26 апреля группа истребителей, возглавляемая Героем Советского Союза майором А. И. Майоровым, при патрулировании над Берлином тоже попала в зону сильного зенитного огня. Самолет Майорова был подбит. До аэродрома летчик дотянуть не мог: остановился мотор. Пришлось садиться на неровном участке местности. Майоров чудом остался жив, однако повредил позвоночник. Тем не менее и после этого он продолжал летать на боевые задания, превозмогая адскую боль и тщательно скрывая свое состояние от врачей.

1 мая две пары истребителей во главе с командиром 482-го полка Героем Советского Союза майором Г. В. Диденко встретили над центром Берлина четырех "фокке-вульфов". Наши летчики с ходу атаковали их. В ожесточенном бою майор Диденко и капитан М. И. Горсков сбили по одному вражескому самолету. Уцелевшие же поспешно ушли из-под нового удара над самыми крышами домов.

Подобных примеров было множество, и они невольно заставляли вспомнить битву за Москву. Мы тогда дрались не на жизнь, а на смерть. А вот когда оказалась поставленной на карту судьба столицы фашистского рейха, его летчики вели себя иначе. Они откровенно трусили. Храбрыми питомцы Геринга становились только в тех случаях, когда имели многократное численное превосходство.

Наблюдая за немецкими самолетами, я чувствовал, что в их кабинах сидят опытные летчики. При той высокой выучке, какой они обладали, можно было драться неплохо. Но в отличие от нас они не видели перед собой возвышенной цели и потому не хотели рисковать жизнью.

Не только в ходе всей Берлинской операции, но и в непосредственном сражении за германскую столицу, где у противника имелась значительная авиационная группировка, мы безраздельно господствовали в воздухе. На нашей стороне было абсолютное преимущество и в количестве, и в качестве самолетов, и в способах их боевого применения. А о преимуществах в морально-боевом отношении и говорить не приходится.

Нашей дивизии особенно пришлось потрудиться при ликвидации группировки вражеских войск, окруженной юго-восточнее Берлина. В котел там попало около двенадцати немецких дивизий. Располагая танками и артиллерией, они пытались прорваться на запад, угрожая тылам 1-го Украинского фронта.

Штурмовки окруженного противника осуществляли в основном 482-й и 2-й гвардейский полки, базировавшиеся всего в десяти километрах от котла. На задания вылетали парами и четверками, так как видимость оставалась ограниченной и удары приходилось наносить с малых высот, иногда даже с бреющего полета. Летчики делали в каждом вылете по шесть - десять заходов на цели, сполна расходуя боеприпасы.

В конце апреля боевые действия переместились в самый Берлин. Советское командование бросило сюда большие силы истребительной, штурмовой и бомбардировочной авиации. В воздухе стало тесно. Осложнилось управление самолетами - эфир до отказа был забит командами и докладами. Пришлось прибегнуть к строжайшим мерам радиодисциплины. От летчиков потребовали резкого сокращения переговоров по радио.

И вдруг как-то вечером ко мне заходит совершенно расстроенный начальник связи дивизии майор А. И. Откидач. Я удивился: мы и в худшие времена привыкли видеть Откидача жизнерадостным.

- В чем дело?

- Из корпуса нагоняй получил. Наши летчики нарушают радиодисциплину.

Я не на шутку рассердился. Безобразие! Всем ведь объявили специальный приказ. Придется строго наказать виновных. Требую уточнить:

- В чем проявились нарушения?

- Поздравляют "Полюс-два" с днем рождения.

Вот оно что! Вспомнилось улыбчивое лицо радистки корпусного командного пункта Ирины Карякиной, ее звонкий и всегда бодрый голос. Этот голос хорошо узнавали все летчики корпуса. Они привыкли к нему, как к чему-то самому необходимому. Даже появилось нечто вроде приметы: если дежурит Ирина, все будет в порядке. Как же можно было не поздравить ее с днем рождения? У меня не поднялась рука, чтобы подписать приказ о наказании нарушителей радиодисциплины.

