Знакомство с Федором Алексеевичем, который, ценя молодого литератора, предложил Некрасову в "Литературной газете", а также в "Пантеоне" хороший по тогдашним временам заработок, стало одним из переломных моментов в жизни и творчестве человека, которому суждено было стать великим русским национальным поэтом. Федор Алексеевич не только печатал в газете и журнале работы Некрасова, подписывавшего их псевдонимом "Н. Перепельский", но нередко подсказывал и сами темы, "давая ему иногда по целым неделям приют у себя и оберегая его от возвращения к привычкам бродячей и бездомной жизни".

"Кони стал в такое положение, - подчеркивает известный некрасовед В. Евгеньев-Максимов в своей книге "Некрасов и его современники", - в такие отношения с Некрасовым, при которых мог влиять на него не только как на писателя, но и как на человека. Некрасов весьма и весьма нуждался в таком влиянии".

Знакомство с Ф. А. Кони сыграло выдающуюся роль в жизни поэта, о чем он сам посчитал нужным сказать в письме Федору Алексеевичу из Ярославля от 16 августа 1841 года. Письмо было вызвано сплетнями одного из "добрых приятелей" Некрасова, приведшими к недоразумению между поэтом и Кони. "Неужели Вы почитаете меня способным так скоро забыть недавнее прошлое? - писал Некрасов. - Я помню, что был я назад два года, как я жил... я понимаю теперь, мог ли бы я выкарабкаться из copy и грязи без помощи Вашей... Я не стыжусь признаться, что всем обязан Вам: иначе бы я не написал этих строк, которые могли бы навсегда остаться для меня уликою".

Именно в редакции "Литературной газеты" завязались отношения у Некрасова с А. А. Краевским. Это раскрыло перед ним двери "Отечественных записок"- лучшего в то время журнала, где тон задавал "неистовый Виссарион" - Белинский.

Cлушая рассказы отца о Некрасове, Кони-младший проникался глубоким чувством к поэту, в его сердце вошла и осталась там навсегда большая, искренняя любовь к его стихам.

Когда Некрасов вышел на широкую литературную дорогу, стал редактором "Современника", его добрые отношения с Федором Алексеевичем продолжались, хотя виделись они нечасто. Однажды, когда Анатолию было лет четырнадцать или пятнадцать, идя по Невскому проспекту с отцом, он оказался свидетелем их встречи. В тот день Анатолий впервые увидел поэта. Юноша жадно всматривался в его желтоватое лицо и усталые глаза, вслушивался в его глухой голос. Беседа была короткой. Разговор почему-то коснулся исторических исследований об Иване Грозном и о его царствовании как благодарном драматическом материале, - может быть, в связи с чьей-то пьесой, написанной или напечатанной.

- Эх, отец! - сказал Некрасов, который любил употреблять это слово в обращении с собеседником. - Ну, чего искать так далеко? Да и чего это всем дался этот Иван Грозный! Еще и был ли Иван-то Грозный? - закончил он смеясь.

Осенью 1861 года Анатолий Федорович видел Некрасова на литературном вечере памяти Добролюбова, где он читал стихи покойного, еще не появившиеся в печати. Потом, десять лет спустя, Кони слышал чтение Некрасовым стихов еще на одном вечере. И вот, наконец, частые встречи у Ераковых и - сближение двух талантливых русских людей, вписавших славную страницу в историю нашей родины.

Итак, возвращаясь вдвоем из Ораниенбаума в карете Некрасова, они оживленно и дружески беседовали всю дорогу. Анатолий Федорович спросил поэта, отчего он не продолжает "Кому на Руси жить хорошо". На это Некрасов ответил, что, по плану своего произведения, он дошел до того места, где хотел бы поместить наиболее яркие картины из времен крепостного права, но что ему нужен фактический материал, а собирать его некогда, да и трудно, потому как в России даже и недавним прошлым никто не интересуется.

- Постоянно будить надо, - добавил Некрасов, - без этого русский человек способен позабыть и то, как его зовут.

- Так вы бы и разбудили, бросив клич между знакомыми о доставлении вам таких материалов, - сказал Кони. - Вот, например, хотя я и мало знаком с жизнью народа при крепостных отношениях, а, думается, мог бы рассказать вам случай, о котором слышал от достоверных людей.

