ФОН ДЕР ВИК: Берегитесь, граждане Мюнстера. Перед всяким человеком лежит не один путь, но многие пути, и разные судьбы могут быть уготованы ему. Первый шаг, сделанный нами, привел нас к цели, но следующий - может увести нас в сторону, увлечь на другую стезю. Жизнь - это кривая и ломаная линия, и Бог выпрямляет её, делая внятной нашему разумению, лишь в смертный наш час. Последнее мгновение жизни - оно одно - проявляет и объясняет смысл всего бытия. И потому, граждане Мюнстера, проживайте каждое мгновение своей жизни так, словно оно - последнее, ибо лучше избежать ошибки, чем исправлять её.
КНИППЕРДОЛИНК: А ещё лучше, чем избегать ошибки, иметь смелость совершить её, если такова цена за постижение истины. Я слушал тебя, фон дер Вик, и не мог отделаться от ощущения, что такие речи пристали скорее католику, чем нашему единоверцу.
ФОН ДЕР ВИК: Я боюсь всякой чрезмерности. Зачем здесь этот хлеб и это вино? Кто принес их?
РОТМАНН: Этот стол - для тайной вечери Господа, хлеб и вино - его плоть и его кровь.
ФОН ДЕР ВИК: Ты слишком далеко зашел, Ротманн, дерзость твоя чрезмерна.
ХОР КАТОЛИКОВ: Ересь, ересь.
РОТМАНН: Приблизьтесь, братья, причастимся хлебом и вином.
ХОР КАТОЛИКОВ: Только в священной гостии заключена плоть Христова.
РОТМАНН: Господь преломил хлеб и сказал: "Ешьте, то плоть моя". Потом взял чашу и сказал: "Пейте, то кровь моя, что будет пролита за многих." А я говорю - вот хлеб, вот вино, и, стало быть, здесь плоть и кровь Христовы.
ХОР КАТОЛИКОВ: Ересь, ересь.
(Из собора выходят католические священники в сопровождении верующих. Они несут святые дары.)
ХОР СВЯЩЕННИКОВ: Вот хлеб причастия, замешенный и испеченный на земле, чтобы стать вместилищем небес. Подойдите, католики, вкусите плоть Христову, ощутите её на языке, пусть растает она у вас во рту, и пройдет по крови и, проникнув в душу, смешается с нею.
РОТМАНН: Этот хлеб, преломленный мною, есть плоть Христова, это вино, которым я окропил его, есть кровь Христова. И потому это - единственное и истинное причастие, которое Господь разделил на тайной вечере со своими учениками. Подойдите, протестанты, вкусите плоти Христовой, испейте крови Христовой, станьте его учениками.
(Католики и протестанты-радикалы причащаются - каждая группа по-своему. Протестанты-консерваторы колеблются и, хотя не причащаются, приближаются к католикам.)
КНИППЕРДОЛИНК (обращаясь к ФОН ДЕР ВИКУ): Называете себя протестантами, именуете себя лютеранами, но теперь я вижу, что вам милее католики, к ним вы склоняетесь, к ним тяготеете. Вы уже предали нас в помыслах своих - берегитесь же Божьей кары, если измените и деяниями.
ХОР РАДИКАЛОВ: Мы - ученики Господа, и отныне в наши руки вверена власть взвешивать, сосчитывать и разделять. А потому запомните - гнев Господень станет нашим гневом, и во имя Его судить станем мы.
ХОР КОНСЕРВАТОРОВ: Такая самонадеянность вас погубит, от такой гордыни обретете вы вторую и вечную смерть.
ХОР КАТОЛИКОВ: Присоединяйтесь к нам, вместе противостанем тем, кто тщится разрушить Церковь Христову. Изгоним из города дерзновенных и наглых нарушителей долга, извратителей учения, лжетолкователей слова Божия.
ХОР КАТОЛИКОВ И КОНСЕРВАТОРОВ: Вон! Вон!
РОТМАНН: Если хотите войны, то считайте, что вы её получили.
(В руках людей из обеих противоборствующих групп появляется оружие. Кровопролитие кажется неизбежным, но в последнюю минуту из толпы появляется ЖЕНЩИНА с ребенком на руках.)
ЖЕНЩИНА: Вы все - вложите мечи в ножны! Я пришла сюда окрестить мое новорожденное дитя. И не кровью, но водой должно окропить его голову, где косточки ещё так хрупки и податливы. Для него ещё так нескоро придет время хлеба и вина, его уста знают пока лишь вкус молока из моей груди, и запах его не отличен ещё от запаха моего тела. (Обращаясь к РОТМАННУ) Окрести его - и это будет так, словно я свершила таинство вторично.
РОТМАНН: Тебя я готов был бы окрестить, если бы твоя вера заслуживала этого. Но сына твоего - нет!
