6
В столовую к завтраку Андрей шел как на казнь. Он и сейчас не знал, что ему делать. Но отсиживаться в палате было явно бессмысленным. Ольгу под ночным ливнем он не догнал, не нашел в темноте. Должно быть, они разошлись в разные стороны. И это было символичным. Однако ж особенности кольцевой дороги заключаются и в том, что люди, начав по ней движение в разные стороны, в конечном счете обязательно встретятся.
Проведя в тяжелых размышлениях ночь, Андрей знал, что скажет Ольге, если она... Но не знал, какую ночь она провела и к какому готова разговору. Ведь ее уход из беседки был тоже уходом на казнь.
За столиком, как и накануне, уже сидели Зенцовы и между ними Ольга. Бледная, с синевой под глазами.
- Ну что ваш зуб, Андрей Арсентьевич, успокоился? - тотчас спросила Серафима Степановна.
- Спасибо, - ответил он и опустился на стул. - Зуб у меня успокоился. Андрей повернулся в сторону Николая Евгеньевича. - А каков был ночной ливень!
Зенцов только руками развел от восхищения. И Андрей остановил свой взгляд на Ольге. Она сидела напряженная, и в глазах у нее было ожидание и мольба: "Ну, начинайте первым. А я, как и вчера, при первой встрече, если хотите, вам помогу".
- Оленька, а ты что такая грустная? Тебе плохо спалось? - участливо спросил Андрей.
И это не было игрой. Хотя не при Зенцовых он не назвал бы ее Оленькой и не обратился к ней на "ты". Сейчас же он обязан был подтвердить для посторонних, насколько прочна его "старая дружба" с Ольгой. Он больше не мог причинять ей страданий.
На лице Ольги проступили розовые пятна, расслабленно поникли плечи.
- Андрюша, мне очень плохо спалось. - Губы Ольги тронула легкая, как бы виноватая улыбка. - Кажется, вчера я не рассчитала своих сил и возможностей. Что называется, вырвалась на отдых. Долго одна каталась на лодке по озеру...
- Ольга Васильевна, - со скрытым недоверием протянул Николай Евгеньевич, - в такой сильный ветер и вы на лодке? Одна?
- А что делать? - не гася виноватой улыбки, ответила Ольга и положила на стол руки ладонями вверх. - Глядите, какие мозоли с непривычки я веслами набила.
И Андрею вспомнились слова Ольги о том, что она везде его очень долго искала и что, когда вошла в беседку, она принесла с собой запах озерных водорослей.
- Боже мой! До крови! - округляя глаза, воскликнула Серафима Степановна. - Это же очень больно.
- Да нет, пустяки, - сказала Ольга. - А потом я попала под ливень, промокла до костей и, боюсь, не простудилась ли. Что-то познабливает.
- Милочка моя, - Серафима Степановна покачала головой, - вот не повезло вам. А мы с Николашей на этом озере вообще чуть не утонули. И с простудой отвалялись в постели целую неделю. Спасибо доктору Илье Самсоновичу, помог оформить нам на этот срок продление путевок, а то весь отпуск из-за этого пошел бы кувырком. Так что, дорогая, очень и очень берегитесь.
- Андрюша, а ты завтра в котором часу уезжаешь? - спросила Ольга. Она смотрела ему прямо в глаза, а видела что-то далекое.
- Вскоре после обеда, - ответил Андрей. Точно бы какой-то неясный расчет был в словах Ольги, точно бы хотелось ей в чем-то окончательно убедиться. Он спросил ее: - А что?
Ольга ответила не сразу. Какая-то тайная работа ее мысли продолжалась. Наконец задача была решена.
- Знаешь, Андрюша, я, наверно, проводить тебя не сумею, прости. Так досадно! Чуть ли не через двадцать лет встретились, а вместе даже два дня побыть не сумеем. Побродить по окрестностям, поговорить, вспомнить общих старых знакомых, - она усмехнулась, - вдвоем покататься на лодке по озеру. Позавтракаем, и я пойду лягу. Чувствую, как жар волнами разливается по всему телу. - Ольга тронула лоб, потерла виски.
И Зенцовы наперебой набросились на нее со своими советами. Какие таблетки принимать, как делать ножные ванны и, главное, обязательно ставить горчичники на грудь и на спину. Да, да, у них точно так все начиналось. Надо болезнь ловить у порога. И сестричкам без стеснения подсказывать насчет горчичников. Девочки еще малоопытные, такие ожоги могут наделать, что волдырями кожа вздуется.