- А как вы познакомились с русской деревней и что знаете о крепостном праве? - поинтересовался Некрасов.

Кони сказал, что в отрочестве ему пришлось два лета провести вместе с родителями в Звенигородском уезде Московской губернии и в Бельском уезде Смоленской, где он стал свидетелем ряда безобразных проявлений крепостного права со стороны членов семьи одного помещика. А еще ближе познакомился Кони с бытом русской деревни, когда, будучи студентом, жил летом в усадьбе Панькино Пронского уезда Рязанской губернии, где готовил младшего сына хозяина усадьбы к поступлению в гимназию. И Анатолий Федорович поведал Некрасову историю, услышанную им от одного старика - сторожа волостного правления. Это была история местного помещика, который зверски обращался с крепостными, а усердного помощника - исполнителя своих велений - нашел в любимом кучере, человеке жестоком и беспощадном.

У помещика этого, который вел весьма разгульную жизнь, отнялись ноги, и силач кучер на руках вносил его в коляску и выносил из нее. У сельского Малюты Скуратова был, однако, сын, на котором отец сосредоточил всю нежность и сострадание, не находимые им в себе для других. Этот сын задумал жениться и пришел вместе с предполагаемой невестой просить разрешения на брак. Но последняя, к несчастью, так приглянулась помещику, что тот согласия не дал. Молодой парень затосковал и однажды, встретив помещика, упал ему в ноги с мольбою, но, увидя его непреклонность, поднялся на ноги с угрозами. Тогда он был сдан не в зачет в солдаты, и никакие просьбы отца о пощаде не помогли. Последний запил, но недели через две снова оказался на своем посту, прощенный барином, который слишком нуждался в его непосредственных услугах.

Вскоре затем барин поехал куда-то к соседям со своим Малютою Скуратовым на козлах. Почти от самого Панькина начинался глубокий и широкий овраг, поросший по краям и на дне густым лесом, в котором вилась заброшенная дорога. На эту дорогу, в овраг, называвшийся Чертово Городище, внезапно свернул кучер, не обративший никакого внимания на возражения и окрики сидевшего в коляске барина. Проехав с полверсты, он остановил лошадей в особенно глухом месте оврага, молча, с угрюмым видом, как рассказывал в первые минуты после пережитого барин, отпряг их и отогнал ударом кнута, а затем взял в руки вожжи. Почуяв неминуемую расправу, барин, в страхе, смешивая просьбы с обещаниями, стал умолять пощадить его.

- Нет! - отвечал ему кучер. - Не бойся, сударь, я не стану тебя убивать, не возьму такого греха на душу, а только так ты нам солон пришелся, так тяжко с тобою жить стало, что вот я, старый человек, а через тебя душу свою погублю...

И возле самой коляски, на глазах у беспомощного и кричащего в ужасе барина, он влез на дерево и повесился на вожжах.

Выслушав этот рассказ, Некрасов глубоко задумался и всю оставшуюся до Петербурга дорогу ехал молча.

Потом он предложил Анатолию Федоровичу подвезти его к дому, а при расставании сказал: - Я воспользуюсь вашим рассказом. Год спустя Кони получил от поэта корректурный лист, на котором было набрано: "Про холопа примерного -Якова верного". Некрасов просил сообщить -"так ли?" Анатолий Федорович ответил ему, что некоторые маленькие детали нисколько не изменяют существа дела. Прошел еще месяц - и на письменном столе Кони лежал отдельный оттиск той части "Кому на Руси жить хорошо", "в которой изображена эта пронская история в потрясающих стихах". Она вошла в раздел "Пир - на весь мир". Ее и сегодня невозможно читать без содрогания.

А. Ф. Кони не раз посещал поэта в доме Краевского на Литейном, 38 (ныне 36), где жил Некрасов и где размещалась редакция "Современника" (к тому времени, правда, закрытого) и "Отечественных записок", обедал у него в обществе сотрудников этого журнала. Там же познакомился Анатолий Федорович с будущей женой поэта - Феклой Анисимовной, которую Николай Алексеевич называл более благозвучным именем Зина и к которой обращены многие его предсмертные стихи, "полные страдальческих стонов и нежности".