Николай Игнатьевич Сченснович

Записки актера и партизана

Литературная подготовка текста Алексея Кейзарова.

В своих воспоминаниях автор пишет о немецко-фашистском оккупационном режиме в Минске, о сопротивлении невооруженного населения захватчикам и о своей работе режиссером, актером и драматургом в театре партизанского соединения, базировавшегося в Налибокской пуще.

Автор книги - бывший артист театра имени Янки Купалы, заслуженный работник культуры Белорусской ССР - и в партизанском соединении, базировавшемся в Налибокской пуще, занимался своим профессиональным делом. Он активно участвовал в постоянно действовавшей артистической труппе, где был режиссером, актером и даже драматургом. В перерывах между боями самодеятельные артисты, положив рядом оружие, выступали с импровизированной сцены перед партизанами и населением с песнями, танцами, скетчами, памфлетами. А затем, зачастую прямо со сцены, шли в бой. Но прежде чем говорить о партизанской жизни, автор рассказывает о подпольщиках Минска, о зверствах оккупантов и их попытках фашизировать искусство.

Автор не успел доработать свою рукопись до конца, скоропостижно скончался в 1969 году. С поправками стилевого характера, не приведшими к изменению мыслей автора, и сокращениями малозначительных фактов издается теперь эта книга.

СОДЕРЖАНИЕ

22 июня

В театре

В городе

В гетто

Пленные в городе

Пожар на войлочной фабрике

"Пахарь"

Третий и четвертый погромы

Жорж

Конец гетто

В театре

Гастроли

Последние дни в Минске

На свободной земле

Страна "Партизания"

На базе

Связь с населением

Подрывники

Бригада уходит из пущи

Партизанский быткомбинат

Туннель

В "душегубке"

Партизанские тропы

В межрайпартцентре

Спектакль

Первый выезд

Второй выезд

Передышка и третий выезд

"Рельсовая война"

Прощай, пуща!

22 ИЮНЯ

Накануне, в субботу, никто не думал о войне. Впрочем, люди думали о возможности войны, но о том, что она начнется именно завтра, мне кажется, не предполагал никто.

Завтра воскресенье, открытие искусственного озера, или, как его называли, Минского моря, а послезавтра мы выезжаем на озеро Нарочь, где киностудия "Беларусьфильм" начинает натурные съемки большого художественного фильма "Буря над Нарочью", в котором я получил роль. Автомашины стоят загруженные, готовые к выезду, а мы, актеры, участвующие в съемках, должны были собраться утром 23-го, в понедельник, на киностудию, располагающуюся по Могилевскому шоссе, чтобы отправиться со всеми вместе.

Погода стоит прекрасная, следовательно, съемки будут интересные, а в свободное время - купанье, катанье на лодках, рыбалка.

Завтра выходной. Надо побывать на открытии моря, а вечером уложить чемодан. Вещей почти не берем. Если что-либо экстренно понадобится, можно съездить в Минск, тем более что машины будут часто ходить туда и обратно.

Я живу на Пушкинском поселке. Тут тихо, как в деревне. И город, залитый электричеством, кажется отсюда далеким и тоже тихим.

Пора спать...

Утро началось по однажды заведенному порядку: физзарядка, обтирание холодной водой, бритье, стакан чаю после легкого завтрака.

В доме тихо. Очевидно, все разошлись: кто на базар, кто по другим делам.

Выхожу во двор, и первое, что мне бросается в глаза, - толпа людей, плачущие женщины.

- Что случилось?

- Вы что? Не слушали радио?

- Нет.

- Война!!!

Бросился домой, включил радио. Война...

Немцы! Я знал их по первой мировой. Но тогда солдаты шли на войну не под фашистским лозунгом. А сейчас? Сейчас бесноватый фюрер наобещал им райскую жизнь на покоренной земле.

Вспомнились наглые немецкие офицеры с закрученными усиками "а-ля Вильгельм", не признающие никого, кроме германской нации. Их лица выражали самовлюбленность и презрение ко всем неарийцам, к "низшей расе". Откуда они взялись в стране Гёте, Шиллера, Гейне, Вагнера, Маркса, Энгельса и других гениальных представителей мировой культуры? Очевидно, военная каста, воспитанная в духе прусского милитаризма, ничего не признает, кроме военной муштры и сумасшедших бредней своих повелителей.