Ольга с ними во всем соглашалась, иногда переспрашивала, иногда говорила что-то совсем невпопад, и Андрей понимал, что ее мысли бродят опять где-то вдалеке. Чтобы как-то рассечь унылый разговор только все о болезнях да о болезнях, он спросил Ольгу, не знает ли она Киру, которая в свое время работала техническим секретарем в приемной у Седельникова.
- Знаю. Издали. Там и работает, на прежнем месте. А других подробностей рассказать не могу о ней.
- А Светлану Кирилловну вы вчера упомянули...
- Ах, Света, - сказала Ольга, - да, Светлана Кирилловна. Прекраснейший человек. Жизнь в ней через край так и плещет. Увлекается музыкой, ни одного концерта не пропустит. И замуж вышла за старшего преподавателя областной музыкальной школы. Счастливая семья. Домашняя библиотека у них лучшая в Светлогорске. Она тебя помнит. Что-нибудь ей передать?
- Нет, ничего. Это я просто так.
Еще поговорили о строительстве нового моста в Светлогорске, который вот-вот уже будет открыт для движения транспорта и который в бытность Андрея был лишь голубой мечтой Седельникова. Зенцовы рассказали экзотический эпизод из своей поездки в Африку, и, спохватившись, Серафима Степановна заторопила Ольгу:
- Милочка, да вам же надо скорее в постель.
День удался тихий и солнечный, словно вчера и не было сварливого ветра и не лил до полуночи отчаянный дождь. Разве что на теневых сторонах дорожек, усыпанных белым кварцевым песком, еще поблескивали маленькие лужицы.
На выходе из столовой Ольга стала прощаться:
- Ну, до новой встречи, Андрюша. Еще лет через двадцать. Счастливой дороги! А я была и этим одним днем так рада, так рада!
Подала руку Андрею. И рука у нее была ледяной.
Андрей не заметил, как очутился на своей "кольцовочке". Он шел и думал об Ольге. Точно она решила задачу. Всю тяжесть приняла на себя. С благодарностью откликнулась на "Оленьку", приняла эту игру. Нет, не игру, а шифр для посторонних! Но в этом шифре - теперь она знала - к ней нет недоброго чувства. Рука у нее была холодная. Высокая температура - это святая ложь. Ольга не хотела создавать трудности для него, она ему предоставила выбор. Ведь это рукопожатие на крыльце "до новой встречи еще лет через двадцать" означало и никогда, и в любой день. Думай, Андреи, как тебе распорядиться этим своим правом.
С той же отрешенностью от всего окружающего, с какой Андрей шагал по песчаной дорожке, вступил он и в беседку, жарко прогретую солнцем и заполненную испарениями от некрашеного дощатого пола, промоченного у порога косым ночным ливнем.
По крыше беседки бегали какие-то невидимые птицы, стучали острыми коготками. Из глубины березового перелеска доносился монотонный переклик двух удодов. Порою голоса их сливались, и тогда можно было заметить, что один из удодов непременно чуть-чуть опережает другого и словно бы радуется этому.
Ветер натащил в беседку много лесного мусора, мелких зеленых веточек, оборванных листьев. Тут же валялся растрепанный и забрызганный дождем блокнот Андрея, в котором он вчера делал свои беглые зарисовки. Пожалуй, впотьмах на него и не раз наступали ногами. Ценного в нем, кажется, не было ничего.
И все-таки он поднял блокнот, стал разглядывать его. Качающиеся на ветру вершины деревьев. Галка, которую с такой вершинки никак не может сбросить ветер. Работающие муравьи. Вот длинные струи тонких, словно бы летящих вдаль березовых нитей-ветвей, и одинокий, оторванный от них и неровно падающий на землю листок...
Андрей, попятясь, присел на скамью. Вот оно, вот оно - решение "квадратуры круга". Недостижимо руке художника передать живую душу тайги на полотне пытаясь вдохнуть движение в каждое дерево, в каждую его хвоинку, в растущую понизу траву. Когда все превращается в движение - движения уже нет. Оно становится неразличимым. А падающий, отдельно и медленно падающий лист, но именно зримо падающий, который сразу расскажет, что до этого произошло, такой лист на на фоне замершего леса и олицетворит собою частицу вечной жизни природы, частицу, подобную капле воды отражающей весь мир. Да, кажется, решение найдено. А хватит ли таланта? Времени? Андрей усмехнулся ведь надо не просто этот падающий лист пририсовать к тому, что было уже сделано, а все, все до последней хвоинки и травинки переписать заново, подчиняя движению одного березового листка.