Вскоре после этого случая Ирина Карякина стала радисткой на командном пункте нашей дивизии. А "виновник" этого перемещения - инспектор по технике пилотирования майор П. Н. Силин.

Недавно супруги Силины побывали у меня в гостях, и мне было очень приятно встретить своих боевых друзей, нашедших большое счастье на многотрудных фронтовых дорогах.

Утром 2 мая 1945 года я совершил свой последний полет над Берлином.

Мы вылетели восьмеркой: одно звено вел я, другое - майор В. И. Королев. Задача - нанести бомбардировочно-штурмовой удар по скоплению вражеских войск западнее Берлина, а затем патрулировать над городом. Пункт наведения указал нам район действий, и мы дважды атаковали наземные цели. Сначала сбросили бомбы, потом вели огонь из пушек.

Берлин встретил нас зенитным огнем. Но мы держали большую скорость, маневрировали, внимательно наблюдая за воздушным пространством. Ведомым у меня был старший лейтенант М. Е. Рябцев. На борту его истребителя четко выделялась надпись: "Монгольский арат". Подумалось: самолеты наших далеких монгольских друзей уже над Берлином. Для крепкой интернациональной дружбы нет ни расстояний, ни преград!

И тут я услышал в наушниках свой позывной. С пункта наведения сообщили, что под нами самолеты противника. Оглядевшись, мы увидели уходящую со снижением на запад пару "фокке-вульфов". Догонять их не было смысла. Я приказал летчикам следовать за мной на свой аэродром. А в конце дня мы узнали, что берлинский гарнизон полностью прекратил сопротивление.

В приказе Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина в числе соединений, отличившихся при взятии Берлина, была названа и 322-я истребительная авиационная дивизия. Высокую оценку действиям истребителей дал также командующий 3-й гвардейской танковой армией. В одном из своих донесений генерал П. С. Рыбалко отмечал, что в период сосредоточения танков в выжидательные и исходные районы 2-й истребительный авиационный корпус надежно прикрывал их с воздуха, разведчики корпуса помогли полностью вскрыть систему инженерных сооружений противника в междуречье Нейсе - Шпрее, а после прорыва тактической глубины вражеской обороны и выхода танковых соединений на подступы к Берлину истребительная авиация также успешно обеспечивала стремительность наступления.

Оценили танкисты и эффективность наших бомбардировочно-штурмовых действий по окруженной котбусской группировке, выходившей на их коммуникации. В донесении П. С. Рыбалко признавалось, что эти удары способствовали быстрейшей ликвидации котбусского котла.

Много добрых слов было сказано о системе управления. Непрерывное пребывание представителей истребительного корпуса и его дивизий на НП танковой армии, КП танковых корпусов и в боевых порядках танковых бригад обеспечило беспрерывность взаимодействия и всегда своевременный вызов авиации на поле боя.

3 мая 1945 года политотдел дивизии организовал коллективную поездку в Берлин. Всей группой мы сфотографировались у рейхстага, и каждый оставил на нем какую-то свою надпись. Впечатления наши непередаваемы. Ведь мы находились у самого логова Гитлера, до которого добирались почти четыре года. Об этом моменте мечтал каждый, сражаясь еще у стен Москвы. Мы и тогда ни на минуту не теряли веры в нашу окончательную победу, в то, что рано или поздно дойдем до Берлина.

И вот дошли!

* * *

В ночь на 4 мая 1945 года меня и начальника политотдела дивизии полковника А. В. Нарыжного срочно вызвали на КП корпуса. Трясясь на виллисе по изуродованной дороге, мы пытались угадать причину вызова. Уж не случилось ли что? Но что? Берлин взят. Вот-вот конец войне. Гитлеровские войска повсеместно разгромлены... А может, корпус куда-то перебрасывают? Ведь он - резерв Ставки Верховного Главнокомандования...

На КП генерала В. М. Забалуева собрались все командиры дивизий и отдельных частей корпуса. Незамедлительно открыв совещание, генерал объявил:

- Через три-четыре дня войска Первого Украинского фронта начинают новую наступательную операцию. Главный удар наносится из района Ризы в направлении Праги.