Будущий больной порядком захмелел, внутри у него появилась блаженная пустота и легкость. Он ощущал сам себя бурдюком, в который накачали воздух, кажется, подуй ветерок, и его оторвет от земли и унесет вверх. Он даже вони в мусорке не ощущал; прежде, бывало, пальцами затыкал себе ноздри, когда заходил сюда и, поспешно опорожнив ведро в ближайший с краю ящик, шел домой. А теперь вони как не бывало, воздух свежий и душистый, одно удовольствие. Будущий больной был совершенно уверен, что все это чары Кирликира, это он уничтожил вонь и накачал сюда чистого воздуха.

- Я же говорю... - Кирликир почесал себе кончик носа. - Я же говорю, что ты умница и способен многое понять. Но в житейских вопросах, не обессудь, - он развел лапками, - ты рохля! Растяпа. Жаль...

- Да почему же это я рохля? На молочишко детишкам зарабатываю, обуваю-одеваю?.. Семью содержу?..

- Содержишь, слов нет! Не об этом речь. Но беды твои впереди. Послушайся меня, последи за своим здоровьем, каждое лето лечись в санатории!

Будущего больного вдруг охватил страх, он нервно спросил:

- Что ты хочешь сказать? Что и у меня уже где-то вызревает горошина?

Кирликир задрал голову и, почесывая себе живот, стал смеяться. Долго смеялся, а отсмеявшись сказал:

- Не нервничай, сосед, нельзя же так нервничать по пустякам. - Кирликир отер слезы, выступившие от смеха, и продолжал: - Не будет у тебя опухоли, ни с горошину, ни с яйцо. Поверь мне. Но... - Он неожиданно оборвал свою речь и навострил уши. Усы у него задрожали, из ноздрей, как из бутылки с шампанским, когда ее открывают, послышалось шипение. - Тс-с-с, помолчи-ка... Этот тип идет.

- А кто это? - шепотом спросил будущий больной.

Кирликир юркнул под перекошенную дверь мусорки, в тень, и ответил шепотом:

- Да этот... Салахов Адыль Гамбарович.

Будущий больной тогда впервые услышал эту фамилию. Кирликир, сопя от напряжения, поманил его к себе лапкой.

- Иди сюда... тс-сс-сс...

Будущий больной поднялся и на цыпочках подошел к нему. Во дворе гулял человек с тростью. Вышел в полночь глотнуть свежего воздуха. Это был новый сосед, всего неделю назад он въехал в двухкомнатную квартиру во втором подъезде. Соседи отзывались о нем, как о добром человеке, говорили, что он персональный пенсионер, а в свое время был очень большой человек и занимал высокие посты.

- Черта с два он добрый и отзывчивый! - зашипел Кирликир. - Это наш человек, нашей, крысиной повадки. И не смотри, что такой холеный и представительный, за всю свою жизнь не знал ни одной женщины!.. Напрочь лишен мужского своего достоинства, мерзавец! А усы-то, усы-то распушил!

У человека с тростью, который по-стариковски медленно и бесшумно прогуливался по двору, действительно, были белые, холеные, пушистые усы: в ярком свете дворового фонаря они смахивали на ватные тампоны.

Кирликир нервно зачесался, трижды или четырежды глубоко, со свистом, вдохнул и выдохнул и вдруг выскочил во двор. Встав на четвереньки и выгнув спину, он медленно, как кот за мышью, пошел за человеком с тростью и, выпрыгнув из-за спины, встал перед ним на задние лапки и закричал визгливо:

- Будет сделано, товарищ Салахов!

Выкрикнув это, Кирликир завертелся волчком, поднял облачко пыли и серой молнией юркнул назад в мусорку.

- Тьфу, холера! - высоким тонким голосом завизжал на весь двор мужчина с тростью. -Полнейшая, то есть, антисанитария! Знать бы мне, что это за сволочной такой двор, ни за что бы не переехал сюда!

Он поднял свою трость и раза два стукнул оземь, он несомненно был в ужасе, и сердце его билось так, что будущий больной, укрывшись вместе с Кирликиром в мусорке, явственно слышал его гулкие удары, он испугался за жизнь этого человека, потому что ни одно сердце не может выдержать такого волнения и неизбежно должно разорваться. Но человек с тростью, против ожидания, не упал и не умер, постукивая своей тростью, он поспешно вошел в свой подъезд и скрылся за дверью, из-за которой еще раз донесся тонкий, рвущийся голос:

- Сволочи!

