Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Странная нас ожидала встреча с нашей суженой, получившей условное освобождение от смерти… Ведь ею вполне могла оказаться старая карга, выкопанная из могилы и потерявшая всякую надежду, напоминающая пламя, которое вот-вот угаснет… Нам, стало быть, предстояло совершить прекрасное воскрешение! Порыться, поискать в пепле кусок тлеющего угля, чтобы раздуть в очаге большой огонь радости!..

* * *

Мы понимали, что сделать такое будет непросто, что нам не попадут ее на блюдечке с голубой каемочкой. Только не следовало торопиться. Мы должны были заслужить вознаграждение. И мы повели упорную осаду.

Приходили, как положено, рано утром и, завтракая на террасе, поглядывали на ворота по другую сторону площади.

Это была смешанная тюрьма. Трудно найти что-то похуже, сознавая, что мужчины рядом и их нельзя увидеть.

Мы наблюдали, как на площадь по одному приходят пенсионеры с шарами в авоськах, в беретах и с трубками в зубах. Обычно сначала появлялся один и тот же и укладывал в пыль рядом с ивой свои шары. У него уходило немало времени, чтобы согнуться, а затем разогнуться. Тем временем солнце поднималось над домами. И когда старик, пыхтя, разгибался, его лучи уже освещали фасад тюрьмы. Казалось, что тот замер, увидев мираж в безлюдной пустыне. Он стоял совершенно неподвижно, и я дорого бы дал, чтобы увидеть в этот момент его глаза. Но этот старый, никогда не сбегавший с каторги каторжанин стоял к нам спиной. Интересно было бы узнать, не ожидает ли он тоже кого-нибудь, чтобы любить или убить из ружьишка времен осады Вердена. Спустя четверть часа он отрывался от созерцания тюрьмы и вытаскивал из жилетного кармана хронометр. Тотчас по этому знаку начинали отбивать церковные куранты. Неизменно восемь раз. И тут из всех соседних улочек на площади появлялись другие старики, спешившие, как опаздывающие в школу ребята, с пакетами шаров в руках.

Держа хронометр в руке, старик не двигался с места, ожидая, когда его приятели переоденутся, то есть поспешно скинут пиджаки, закатают рукава и, надев на голову кепку с козырьком, быстро вынут шары, чтобы не мешкая приступить к серьезному делу. Так начинались тщательно спланированные, напоминавшие дуэль партии, чередовавшиеся подчас вспышками ненависти, когда они хватали друг друга за воротнички и изрыгали угрозы. Мы даже подумали, что это бывшие заключенные, испытывающие ностальгию по тюрьме и не имеющие силы играть где-то вдалеке от нее. Но вмешивался арбитр, все приходило в норму, как по мановению волшебной палочки, и маленькие шарики продолжали скакать, как блохи, от залпов чудовищно опасных больших шаров.

Нам так и не удалось с ними поболтать, старики были неразговорчивы и молчаливы, как двери тюрьмы. Их раздражало, что мы, сидя на расстоянии, наблюдаем за ними. Тогда автоматически все игроки отодвигались в сторону. Жаль. Эти старые хрычи очень развлекали нас, они нам нравились. Мы даже купили шары, чтобы освоить игру, и были не прочь, чтобы они нас подучили… Но им было на нас наплевать! Приходилось играть одним.

А шары – это порядочное занудство. Впрочем, благодаря им мы могли ждать, убивая время, отметая подозрения. Мы не выглядели темными личностями. Но все равно постоянные посетители забегаловки подозрительно косились в нашу сторону. Эти ублюдки дорого бы дали, чтобы узнать, кто мы такие. Но тут, прошу прощения, неразговорчивыми становились мы. Наши рожи приобретали угрюмый вид, а поведение становилось еще более изысканным. Так что они отказывались от мысли затеять разговор. Мы явно были разного поля ягодами. Мы ни с кем не беседовали. Только один маленький педик-официант с вожделением поглядывал на нас, и его при этом изрядно заносило в сторону. Однако мы не обращали на него никакого внимания. Мы не стали бы разговаривать с ним ни за какие коврижки. Ему было лет двадцать, ясно? Совсем юное создание. Даже когда мы отгораживались от всего света газетами, он все равно говорил нам «здравствуйте», «как поживают господа?» Невозможно было спокойно читать! Но вообще-то в бистро было тихо. Ни клиентов, ни надсмотрщиков. О клиентуре по другую сторону площади, казалось, все забыли…

