Где переливается лунная сорочка,
Где тело лучится... И взныл удалой
Тата, моя жаждочка, темная ночка...
Пальчики забегали по кучугурам плеч:
"Миленький, не надо, голубчик". Но в одури
Ржал, как "Ворон", ударом колен
Распахнув ее сытые сливочные бедра.
Разбойничьи торги Руси с Ордынью
Затонули в мутную жужжь - и вот,
Когда в пышной ямке масляный живот
Уже золотился, сочный, как дыня,
__________________
1 Варуха, или баруха-складка на затылке у быка.
2 Вязы - мышцы шеи.
Когда, воспаленный, уже у гнезда
Разлипал лепестки в вдохновенном нетерпенья
Вдруг-чорт, дернулся
Раз-раз и сдал
Невыносимой пеной.
Вскочил, зарычал, застонал от стыда,
В пляске запрыгал по лицу мускул.
И вспомнил, что это не в первый: Маруська,
Вторая, которая там... Да-да-да...
И понял Серга, что голод и тиф,
Расстрелы, задувы контужьего грома,
Этот солдатщины нищий актив,
Никому не пройдет, как промах.
Сволочной бог! Он знал наперед.
Он таки-выдумал им отомщенье
Даже тому, кого штык поберег,
Вошь пощадила, простил священник;
Даже того, кого штык пощадил, да...
Выбежал на улицу: "Бiсова мать!
Хлопцы, по коням!!. В погоню. Дылда,
Тых четырех обратно споймать".
Рванулся назад. В зубах звон.
С треском домры лопались нервы.
Это в щиты его черепа - вой
Лаял нерожденный первенец.
Тата бежала, куда не зная,
Платье раздул тошный страх,
Но сзади с коротким топом и лаем
Догонял верхом при двух сеттерах.
Наскочил. Сдержал вороного жеребца,
Вытянул нагайку о раскормленные плечи
И так гонял, исступленно хлеща,
Пока не упала в рассечьях, в рубцах.
А разбойник скакал, скакал, скакал,
Зажмурясь и хлеща волчьи сугробы.
Тата! С какою желчью и злобой
Любил свою панночку - господи, как!
Ворон уже опустился и каркал,
Хромая с подскока-думал, что труп.
Серга налетел, собрал ее на руки,
С отчаяньем глядя на пузырьки из губ.
Копченый в ветрищах, по-волчьи седой,
Жал ее к сердцу и крепко плакал.
Конь, заплывая, уздой позвякивал
И жалконько порипывало мокрое седло.
Льдом и железом пах ветер,
Опушая веки голубой пыльцой.
Тата очнулась - и взгляд ее встретил
Резное из дерева, скорбное лицо.
И счастливым вздохом улыбнувшись в муке,
Щечкой прижалась к щетине рыжбй.
С обожаньем обняли рассеченные руки
И в первый раз назвала "Сережок".
Уральск.
III-1924.
ГЛАВА V
Вдруг загудели сонные шпалы,
Дзызыкнул по рельсам гул хоровой,
Поршнями и шатунами вышипая шпарит
Стрельчато буксуя сиплый паровоз.
В воздухе, просвистанном воплем истерик,
Над колоколами чугунных котлов,
Над красными теплухами и бочками цистерн
Нервно варился картавый клокот.
-"Аллюр". Верхами узду через ров кинь,
А там по ростоши, где снег хоть и смерз,
На скаку разлетелись чернодубки, махновки,
Заячьи наушники с разнузданной тесьмой.
Шибающая в кос улялаевская ругань
Жирнее копченого буженя,
Прыгала в печенки, селезенки и по кругу,
В бога, божиху и боженят.
Первые спешась - в зубы нагайку,
Сдунув усищ лебединое перо,
Вывинтили на разъезде гайки
И грохнули рельсы поперек.
Паровоз поперхнулся. Бандитский хаос
Осторожно в заезд протянулся в лаз.
Промышленник выскочил на вестингауз,
Крича, что он за советскую власть.
Машинист с молочными глазами от испуга
Не знал-сказать "товарищи" или "господа",
Но все же объяснил, что в цистернах уголь,
А нефть в вагонах, только путался в пудах.
Студент-путеец поймал себя на том,
Что забыл свое имя, но вспомнил: "Б. Боев".
А с ним и этажерки, чеховский том,
Муху, раздавленную на обоях,
Абажур над лампой, сшитый женой
Из желтого шелка, чтоб было красиво
А тут-степуга, ветра, "они"- божембй,
Какая неуютная наша Россия.
Но смазчик крикнул: "Эй вы там, а ну-кася!
Скоро расстрел-то? А то до утра
Надо б еще перестукать буксы
Да подвинтить кой-где буфера".
Смазчик! Здорово! Сердце пружит
Всем стало весело, вкусно и тесно.
Есть ребята, с которыми жить
И погибать бывает чудесно...
Но Улялаев, обжимая ребра
Вороной лошади, щурил за Чаган1;
Потом заховал в кобуру наган,
Махнул хвостом и тронулся: "Добре".
___________
1 Чаган - приток Урала.
К вечеру с белым флагом смазчик,
Наш Б. Боев и спекулянт
Шли через мост на казачьи поля
И хором молились: "Господи, аще.."
Хотя каждой Думе отпущен талант спать,
Но тут неудобно: исключительные дни
Дело в следующем: для них
Прибыл неожиданно угольный транспорт,
Но так же неожиданно появилась банда,
Которая заняла чаганский мост
Она пропустила бы, если бы дан бы
Куш эдак золотых в сто.
Что ж? Делать нечего - карманы, таращась,
Заплакали царенками в кожаный мешок,
И опять с белой тряпочкой, ожидая шок,
Поджимая коленки, ступало "Аще".
Улялаев сунул мешок за пояс,
На тендере в уголь загруз кочегар
И четкой чечеткой через Чаган,
Вкрадчиво накачивая, закачал поезд.
Шарики, пузырики, бульбочки паров,
Маховики и кривошипы
Покрыли путь, и в сифонном шипе
Состав влетел на перрон.
Еще кикались о воздух голубые яйца,
Еще тормоз и колеса тянули "51",
Но теплухи в бабах распахнулись - И...
Черные от сажи айда улялайцы.
Дым пальнул музыкальным гамом,
Пулеметы поливали. Конница в облет.
Тройки, воздух пеня ногами,
Жжеными копытами шипели об лед.
Дюймовка разразилась - и над городом гром-бух!
Сабли турецкой луны ясней,
Срубленные пальцы ощупывали снег,
Головы прыгали, дымясь, как бомбы.
Лужами мерзла лиловая кровь,
Оползая на снегу географической картой.
Весело скакал и звенел погром.
К вечеру стихло. Второе марта.
У здания театра афиша: борцы,
Водевиль "Вот так муж" с участием Ауэр,
А над ним на казацкой пике траур
Череп и скрещенные берцы.
Там штаб. Двери ударятся.
Выклик: Ермак, Байгузин, Коньков,
И, паром дымясь, всю ночь ординарцы
Пускали своих мохнатых коньков.
И вот из тьмы гундосый квак,
