– Я не волнуюсь! - ответила свекровь сразу повеселевшим голосом.
– Между прочим, ребенок у меня будет очень красивый, у него все дети - херувимы.
После «херувимов» она как-то сразу замолчала, как будто ее выключили. И сидела молча, и смотрела куда-то поверх их голов в угол, и лицо у нее было неприсутствующим.
И эта мертво сидящая Алена выражала гораздо больше, чем ее собственная пламенная речь. Девчонка испуганна, растерянна, ей, наверное, стыдно, а страшно - точно.
– Тетя Нина! А если мне укольчик организовать? Чтоб раз…
Неизвестно как, но рука поднялась… И пощечина, звонкая, полновесная, что называется от всего сердца, раздалась в комнате.
– Вы чего? - заверещала Алена. - Вы чего?
– Ничего, - ответила Нина, взмахивая кистью, будто стряхивая с нее капли переполнившего ее гнева. - Ничего! Я тебя и не так еще двину, соплячку! Укольчик ей понадобился, ишь! И родишь, и выкормишь, и вырастишь своего херувима. Не калека, как понимаю. Здоровущая деваха. Тебе только этим и заниматься…
– Учи, учи, - проворчала свекровь. - И так хулиганья…
Немного надо было, чтобы Алена развеселилась.
Хулиганья! Значит, бабушка уже сейчас знает, что у нее будет хулиганье? А как она это узнала, как? Это ж интересно, «тут» - она постучала себя по животу - уже живет хулиганье? Да?
– Не тут, - возмутилась свекровь, - а без отца. Безотцовщина. От нее все…
– Вам не надо про это, - холодно сказала Нина. - Ваш сын тоже безотцовщина. Но по вашему доброму желанию…
Свекровь как-то стушевалась, заерзала, стала делать знаки, молчи, мол, молчи, а потом вдруг, вроде поняв наконец, что было с ней в отличие от беременной Алены, сказала:
– Я спасала сына. Я расчищала ему дорогу. Вам не понять… То - другое время. Сейчас же… Какое мне, собственно, дело? Рожай!
– Спасибо! - поклонилась ей Алена и повернулась к Нине.
– Вы мне вмазали зря. Не по делу. Это был бы выход… Но нет, так нет. Рожу родине богатыря. Назову Жоржем. И скажу, что в честь Марше… Пусть французские коммунисты делают мне подарки. А если девчонка - Анджелой. Пусть сплотятся у колыбели все красные негры.
«А с нее ведь хватит, - подумала Нина. - Кем угодно назовет, во все поиграет».
Свекровь, поджав губы, вышла. Алена захихикала.
– Бабушка! А нет в вашей группе здоровья богатого старика, который завтра умрет? Я бы сегодня вышла за него замуж. Порадовала бы дедушку напоследок…
Кажется, она сказала все, что могла, потому что снова замерла, отпустила в полет душу. Ах, Кира, Кира! Как жаль, что ты умерла! Как хорошо, что ты умерла!
***
На Дашкино двадцатилетие - 20 января - были званы все. Из экспедиции специально приехала свекровь-геологиня в сопровождении обросшего, бряцающего на гитаре мужика. Геологиня сделала химию, маникюр и просила всех называть себя попросту - Таней. Дашка прибежала с изменившимся лицом и выпалила: вышедшая из ума «старуха Таня» склонна выйти замуж за периферийного мужика. Ей, конечно, все равно, пусть хоть за Михаила Боярского, но вдруг пропишет?
Но Таня сама все сказала. Да, она, видимо, выйдет замуж… Квартира, прописка? Зачем им это? Во-первых, они не меняют образа-жизни. Во-вторых, потом, потом, есть мечта поселиться на берегу океана. На самом, самом… Чтоб входить в него по утрам босыми ногами… Они уже облюбовали место. После этого на дне рождения Таня и мужик были посажены в красный угол. Дашка просто увивалась вокруг них: «Танечка! Танечка! Толяшек! Толяша!» Толяша тихонько ладонью стучал по струнам, аккомпанировал себе таким образом и пел какие-то бестолковые нескладушки, которые ему, видимо, очень нравились. Про серый колчедан. Про минералы класса силикатов… Про подземные источники… Его нельзя было сбить с толку ничем, ни вопящей стереосистемой, ни задушевным Окуджавой. Он все равно пел про свое. Таня сидела млеющая, и было совершенно ясно - она будет входить босыми ногами в акваторию или куда там еще, если он этого захочет. Так что живи спокойно, дорогая невестка Дашенька.
Стол был разнообразный, изобретательный. Евгений спросил у Нины: «В кого она у нас такая хозяйка?» Нина пожала плечами: «В предков!» Дочь крутилась юлой, меняя тарелки, салфетки, выставляя все новые и новые салаты, закуски. Все ею восхищались и поздравляли Нину. Все в один голос говорили, что Дашка похожа на отца. «А вашего - ничего», - говорили Нине. «Я отыграюсь на внуках, - отшучивалась Нина. - Они будут все в меня».
Алена тоже была здесь. Сидела притихшая, в широком свитере до колен. Дашка хотела ее вытащить танцевать, но та отказалась с какой-то прямо-таки ненавистью. На что было обращено внимание. Разве можно так - с хозяйкой, с именинницей? «Да пошли вы!»
– Чего хамишь, девочка? - спросил Алену Евгений, дергая ее за свитер. - Почем самовяз?
Алена посмотрела на Нину: вы никому, ничего? «Никому, ничего», - ответила молча Нина. «Ну и напрасно, - дернулась Алена. - Сразу бы всем».
«Может, действительно мне надо было сказать и Дашке, и Евгению, - подумала Нина, - но вот… не сказала. И свекровь не сказала. Хотели уберечь? А сделали вроде хуже».
– Так что это у тебя за битниковский самовяз? - приставал Женька. - Он на хорошего мужика сшит, вроде Толяши.
– А мне нравится, - ответила Алена.
– Да я понимаю, - добродушно засмеялся Женька. - Ты не можешь делать то, что тебе не нравится. Ты - девушка… прямодушная.
«Господи! Да что он к ней пристает?» - наблюдала Нина. И она взяла Алену за руку и сжала ее. Большая, теплая, вялая рука никак не ответила.
– Все будет хорошо, - тихо сказала Нина.
– Кому? - спросила Алена.
А потом ушла на кухню мыть тарелки. Нина заглянула - моют в четыре руки с Дашкиным Митей и так горячо о чем-то разговаривают, что ее не заметили, а она долго стояла в дверях. О чем это они? Конечно, Алена может хоть о чем… Но Митя… Такой сроду молчун. А тут перетирает тарелки и говорит, говорит…
Что греха таить, Нина немного, совсем чуть-чуть взволновалась. Она подумала: «С Алены станется…»
***
Куня приезжала рано утром. Ее встречали Стасик и Нина. Тетя Рая переслала сыну двенадцать банок варенья.
