Константин Львович потер лоб, неприятно узкий и бугристый, пытаясь собраться с мыслями. Воздуха, свежего воздуха!

Бросился к окну, распахнул форточку и вдруг замер. Что случилось с Москвой? Откуда взялись эти небоскребы в шесть, семь, десять этажей! Эти электрические фонари, эти приплюснутые авто, ярко освещенные окна! Все было в точности, как в иллюстрированном очерке «Город будущего» из журнала «Созерцатель», разве что в небе не летали воздушные дилижансы.

Желтолицые сыны микадо ничего не перепутали! Неведомая сила и в самом деле схватила отставного штабс-ротмистра и засунула в чужую шкуру, в чужое время!

Но куда величественней было иное открытие, пронзившее душу безбожника благоговейным трепетом. Константин Львович пал на колени и воскликнул: «Верую, Господи, верую!» да и как было не уверовать? Всеблагий Господь внял его молитве и уберег от смертного греха самоубийства. Не желаешь жить в двадцатом веке, сын Мой? Как угодно – перемещу тебя сразу в двадцать первый.

Сквозь радужную пелену экстатических слез Луцкий возвел очи горе и увидел на крыше дома, что возвышался напротив, большую афишу, подсвеченную разноцветными лампионами:

В новом годе и новом веке снова с заботой о человеке!

Блок «Отечество»

Что за Блок такой, умильно подумал Константин Львович. Уж не Сашура ли, сынок Сэнди Кублицкой-Пиоттух? Сэнди рассказывала, что мальчик пишет недурные стихи. Должно быть, в двадцатом веке стал знаменитым поэтом и даже классиком – сочинил стихотворение с патриотическим названием.

Сзади скрипнула дверь, и стали слышны звуки разухабистой музыки – чей-то пропитой голос немузыкально выводил: «Как у-па-ительны в России вечера!»

Константин Львович обернулся. В дверях, картинно подбоченясь, стояла стройная молодая особа в такой невозможно короткой тунике, что управляющий сразу забыл и о Саше Блоке, и даже о вновь обретенном Господе.

4

Спокуха, сказал себе Вован. Не мети пургу. Пушка – вот она, а значит, с заказухой у птеродакторов вышел облом. Поживем еще.

Он вскочил на ноги, повернулся к липовому зеркалу, чтобы взять Чапаева на мушку, но тот тоже оказался не пень лесной: успел вытащить запасной ствол и целил прямо в Вована. Генеральный директор нажал спуск, пушка грохнула, и зеркало разлетелось в стеклянную труху, а за ним открылась типа каменная стенка.

Е мое, сначала подумал, а потом и сказал Вован. Е мое, блин.

Хотел ухватить себя за нос, чтобы в натуре проснуться, но пальцы нащупали жесткое, колючее. Усы! Другой рукой попробовал рвануть ворот – что-то не в продых стало – и наткнулся на острые углы воротника!

Не иначе пацаны прикололись – сыпанули в шампуську толченого грибца, вот и повело в загогулины. Вован дернул себя за глючный ус посильней, и заорал от боли. Блин, ус был в натуре настоящий!

Генеральный директор попятился и приложился кобчиком об угол педоватого золотого столика на гнутых ножках. На пол грохнулся органайзер – нет, типа папка в крокодиловом переплете – распахнулась, и стало видно золотые буквы:

Дражайшему Константину Львовичу отъ признательныхъ сослуживцевъ въ ознаменованье Новаго 1900 года!

Тут-то Вован наконец и въехал. Блин, проблема-2000! Та самая, про которую физмат Лифшиц базар держал! Время, сука корявая, свинтилось с гаек и кинуло солидного человека на сто лет назад! Ну, кто-то ответит!

Бу-бух! – звездануло в дверь чем-то тяжелым. А потом еще и еще: бу-бух! бу-бух!

Что за лажа? Вован вспомнил какое-то кино из детства: типа дворец, там за столом шишаки с олигархами припухают, а в дверь ломят быки с винтарями и пулеметными лентами. Типа революция. Е мое, в каком она году-то была, не в девятисотом? Хрен вспомнишь.

По прикиду выходило, что он, Вован – чистый буржуй. Сейчас эти, блин, как их, пролетарии, его в натуре станут мочить.