* * *

После полудня мы отправлялись на поиски любовного гнездышка для нашей выздоравливающей, когда она покинет клинику. Мы объездили все курортные места. Бретань – излюбленное место для морских купаний, которые так полезны для малышей из-за содержания йода. Мы познакомились с бухтами и бухточками, которые никуда не годились, но зато позволяли подышать йодистым воздухом. Сколько мы ни искали, никак не могли найти идеальное, надежное местечко. Мы посетили кучу запертых вилл на этих бузовых пляжах, где ни одна душа не побеспокоила бы нас. Мы стали специалистами по части взлома закрытых ставень и гаражных ворот. Но ничего не могли найти. Просто непонятно почему. Все эти отпускные строения никак не подходили для свадебного путешествия. Ничего веселого. Они пахли уик-эндом и неудачным отдыхом. В них стояли только кровати для благонравных пап и мам. Имелись комнаты для нянек. Ничего достаточно удобного для намеченных чудес. Все было таким мелким, нам же требовалось нечто грандиозное. Проведя там ночь, завернувшись в плащи, мы возвращались в город, чтобы не опоздать на свидание, мечтая лишь о том, чтобы она не вышла тотчас, чтобы обождала еще чуть-чуть, дабы мы могли принять ее достойным образом.

* * *

Внезапно на седьмой день, точнее, седьмое утро мы почувствовали, что что-то изменилось в поведении игроков. Они вели себя иначе, чем обычно. Бросали шары небрежно, рассеянно, словно мысли были где-то далеко. Постоянно отвлекались, играли два раза вместо одного, забывая очередность. С мечтательным видом замирали на месте. И эта мечтательность, как зараза, охватывала остальных. Они словно слышали какую-то музыку или послания небес, предназначенные только им одним. Игра прекратилась на всей площади. Они плохо целились, делали ошибки, попадали в маленькие шарики соседей, которые даже не реагировали, словно все теперь не имело значения, и взирали на чужой шар пустыми глазами. Совсем не чувствовалось напряжение прошлых дней. Пропали страсть и ненависть. Внезапно все перестали наблюдать за игрой, все команды смешались в непонятном коктейле, который никто не хотел попробовать. Они продолжали бросать шары словно лишь для того, чтобы продемонстрировать свою мускулатуру правой руки или гибкость колена.

Потом наступил момент, когда игра на площади прекратилась вовсе. Шары валялись в пыли, а старики – кто застыл как истукан, а кто расслабился или изогнулся, как белый гриб. Все они, словно завороженные, уставились на тюремное здание. Даже ивы не шевелились – ветер упал вовсе. Только чья-то рука, вылезавшая из слишком широкого манжета, застегнутого перламутром, подрагивала, как у больного болезнью Паркинсона.

– Смотри! – сказал Пьеро. – Они пришли на праздник!

И действительно, все старики были в новых воскресных костюмах в клетку, сшитых между двумя войнами, в гетрах, с бабочками и без каскеток.

За несколько секунд до девяти часов старый арбитр вынул свой хронометр, крышка которого блеснула на солнце. И тотчас, как по команде, ударили куранты. На девятом ударе дверца в воротах тюрьмы открылась и на пороге возникла чья-то фигура.

Бинокль… Сердце так и бьется.

– В чем дело? – спрашивает Пьеро.

– Женщина.

Пышные рыжие кудри, зеленые глаза, кровавый рот. Глаза блестят от ненависти. Пьеро встает.

– Замри, – говорю.

Через несколько секунд послышался рев мотора, и черный лимузин застыл под навесом. Женщина проскользнула в дверцу, которую перед ней распахнул мужчина. Машина со скрежетом отъехала, пропав из моего бинокля.

Когда они объезжали площадь, старики не спускали с них глаз. Машина так близко проехала около террасы, что забрызгала всех грязью. Вода из лужи плеснула и на наши фланелевые брюки.

– Мерзкая шлюха! – закричал Пьеро. И проходивший мимо влюбленный официант удивленно поглядел на него.

38
{"b":"3807","o":1}