Кирликир, присев у края скатерки и почесывая животик, сказал, посмеиваясь:

- Давненько я такого удовольствия не испытывал сосед, у, тебя легкая нога. Давай-ка тяпнем за это еще по полета! Наливай, дорогой, наливай!..

Странная жизнь, окаянная жизнь, дьявольски интересная жизнь нарушила вдруг свое мирное, монотонное течение, то ли вспять повернула, то ли вперед вырвалась, но одарила его чудом, подлинным чудом. И как всякий человек, будущий больной, столкнувшись с чудом, не верил своим глазам, и как он ни убеждал себя, как ни старался собрать в кулак свою волю, мысль, чувство, в сердце копошился червячок сомнения, и он опасался, он подозревал, что эта фантастическая встреча с Кирликиром, окажется всего лишь сном, одним из его снов. Мало ли странных снов снится человеку? Но если это не сон, если все это происходит наяву, тогда...

- Тогда - расчудесно!.. - Кирликир с тревогой поглядел на него. Знаю, - сказал он, - не всякий отважится поверить в это, любой другой на твоем месте уже с ума стронулся бы... Вот, к примеру, Салахов - не верит, и все тут. Салахов, да закопать мне его в землю во весь его скопческий рост, никому, кроме себя, не верит. Одному только человеку верил, да и тот издох, как пес. - Он заметно расстроился. - Мне-то какое дело? Кто верит - тот верит, не верит - не надо! Мне-то какая разница? Не умолять же мне их!..

- Да кто это - Салахов? - спросил будущий больной.

Кирликир посмотрел ему в глаза.

- Салахов - это зло нашей жизни. Бич этого мира. - И добавил после короткого молчания: - Это обсевок повелителя, поганое его семя...

- Кого? - не понял будущий больной.

- Долго объяснять, - отмахнулся Кирликир. - И вообще тебе лучше забыть все, что я тут наговорил. Но про Салахова не забывай!.. Ты с ним еще встретишься.

Будущий больной подумал, что Кирликир, должно быть, порядком захмелел, и несет околесицу, откровенную чепуху... Обсевок повелителя?.. Поганое семя?.. Чушь несусветная...

Кирликир нервно заходил взад-вперед, остановившись, проницательно и горько посмотрел на будущего больного.

- Э-эх, жизнь окаянная, язви ее в корень. Разве это жизнь, сосед? Плевать мне на такую жизнь с самой высокой башни! - сказал со жгучей обидой Кирликир и зажмурился в тоске, и будущего больного как огнем охватило, даже волосы, показалось ему, опалило. - Ах, горы, горы, я уповал на вас, а вы покрылись снегом... Ты тоже не веришь мне, да?

- Что сказать тебе, валлах?.. - нерешительно отвечал будущий больной, и Кирликир понял, что все его старания впустую.

Он закрыл глаза, юркнул в темноту и исчез. За всю свою долгую, трехсотпятидесятилетнюю жизнь он так и не сумел ни в чем убедить человека, он снова потерпел поражение...

... Замина, открыв дверь, уже с порога поняла, что муж пьян.

- Где это ты так нагрузился? - засмеялась она.

- Сделай мне поскорее стакан крепкого чаю!

Замина с интересом разглядывала мужа - покрасневшие глаза, отвисшую губу и выражение полного блаженства на лице. Она могла бы поклясться, что в жизни не видела мужа таким ублаготворенным, таким счастливым.

- Чаю так чаю! - Смеясь, она ушла на кухню, а когда вернулась с чайным прибором в столовую, муж сидел, развалившись в кресле, и, расстегнув сорочку, с наслаждением почесывал себе живот.

- Что ты делаешь? - удивилась Замина.

- Жизнь, действительно, прекрасна, - сказал будущий больной, почесывая себе живот левой рукой, а правой взяв стакан с горячим крепким чаем, - эта окаянная жизнь, язви ее в корень... Кирликир - мой брат! - выкрикнул он.

- Да, да! - подтвердила Замина, хоть и не поняла, о ком речь.

- И ничего нет в мире приятнее, чем живот себе чесать, валлах! - заявил будущий больной и, прикрыв правый глаз, левым посмотрел на жену.

Сын-подросток, с интересом наблюдавший за отцом, подошел к нему и впился взглядом ему в живот.

- Мама, - позвал он мать, - посмотри, у папы на животе щетина появилась!