Ну, падлы, задешево не возьмете. Он выставил вперед пушку, и в самый раз – дверь соскочила с петель. В комнату влетел типа генерал с реальной, до пупа бородищей и ломом в руках. Вован хотел уже было засадить ему дулю промеж подфарников, но генерал согнулся напополам и культурно так:

– Так что извиняемся, Константин Львович, Анна Сазонтьевна ломать приказали-с.

А за генералом влез какой-то козлина – то есть в натуре, и даже с козлиной бородкой на жирном хавале.

– Что за ребячество, господин Луцкий! – забазарил козлина. – По вашей милости я должен проводить новогоднюю ночь таким диким манером! Извольте вернуть деньги! И не вздумайте стреляться. Мы же деловые люди.

Вован понял только одно: нет, не революция – нормальный наезд. Этот чувак Костя, за которого его тут держат, кинул козлину на бабки, а козлина оказался из деловых – сам сказал – и затеял разборку. Сто лет прошло – ни банана не поменялось, все те же заморочки.

Из-за козлины высунулась баруха в навороченном макси с крутейшим декольтешником. Ручонками замахала и давай ныть:

– Констан, не делай этого! Я заложу бриллианты, возьму в долг у папá! Ты непременно вернешь господину Солодовникову эти сорок тысяч!

Вован с нерва малость съехал и волыну убрал. За сорок штук баксов нынче мочат только в колхозе.

– Обижаешь, братан, – сказал он деловому. – Чтоб Костька сороковник скрысятничал? Давай по-людски края разведем. Мы ж не фраера, а бизнесмены.

Козлина захлопал глазами – видно, и сам понял, что не прав.

– Господин Луцкий, я последний раз спрашиваю: вы вернете деньги?

– Какой базар, – успокоил его Вован. – Если на счетчик ставить не будешь, разойдемся. Недельку отслюнишь?

Надо будет поглядеть, что за брюлики у ляльки, с попом этим ее потереть, под какой лаве ссуду дает, прикидывал на ходу генеральный директор. А там поглядим, козлина, какой ты деловой.

– Вы не шутите? – вылупился козлина. – Вы и в самом деле вернете в кассу все деньги через неделю? И готовы дать честное слово?

– Сука буду, – хлопнул себя по груди Вован. – Мое слово – железняк. Не такой человек Костюха Луцкий, чтоб фуфло толкать.

– Слово дворянина?

– А то. – И Вован для убедительности еще чиркнул себя большим пальцем по горлу.

Деловой оказался чистым лохом – даже расписки не взял. Наклонил лысую башку, повернулся и топ-топ на выход. Вован сразу передумал отдавать ему бабки. Ушился и генерал. В комнате осталась только телка – между прочим, по лекалам сильно богаче Клавки, да и на мордалитет пореальней.

– Констан, – сказала телка, – я требую объяснений.

5

– Хамишь, Вован, – строго сказала удивительная особа, затягиваясь белой пахитоской с золотым ободком. – Свалил и ничего мне не ответил. Я тебе не цыпка по вызову, я Иняз закончила. На самом деле я ж понимаю – тебе не просто давалка нужна, а классная герлфренд, с которой как бы не стыдно потусоваться в престижном обществе. Престиж, Вованчик, он на самом деле хороших бабок стоит. Не жидись.

Хороша, подумал Константин Львович, оценивающе разглядывая прелестницу и надолго задержавшись взглядом на полуобнаженных бедрах. Хороша! Пожалуй, несколько тощевата, но и в этой субтильности есть шарм милой, девичьей беззащитности. Как она его назвала – Вобан? Француз, что ли? Кто вообще этот субъект, в шкуру которого Всевышний поместил Константина Луцкого? И какого рода отношения связывают мьсе Вобана с этой одалиской, изъясняющейся загадками?

– Cheri…, – отважился Константин Львович на вольное обращение и сделал паузу – не вспылит ли? – Vous кtes ravissante.

– Нахватался по верхам, – фыркнула чаровница. – Валенок раменский, произношения никакого.

По привычке Луцкий не вслушивался в то, что говорят хорошенькие женщины, а следил лишь за интонацией и выражением глаз. Тон, которым разговаривала с ним красавица, был ледяным, но в глазах поигрывала этакая чертовщинка, подававшая надежду. Очень вероятно, что за внешней холодностью сей лорелеи таилась пылкая, чувственная натура. А что если попробовать кавалерийским наскоком?

– Бывали ли вы в Отрадном, мадемуазель? – галантно спросил он. – Там отличное катание. Вы любите быструю езду?