Лица Джованов казались изумрудными, полупрозрачными, в глазах, как у кошек, вспыхивали зеленые искры.
Вскоре они нашли плод, напоминающий огромный персик.
- Давай одновременно
- Нет, лучше уж останется один, чем вообще никого не останется... Предлагаю бросить жребий... Только вот как?
- Я кое-что придумал. - Джован первый сорвал еще лист. Одна его сторона была стеклянной, другая - темно-зеленой, мохнатой. - Какую выбираешь?
- Мох.
- Значит я - зеркало. - лист закружился в воздухе и наконец упал на изумрудную, плотную травку - упал стеклянной поверхностью вверх и тут же распался темной пыльцой.
Через некоторое время они вновь вышли под озаренное звездным оком небо.
- Тебе страшно было первому пробовать.
- В общем - да. Но по вкусу, как смесь персика и дыни. Еще согревает, по жилам, как от вина, тепло бежит, но хмели нет.
- Согласен с тобой.
- Лучше бы ты не пробовал. Мало ли: может - все-таки яд; может действие только через неделю проявится.
- Ну, к тому времени все равно пришлось бы их попробовать. Лучше смерть от яда, нежели от голод.
Постояли некоторое время, подняв головы вверх.
- А ты тоже умеешь сочинять стихи? - спросил Джован первый.
- Да, умею, так же, как, впрочем, и ты...
- Ну, ты все мои стихи знаешь.
- И ты тоже все мои стихи знаешь.
- А можешь под этим небом придумать что-нибудь новое?
- Отчего же нет; придумал, когда жребий выпал мне - помнишь, как задумался?.. Ладно, слушай.
- Мне выпала тяжкая доля,
Быть может, уйду навсегда,
И светлый двойник в нашем доме,
Обнимет, обнимет тебя...
Двойник вздохнул и в глазах его вспыхнули слезы.
- Это испытание навело тебя на столь печальный лад. - ободряюще улыбнулся Джован первый. А я, пока смотрел на небо, сочинил совсем иные стоки:
- Только в отдалении, понимаем мы,
Как близки нам родины тучные холмы.
Только в одиночестве, понимаем мы,
Как согреют сердце, милые черты.
- Ты про Катрину вспоминал? - спросил двойник.
- Да, в общем - да. - молвил Джован первый.
- И я тоже вспоминал... Ладно, ладно - все, расходимся.
- Сделаем по десятку. Потом, каждый из этого десятка пусть сделает еще по десятку. Двух сотен пока хватит.
* * *
Джован Симерон второй и третий - оба усталые, голодные сидели под небесным оком, время от времени смотрели бросали на эти мириады звезд и туманностей взгляды, но тут же опускали глаза - было страшно смотреть в эту бесконечную высь и вспоминать совершенное:
Джован третий придумал использовать листья для переноски крови "раба". Они сложили листья лодочками и без труда набрали из этого четвертого, лежащего без движенья, с неузнаваемо распухшим лицом, достаточно крови. Они разносили эти капли по ближайшим кристаллам, и когда, появлялась там копия избитого раба, связывали заранее заготовленными изумрудными стеблями. Так сделали около полутора сотен...
Даже третий, чувствующий свое превосходство над этими "булыжниками"; чувствовал некоторую неприязнь к самому себе.
- Натворили дел. - прошептал он, глядя себе под ноги и тут же попытался себя успокоить, даже посмотрел на галактику. - Но они, ведь все двойники... Ведь они - это создания из камня. В них есть только мой облик, и воспоминания, а так они пустышки. Так я говорю?.. - он вздрогнул и вновь смотрел в траву.
- Ну, раз начали падать, теперь за воздух не зацепишься. - слабо прошептал второй. - Ведь ты тоже можешь сочинять стихотворения?
- А кто ж, черт подери, ха-ха, их может сочинять. - нервно отвечал третий.
- Значит и ты можешь... вот пришло тут в голову...
- Темна и бездонна меж звезд тишина,
Во мраке не вспомнить святого лица.
Я в темную бездну со стоном лечу,
И боль в своем сердце, и грезы храню.
- Кого ты сохранишь, кого ты можешь сохранить? - так же нервно вопрошал первый. - Уж не Катрину ли? Впрочем - оставим. Я сочинил - слушай. и прошептал слабым голосом, смотря под ноги:
- Эй, жди меня! - тебе я ввысь кричу,
Ты где-то там, средь звезд - тебя зову.
Эй, скоро я приду! Эй, скоро прилечу!
Не затушить в душе свечу!
Второй вздохнул:
- Ладно, давай спать; завтра нам много дело предстоит.
Они улеглись на исходящей едва заметным бирюзовым сиянием земле; повернулись на бока, чтобы только не видеть галактику и вскоре заснули.
Разбудил их сильный оранжевый свет который лился из облачного покрывала, завесившего небо в версте над их головами. Горы уходили в эти облака и подобны были стенам великанского дома.
Дул непрерывный, медленный, тяжелый и вязкий ветер. Медленно продвигал облачную громаду. Было жарко и душно, как в парилке.
Второй тормошил третьего:
- На утро мне пришло такое соображение: раз уж и ты и я считаем себе Джованами Симеронами, так, давай придумаем, друг другу какие-то новые имена, чтобы не смущаться.
- Пойдет. - зевнул третий. - А рабам дадим просто номера.
- Хорошо. Пусть я буду Хэг. - предложил второй.
- Нет, ты будешь - Везелвул - где-то я это имя слышал.
- Пусть Везелвул. Все равно - это не настоящее имя.
- Конечно. - хмыкнул третий. - Ну а я назовусь Мефистофелем. Наши имена должны, понимаешь, звучать как бич для наших рабов. Не какой-то там Хэг, а Везелвул и Мефистофель.
Но и тот и другой добавили про себя: "Настоящее то мое имя Джован Симерон"
- Значит я Везелвул. - вздохнул второй. - Как же здесь жарко! С потом уходят и последние силы. Надо заставить раба попробовать плод.
- Это - без проблем. Но сначала разделим наши должности: в твоей власти Везелвул все рабы, ты волен их наказывать и награждать - ты станешь их богом; в моей власти будет армия, которой пока нет, но которая будет выделена через некоторое время из рабской среды. Ну что - согласен ты?
- Да. Да... - кивал тот, кого звали теперь Везелвулом - он сильно устал; за всю ночь так и не смог заснуть, всю мучили его раскаянья, да страшные, постепенно все более развивающиеся мысли: "Что если, все-таки двойник - я. Все из-за той бирюзовой вспышки. Что, если я рожденный этой планетой; и все что есть во мне от Джована настоящего - только его память. Если я - Джован Симерон, то, как я мог избивать так, того несчастного - может и не человека, но существа способного испытывать боль." -Ему хотелось побыть одному; обдумать все.