ЖЕНЩИНА: Почему?
РОТМАНН: Потому что у новорожденного младенца нет ещё ни разума, ни веры.
ЖЕНЩИНА: На моей памяти, на памяти моих дедов и прадедов - всегда обряд крещения совершали над новорожденными.
РОТМАНН: С моего отказа начнется иная память. Забудется все, что зналось, и дух наш станет чистой страницей, на которой рука Господа начертает Его имя - то, которое мы никогда не сможем прочесть, но пронесем в себе, как Его живое присутствие.
ЖЕНЩИНА: Окрести моего сына, чтобы он не умер.
РОТМАНН: Нет.
ЖЕНЩИНА: Почему?
РОТМАНН: Крещение - это омовение, которое человек желает и получает как верный знак, как самое истинное свидетельство того, что он умер для греха. Как самое истинное свидетельство того, что он был погребен с Христом и ныне воскресает к новой жизни. С этой минуты он будет жить не для того, чтобы ублажать свою плоть, но чтобы покорно следовать воле Божией. (Другим тоном) И ты считаешь, что мы вправе ожидать - вот этот сосунок, прильнувший к твоей груди, способен выказать эти или подобные намерения?
ЖЕНЩИНА: Нет, не вправе.
ХОР КАТОЛИКОВ: Иди сюда, женщина, встань в наши ряды. Мы окрестим твое дитя, как окрестили когда-то тебя. Нам довольно и того, что веруешь ты. Точно так же, как нашим предшественникам довольно было веры твоих родителей, когда спустя несколько дней после твоего рождения они принесли тебя к купели. Встань в наши ряды, и твой сын не умрет.
ЖЕНЩИНА: Что я должна делать? Родители мои были католиками, но я - не католичка. Кому вверить мне сына моего, чтобы он не умер?
ХОР ЛЮТЕРАН: Иди к нам, женщина. Мы исповедуем ту же веру, которую ты избрала и которой должна следовать. Мы окрестим твоего сына, и он насладится жизнью вечной.
ЖЕНЩИНА (РОТМАННУ): Окрестишь моего сына?
РОТМАНН: Мы не на рынке, где сбивают цены, и не на аукционе, где их взвинчивают. Один Господь знает, какую судьбу уготовил он твоему сыну, чего Он хочет от него. Нам он не нужен будет до той поры, пока ему не нужен станет Господь.
(Все радикалы - и среди них КНИППЕРДОЛИНК с РОТМАННОМ - уходят. Остаются "умеренные" католики и лютеране-консерваторы)
ХОР КАТОЛИКОВ: Иди сюда, женщина, неси к нам своего сына.
ЖЕНЩИНА: Если моему сыну суждено прийти к вам, пусть он когда-нибудь свершит этот путь сам, без меня. Ибо я исповедую другую веру. Как же я могу своими руками отнести его к вам?
(Католики с досадой покидают сцену.)
ХОР ЛЮТЕРАН: Мы здесь, мы готовы совершить обряд над твоим сыном.
ЖЕНЩИНА: Не хочу.
ХОР ЛЮТЕРАН: Отчего же?
ЖЕНЩИНА: Оттого, что произнося слова, каких не ведали прежде мои уста, поняла то, что раньше было скрыто.
ХОР ЛЮТЕРАН: Что именно?
ЖЕНЩИНА: Поняла, что если и должен будет к вам прийти мой сын, пусть придет он сам - своими ногами, а не у меня на руках.
ХОР ЛЮТЕРАН: Если сын твой умрет некрещеным, он никогда не увидит Господа.
ЖЕНЩИНА: Не беда. Господь видит его. Хороши же вы, богословы, если и вправду полагаете, что Бог смог бы существовать, не быв увиденным хотя бы одним из творений своих.
(Лютеране в негодовании покидают сцену. ЖЕНЩИНА с ребенком на руках остается одна. Медленно разворачивает пеленки, словно желая, чтобы новорожденный увидел что-то.)
СЦЕНА СЕДЬМАЯ
(Толпа на площади. Между католиками, лютеранами и анабаптистами ощущается враждебность. Царит возбуждение.)
ХОР АНАБАПТИСТОВ: Подобно остервенившемуся хищному зверю, что щерит ядовитые клыки и завывает с угрозой, так приближается к городским воротам, кружит у стен Мюнстера епископ Вальдек, намеренный жестоко отплатить за свое унижение и принудить нас к повиновению своей церкви. Горе, горе ему, неразумному, мнящему, будто в Мюнстере некому противостоять ему, кроме жителей города, силы же их - силы человеческие. Господь обратит наши руки в орудие своего божественного правосудия, и на острие наших мечей понесем мы Его гнев. Приди, епископ Вальдек, торопись навстречу своей ужасной смерти, ожидающей тебя под стенами Мюнстера.
