-- Что? До чего добрался? -- Василиса снова была возмущена.

-- Тело -- это геометрическая, трехмерная фигура, состоящая из плотной материи, -- пояснил я.

-- Он именно такое тело нашел?

-- Угу. Так вот, когда он его нашел, то первое, что он услышал, было: "Где ты шлялся столько времени?"

-- Это кто говорит?

-- Тело, конечно.

-- А-а, оно еще и разговаривало.

-- Конечно, тела вообще имеют обыкновение общаться друг с другом.

-- Что же было дальше?

-- Ясно что: девушка сильно проголодалась и упрекала царевича в том, что тот очень долго нес ей еду.

-- Ах, вот в чем дело?

-- Конечно. Но суть не в этом.

-- М-м, еще и суть есть?

-- Суть есть. Тела, красивые тела, -- уточнил я, -- привлекают к себе столько всякого народу, что проще дать этому народу поубивать друг дружку, а потом в спокойной обстановке покормить несчастного человека, которого никто не кормил во время сражения. После этого можно смело целоваться.

Василиса, наконец, не выдержала и рассмеялась, а я не стал терять времени и поцеловал ее. Она немного смутилась, ведь это было в первый раз при свете дня, но не сопротивлялась и даже вкусно ответила. Насытившись моей слюной, спросила:

-- А ты есть-то будешь, царевич-Алексей?

-- Буду, но перед этим хочу тебя спросить.

-- Да, -- откликнулась она.

-- Ты не слышала, что кто-то зовет меня с улицы?

-- Нет. А почему ты считаешь, что именно тебя?

-- А ты послушай.

Мы помолчали.

Я отчетливо слышал:

-- Ле-е-еша! Ле-е-еша!

И самое интересное было то, что мне показалось, будто голос двоится. Я подошел к окну.

-- Я ничего не слышу, -- удивила меня Василиса, заглядывая через мое плечо на улицу.

Но то, что я увидел, удивило меня еще сильней. Поголовье детей в самом деле увеличилось. Сейчас, так же глядя мне в глаза и монотонно подвывая, рядом с девочкой сидел мальчик.

Я, наконец, как следует, рассмотрел их одежду. На них были подпоясанные тонким ремешком длинные хлопчатобумажные рубахи, а на ногах что-то вроде босоножек. Рубахи были украшены индейскими узорами.

-- Леш, ты чего? -- раздался голос Василисы. А дети тем временем, увидев меня, замолчали, как и в первый раз.

-- Странные дети, -- сказал я, -- жутковатые.

-- Ты о чем? -- удивилась она и снова посмотрела на улицу. По ее взгляду я понял, что она ничего не видит.

-- Ты действительно не видишь мальчика и девочку в песочнице?

-- Н-нет. Песочница пустая. -- Она посмотрела на меня, оценивая, все ли в порядке у меня с головой.

-- Что ж? Запишем это на счет аномальных явлений, проистекающих со мной в последнее время, -- сказал я и, пристально глянув деткам в глаза, отошел от окна.

-- Ты в самом деле кого-то видишь или разыгрываешь меня?

-- Конечно, разыгрываю, -- улыбнулся я и сел за стол. Не буду же я ей объяснять: кто, где и в чем, потому что главного я все равно не знал зачем?

Я укусил огурец и замер вместе с ним во рту, глядя, как на кухню входят двое тех самых, что орали на меня из песочницы.

-- Как здесь тесно, -- сказала девочка, капризно хмыкнув.

-- Да уж, с новыми домами не сравнить, -- по-деловому ответил ее спутник, оглядевшись. У меня было ощущение, что нас с Василисой они явно не замечают, впрочем, Василиса их тоже не видела.

Осознав это, я закрыл рот и даже немного пожевал, чтобы не привлекать внимания хозяйки дома, и ожидая последствий вторжения. Тем не менее, она заметила тишину, исходящую от меня.

-- Почему ты так плохо ешь?

-- Да так, задумался о своем, -- улыбнулся я, наблюдая, как мальчик достал из раковины топор для рубки мяса и стал им бить по своей руке. Топор взлетал и с гнусным чваканьем опускался на руку. Образовалась целая лужа крови, а рука, в конце концов отрубленная, упала на пол. Если бы я знал, как на все это реагировать, может быть, и заорал бы что-нибудь вроде: "Стой! Что ты делаешь?", -- но я так и сидел, глупо улыбаясь и медленно пережевывая куриную ногу.

Между тем кровь, как вода из шланга, покидала тело мальчика и быстро заполняла комнату. Спасало меня только одно ощущение: я не верил происходящему, мне казалось, что это какой-то дурацкий спектакль. Кроме того, через пару минут стало ясно, что столько крови, сколько вытекло из тела ребенка, просто не могло там находиться. Правда, когда кровь достигла моих щиколоток, есть почему-то расхотелось.

Василиса отметила это обстоятельство вопросом:

-- Тебе нехорошо?

-- Нет-нет, все в порядке. -- Я попытался стряхнуть с себя наваждение и для отвода глаз начал пожирать пищу, которая то и дело норовила выскочить обратно.

Девочка, стоявшая все это время за моей спиной, у окна, и наблюдавшая за происходящим с сократовским спокойствием, сказала:

-- Ладно, Пернатый Змей, хватит. Он все равно тебе не верит.

Кровь перестала течь, мальчик пожал плечами, поднял свою руку и поставил ее на место. Линолеум снова был у меня под ногами, но дети не исчезали.

-- Маша, как ты думаешь, -- заговорил Пернатый Змей, -- что он о нас думает?

-- А он вообще не думает, -- усмехнулась девочка, -- у него в голове только Кольский и Лаврентьев. Других вариантов нет.

-- Кольский? Интересно. -- Мальчик подошел ко мне вплотную и посмотрел прямо в глаза. Как я усидел на табурете, не знаю, но я плыл и плыл по комнате, стараясь в то же время удержаться от рвоты. Перед глазами пронеслись пирамиды, Евдокимов, озеро крови в подземелье, и я снова оказался на кухне.

-- Фу! -- не выдержал я, шумно выдохнув воздух.

-- Ты чего? -- тревожно спросила Василиса.

-- Голова закружилась.

-- Может, тебе лечь?

-- Нет-нет, уже прошло.

Детки исчезли. Я вскочил и посмотрел на улицу -- никого. Сел за стол и сидел некоторое время, закрыв лицо руками.

Василиса постучала вилкой о тарелку и сказала голосом прокурора:

-- Ну хватит, рассказывай!

Я отнял руки и задумчиво посмотрел на нее.

-- Угу, я расскажу, но только ты не поверишь.

-- А чему из того, что ты рассказывал до сих пор, вообще можно верить?

-- М-да, -- я почесал за ухом и усмехнулся, -- верно! Я бы не верил.

-- Так что рассказывай!

Сбиваясь, то и дело показывая, кто где стоял, я рассказал Василисе, что произошло. Несколько раз она задавала вопросы: "Как она его назвала?", "Настоящая кровь?", "Маша?".