Вспыхнули в памяти эпизоды первой мировой войны - окопы, ранение, контузия... Пленные, возвращающиеся из Германии, - еле движущиеся тени, распухшие от голода, с печальными глазами. Они рассказывали о страшных лишениях, перенесенных в лагерях.

И вот опять - немцы...

Сконцентрированные на нашей границе германские войска неожиданным ударом могли, конечно, прорвать нашу оборону и продвинуться вперед. Но ведь дальше где-то стоят наши войска, и они, конечно, вступили уже в бой и не допустят врага к столице Белоруссии...

Так думал я. Так думали другие, с которыми разговаривал. И потому мы считали, что для паники нет никаких оснований.

А как же "Буря над Нарочью"?

Иду через весь город в киностудию узнать, как быть дальше. По дороге думалось об уехавших с театром имени Янки Купалы на гастроли в Одессу товарищах, о брате, жена которого с одиннадцатимесячной дочуркой осталась в Минске.

На студии собрались почти все. Никто ничего не знал толком. Передавались всевозможные слухи. Каждый пришедший рассказывал что-либо новое, но настолько невероятное, что трудно было в это поверить. Разговаривать об обычном не хотелось.

Время от времени в небе появлялись самолеты, медленно кружили, иногда переходили в пике. Сначала при их появлении звонили в висевшую во дворе студии рельсу, а потом перестали.

Директора не было, он находился в Москве, и все ждали его приезда. Объявили, что сейчас будет просмотр какого-то фильма, и все пошли в просмотровый зал. Что смотрели, тут же забывали - внимание было приковано к другому.

К вечеру добрался домой.

Весь поселок гудел, как взбудораженный улей. Говорили, будто кто-то из беженцев заверял, что немцы быстро продвигаются и скоро будут в Минске.

В понедельник прилетел на самолете директор киностудии Ицков. Настроение у него было приподнятое:

- Без паники! Картина будет сниматься! Минск не отдадим! Всем приходить ежедневно на студию и ждать распоряжений.

А на другой день, во вторник, - страшная, жестокая бомбежка города.

Самолеты налетали группами и бросали бомбы в основном на центр города. Пылали целые кварталы. Немцы бомбили жилые дома и магазины, а на фабрики и заводы, как потом выяснилось, не упала ни одна бомба. Окраины с маленькими домиками тоже уцелели.

Немцы, конечно, действовали по заранее обдуманному плану. Фабрики и заводы им были нужны, а населению хотели показать свою силу, посеять панику и внушить мысль о непобедимости германской армии.

Город горел целый день и всю ночь.

Некоторые жители поселка, ушедшие с утра в город, не возвращались до позднего вечера. Родственники и соседи волновались. Постепенно все ушедшие собрались, но в каком виде! Обгоревшие волосы, прожженные от падающих искр платья и костюмы. Лица и руки выпачканы сажей. Каждый рассказывал об ужасах, которые пришлось испытать, попав на улицу с горящими с двух сторон домами.

Утро следующего дня не принесло ничего радостного. Сотни людей уходили из города. Шли по Московскому шоссе, на Могилев, Гомель. Очень многие возвращались наткнувшись на немецких парашютистов.

Я с утра побежал на студию. Улицы дышали жаром. Раскаленные, еще не остывшие дома дымились, а кое-где пробивался огонь. Дышать было трудно.

На студии никого. Сторож сказал, что вчера во время бомбежки все, кто был на студии, разгрузили машину и вместе с директором уехали в сторону Могилева.

И вот я один... Скорее домой - нужно решать, что делать!

С Могилевского шоссе на Пушкинский поселок пешком, да еще с больной ногой, ходьбы более двух часов. Добрался к вечеру. А на рассвете поселок заняли немецкие мотоциклисты. Они стояли возле своих машин и никому не разрешали выходить из домов.