-- К дождю, - согласился политрук. - А хочешь, Петька, я тебе про синк транзит расскажу ?
-- Про что ? - испугался Петька.
-- А про смысел жизни.
-- Валяй, - сказал Петька, которому было все равно.
-- Так слушай... Вот видишь, птичка проле...
-- Не надо про птичек, - сказал Петька, доставая из помятого сапога ногу в протухшей позапрошлогодней портянке. Фурманов отвел нос и зажал его двумя пальцами.
-- Ну вот, - сказал он сипло, - тогда я тебе про гетер расскажу.
-- Это про кого ты ? - удивился Петька.
-- Это я про баб, - успокоил его политрук.
-- Ну, давай, - вздохнул Петька, засовывая ногу и соответствующую портянку обратно в сапог.
-- Так вот... гм... да... вот...
-- Это все ? - спросил Петька равнодушно.
-- Чего "все" ?
-- Чмокаешь чего-то... Ты про баб давай.
-- А, про баб... да... гм...
-- Ну, я пошел, - сказал Петька. - Это чавканье и чмоканье я потом дослушаю.
-- Ну Петька, погоди ! Я ж к тебе со всей
душой !
-- Пошел ты в задницу, Дмитрий Андреич, сказал Петька вполне культурно. - Я спать хочу.
-- Ну иди, пролетарий хренов, - прокричал ему вдогонку разгневанный Фурманов. - И помни, чтоб вечером был в наступлении, а то мы тебя к стенке лицом поставим и пару пуль в лоб !
-- Иди, иди, - сказал Петька, помахивая цепью от подбитого совершенно случайно немецкого танка.
Вечером, перед наступлением, Фурманов решил предложить начдиву план разоблачения немецкого шпиона. Василий Иванович посмотрел на политрука с сомнением. Ему еще сильнее захотелось его расстрелять.
-- Я че говорю, Василий Иваныч, - сказал политрук. - чтоб узнать наверняка, кто в нашей дивизии шпион, надобно каждому сказать, например, в какой канаве при наступлении нашинский пулемет будет мокнуть.
-- А на фига им всем это знать ? - удивился начдив.
-- Так всем надоть сказать по разным канавам. И вот, в чью канаву снаряд от беляков в виде презента прилетит, тот, значит, и ихний шпион.
-- Фигню ты придумал, паря, - сказал начдив. - Снаряд - живность летучая. Куды захочет, туды и шарахнет... Лучше надо всех живьем по канавам рассадить и бе... то есть нет, бредня какая-то... Ну ладно, шел бы ты отседова, а то совсем мне голову заморочил...
Политрук пожал плечами и пошел прочь. Василий Иванович подумал с минуту и окликнул его.
-- Дмитрий Андреич, - сказал он миролюбиво. - А ведь ты дело придумал. Только вот чего... Всей дивизии про пулемет говорить, я думаю, нету никакого смысла, да и канав столько не найдешь. Скажем токма тем, кто в штаб заявляется и чего-нибудь такое прослышать может... Вот... Я чего говорю-то, скажем... э... Петьке, конюху Митричу, тебе и Анке... то есть нет, тебе говорить, верно, смыслу тоже нет никакого. Ну вот.
-- Тогда надо сказать. Скажем Петьке, что вон в той канаве, с разбитой телегой, Анке, что вон в той, с лопухами, а Митрич - он старый, ему скажем, что вон там, у леса.
-- Дубина ты, - сказал Василий Иваныч. - В той канаве у леса нашинский пулемет как раз и будет стоять. Вот беляки в него и бухнут.
-- А хрен с ним, - сказал политрук. - Все равно не стреляет. Пусть хоть для политической интри... в смысле для хорошего дела пользу приносит.
-- Ну, черт с пулеметом... Давай скажем им про канавы.
-- Давайте, Василий Иваныч... Вы Петьке скажете, а я - Анне Семеновне, а потом Митричу.
-- А чего ты сам Петьке не скажешь ? ехидно спросил Василий Иванович.
-- Так ведь зол он на меня, Василий Иванович... - горестно сказал политрук, радуясь в душе, что подложит Петьке свинью.
-- А ! Это после того, как ты... Анку... того... в смысле это... Ну, ладно, фиг с тобой, не хочешь - я сам ему скажу...
Глава третья
-- Анна Семеновна ! - позвал Фурманов, вглядываясь в подозрительную темноту кухни.
Изнутри раздался звон посуды и сонный голос:
-- Чего надо ?
-- Давайте, Анна Семеновна, поговорим об любви и нежной дружбе, - предложил Фурманов.
-- Чего ?!
-- Про любовь, говорю, давай потреплемся, Фурманов перешел на более понятный тон.
-- Давай, - сказала Анка, появляясь на пороге в запачканном мукой переднике.
-- Чего печем ? - спросил Фурманов, навостряя нос.
-- Пироги... с крапивой... - сказала Анка, вытирая локтем под носом.
-- Ну, Анка..., - сказал политрук, пытаясь взять ее за талию и галантно повалить на скамейку.
К его удивлению, Анна Семеновна мощно швырнула его об угол двери и спросила:
-- Чего приперся ?
-- Василий Иваныч велел тебе передать, сказал Фурманов, потирая ушибленное ухо, - что пулемет сегодня надо поставить в канаве с разбитой телегой...
-- Ну и чего ? - спросила Анка равнодушно.
-- Ничего.
-- Ну и вали отсюда, - повторный бросок отбил Фурманова к середине дороги, откуда он галопом и добежал до штаба.
Остановившись и отдышавшись, он радостно потер руки. Фурманов не ошибся, когда сказал Анке не про нужную, а про Петькину канаву. Он знал наверняка, кто немецкий шпион, и догадывался, через какое время сведения о поставленном в канаву с разбитой телегой пулемете достигнут вражеского генерала.
Мимо него проехал Василий Иваныч, с саблей наголо и в бурке, запутавшейся от ветра прямо на голове. Было похоже, что начдив не видит, куда он едет, но об этом Фурманов догадался слишком поздно.
Охающий политрук откатился в канаву. Ему было очень нехорошо. Подкованное Митричем лошадиное копыто попало в такое место, нарушения деятельности которого могли серьезно ослабить взаимоотношения политрука и Анки. И не только Анки, а всего женского пола вообще.
Политрук уже начал беспокоиться о своем здоровье, но в это время мимо его прошла Анка с корытом пирожков под мышкой, и Фурманов почувствовал привычное движение какого-то мягкого теплого предмета под планшетом.
"Ну, все в порядке", - подумал он, подбегая к ней и выхватывая из корыта парочку свежих пирожков.
Анка резко развернулась и вмазала политруку промеж ног корытом. Тому пришлось согнуться опять, в глазах, естественно, позеленело.
Обидчица победоносно собрала в корыто пирожки, хмыкнула и удалилась.
Когда темные круги в глазах политрука исчезли, он протер глаза и некоторое время не мог вспомнить, что же с ним такое было. Наконец он сообразил и, прихрамывая на обе ноги, поплелся в штаб.
Под планшетом больше не двигалось ничего.
