В доме, Арегунда слышала, рубились, яростно, но очень недолго. От чужаков, видимо, Гото отбивалась, потому что Хильдегунда пластом лежала со своей писклявой дочкой Аскило.
Арегунда противника своего убила и лицо себе его кровью измазала. Так обычай их племени велит. Едва выпрямилась, как Стилихона увидела. Бежал с криком Стилихон, страхом охваченный. Арегунда успела ему под ноги рогатину свою сунуть; споткнулся и упал - только так и поймала мальца. Схватила его за руку и прочь потащила, потому что над крышей дома велемудова уже дымок появляться стал. В доме было уже тихо, видать, всех убили. Чужаки же еще на двор не вышли, поджигали дом.
Когда Арегунда со Стилихоном уходила спешно, Велемуд еще жив был.
Хоронясь, из села выбрались и в то убежище лесное ушли, где Ульф их потом нашел. Свой дом тоже, уходя, видела - и его сожгли чужаки.
Потом в лес еще люди пришли, от чужаков спасшиеся, только их немного было. И Визимар тогда же пришел. Они с Визимаром и еще одним человеком по другим лесным убежищам ходили, своих искали, но только двоих нашли. В одном из убежищ еще труп лежал, от ран умер тот человек, Эохар его звали. С него она пояс взяла, шлем и копье. Этот Эохар тем славился, что всегда и все прежде других успевал. Даже и перед нападением этим, как ни внезапно оно было, вооружиться успел. Изрублен был страшно, неведомо, как до убежища добрался.
Арегунда с Визимаром и другим вандалом поскорее ушли оттуда, потому что оставаться там было опасно: Эохар мог след кровавый оставить.
Кузница визимарова на отшибе стояла, как водится. К нему немногие из чужаков сунулись; понадеялись, что кузнец один будет. Кузнец и вправду один был; да только одного Визимара на троих чужаков с лихвой хватило всех положил у порога кузницы своей. Обернулся к селу - а село уже пылает. И не пошел Визимар в село, к убежищу лесному направился.
Рад был тому, что и столько из его села от смерти спаслось.
Вот что рассказала Арегунда-вандалка.
Тут дядя Агигульф, наконец, в себя пришел и к деве воинственной подступился. Голову засоленную, что на поясе носил, показал ей, прямо в лицо сунул, и спросил, не такие ли нападали?
Та насмешливо фыркнула и сказала, что те, что нападали, посвежее были. Но подтвердила: похоже.
Тарасмунд брата потеснил немного и, не чинясь, спросил эту Арегунду, почему она как мужчина ходит. Или у вандалов то принято, чтобы бабы о главном своем деле забывали - детей носить?
Арегунда покраснела, но не рассердилась. Я удивился своему отцу. У Тарасмунда всегда получается запросто о таких вещах говорить, за которые иному бы голову раскроили.
Та девица Арегунда сказала, что в семье у отца ее, Гундериха, рождались одни девки. По хозяйству один надрывался, потому что мать все время беременной была, а последними родами и вовсе померла. Оттого и жили беднее прочих. Арегунде же было обидно. Среди сестер она статью выдавалась; вот и решила за сына отцу своему побыть. Арегунда сказала, что не хочет жить, как жила ее мать, и умереть, как мать умерла. И жить как сестры ее, которых по прочим селам кое-как замуж рассовали, будто пшеницу прошлогоднюю.
Тот брат Велемуда, который к Лиутару в дружину потом ушел, смеха ради обучил ее кое-чему из ратного искусства. А как тот в бург ушел, к Визимару повадилась и рубилась с ним на мечах, пока в глазах не темнело. Визимар ей дальним родичем приходится.
Добавила Арегунда, что кроме Визимара и Велемуда дружбы ни с кем не водила - а Велемуд ее привечал больше ради своего брата. Арегунда же на Велемуда часто умилялась, балаболкой его считая. И многие в селе таким его считали. Но не то, как жил человек, важно, - то важно, как он умер. Сказала так Арегунда и замолчала.
Тарасмунд все так же спокойно спросил ее, а к ней-то самой как в селе вандальском относились? Арегунда покраснела и сказала дерзко, что придурковатой ее считали, особенно же отец Велемуда - Вильзис. Вильзис постоянно пенял Велемуду: мало того, что с готами связался (подожди, мол, они еще портки последние с тебя снимут, такой уж они народ!), так еще и придурковатую эту у себя привечает. При Арегунде пенял, не стесняясь, видимо, думал, раз придурковата, так и речи человеческой не разбирает. А может, и не думал. Вильзис - прямой человек был, говорил, как рубил мечом: размахнется да ударит, а после глядит - чего получилось.
Как умер Вильзис, Арегунда не знает, но думает, что геройски, ибо от дома Вильзиса большой шум шел. И нескоро тот дом загорелся - один из последних занялся.
После помолчала Арегунда и вот что сказала о Вильзисе, старике. Когда Велемуду сон приснился и он в капище готское поехал за прорицанием и жену свою готку с собой захватил, старик Вильзис так разъярился, что все то время, пока Велемуда не было, по дворам ходил и рассказывал, как сына из дома выгонит. Вот пусть только вернется - и сразу выгонит. Вместе с женой-готкой и Стилихоном, отродьем готским.
Я на дядю Агигульфа поглядел и увидел, что эта вандалка Арегунда нашему дяде Агигульфу очень не по душе пришлась. Я не понял, почему.
Слова же Вильзиса о готах (пусть даже он это о противном Стилихоне говорил) слышать было обидно.
Вандалка же сама поняла, что лишнее сказала, и разговор на том оборвала.
Наутро, как я на брод пришел, чтобы Гизульфа сменить, Гизульф мне сказал, что ночью Ульф к нему приходил. Полночи с ним сидел, разговаривал. Спрашивал, как дела шли. Что с Ахмой приключилось, как дед - много ли с Арбром и Аларихом-курганным пьет. Про Аргаспа спрашивал. И вообще про всех сельских - что да как. Сам же отмалчивался, когда Гизульф его спрашивать пытался.
После же сказал - больше себе, чем Гизульфу, - что случись беда, не оборонить это село. Три бабки с дрекольем это село шутя возьмут.
Гизульф обидчиво сказал, что в роще дозор Валамир держит - а до жатвы и Агигульф там был. Но Ульф даже и говорить об этом не стал.
СМЕРТЬ ДЕДУШКИ РАГНАРИСА
После жатвы вандал Визимар в кузницу ушел. Мы рады, что у нас в селе новый кузнец есть. Дядя Ульф говорит, что этот новый Визимар с нашим прежним в умении не сравнится, но все равно он кузнец толковый. А чего не знает - тому старая кузница научит.
