слегка простуженный голос даже приятен. Ритм поддерживается звуками, доносящимися из вентиляционного отверстия. И, главное, оба чувствуют, что Мохов где-то поблизости. То есть, выбранное музыкальное направление верно. И значит, рано или поздно придет признание.

"Буди ми другъ."Онъ же рече:

"Такъ отворю". И подаста руку межъ

собою"

из книги(11)

- Сама посуди, - говорил Лев Оле очевидные вещи. - С чего бы Олег просто так пошел в общагу? Значит, что-то случилось. Родителям по телефону ничего не сказал, ждал меня. Зачем? Ясно, только мне мог объяснить, что произошло. Заметь, записки никакой не оставил, вечера дожидаться не стал. Какой из этого вывод?

- Какой? - захлопала глазами Оля.

- А такой... Что-то случилось в гимназии или сразу после нее. И Олег, не заходя домой, бежит в общагу. Это ближе, чем до дома. И ждет меня, хочет что-то спросить или передать. Если что-нибудь случилось раньше, накануне, например, то он бы дома мне все рассказал. Утром мы виделись.

- Понимаю.

- Теперь вопрос - что могло случиться? Ты Олега почти не знаешь, но будь уверена - он иногда такие штуки вытворял... Однажды в пятом классе подвешенный к потолку шест в спортзале медом намазал.

- Зачем?

- Чтобы ладони во время эстафеты не скользили. Ну, про портреты я тебе, кажется, говорил.

- И что же?

- А то, что он кого хочешь обидеть может. Но чтобы его обидеть - надо было постараться. И если кто обидел - это не могли не заметить.

- Может быть, он сам себя обидел, - глубокомысленно произнесла Оля.

- Ага... Сам себя по щекам отхлестал...

- Ну почему же... Мало ли...

- Который сейчас час? Восемь? Так, гимназия уже закрыта. Все наши на КВН-е. С его одноклассниками надо встретиться.

- А ты знаешь, где они живут?

- По крайней мере, знаю, где живет один. Я ему однажды чуть морду не набил.

И Лев мечтательно закрыл глаза.

Дверь отворил сам Комов, - коренастый брюнет в спортивном костюме с ярко-красным тяжелым полотенцем на плечах. Самбист /о чем Лев не знал/, почти отличник. Но известен был больше тем, что снимался в эпизодической роли в молодежном сериале "Последний звонок", играл жестокого предводителя фанатской группировки.

- Я пройду? - бесцеремонно спросил Лев, не потрудившись поздороваться.

Комов от неожиданности пропустил. Вслед за Львом в квартиру шмыгнула и Оля Баритончик.

- Родители дома? - задал самый важный вопрос непрошеный гость, заглядывая в комнату.

- В театре. А что случилось?

- Ты разве не знаешь?

- Насчет Олега, что ли? Я-то здесь причем?

Вот это мы сейчас и узнаем.

Руки Льва потянулись к ярко-красному тяжелому полотенцу, которое все еще висело на шее Комова...

Примерно полгода назад между старшим из братьев Моховых и Олегом Комовым произошла первая стычка, причина которой была более чем серьезна. Комов обвинил Льва в плагиате. По городу прокатилась информация, что будто бы КВН-щики вовсю использовали интернетовские анекдоты, слегка их переделывая. В сущности, так оно и было, но Лев тут оказался совершенно ни при чем. Просто Комов таким образом сводил счеты с Олегом, с которым нередко ссорился в гимназии. Надо заметить, что придумать повод для ссоры Олегу труда не составляло.

Кое-кто с радостью поверил, что Лев с друзьями занимается плагиатом, Комов все сделал умело / почти отличник/, использовал газетку "Первая молодость", которая печатала все подряд. При этом сам остался несколько в стороне.

Впрочем, вычислить Комова было легко. Лев помчался в гимназию выяснять отношения и непременно бы выяснил, если бы не физрук Юрий Павлович. До драки не дошло, хотя и Лев, и Стас оказались в учительской... Через три дня в "Первой молодости" появилось опровержение предыдущей статьи. Скандал вроде бы утих. Но, вполне возможно, Комов не успокоился...

Итак, руки Льва потянулись к полотенцу, но тут в Комове проснулся самбист, и через секунду кавээновский капитан уже лежал на полу, уткнувшись лицом в йеменский ковер желто-коричневого ворса. Кто бы знал, как это унизительно - быть поверженным какимто паршивым Комовым /почти отличником/, не добившись ровным счетом ничего.

Но тут произошел важный поворот в истории, ко Льву Мохову присоединился и сам Комов. Места на йеменским ковре хватало. Это означало, что в бой был пущен засадный полк, то есть Оля Баритончик, в чьих руках воинственно блестела лакированная маска сомалийского колдуна, только что снятая со стенки. Именно деревянной маской перепуганная Оля приложилась к затылку Комова, в робкой надежде сравнять счет.

Два поверженных мужчины, а над ними хрупкая девичья фигурка эта картина впечатляла.

Через пятнадцать минут все трое относительно мирно сидели за журнальным столиком, на котором кроме наполненных ароматным кофе чашек имелись еще несколько сортов печенья, фрукты и прочее.

- А то может быть водки выпьем? - предложил Комов, потирая ушибленный затылок.