Малыш сделал два шага вперед. Движенья его рук и ног напоминали работу манипуляторов, а сам он - безобразную игрушку, скопированную с грудного младенца.

Неожиданно присев, малыш резко выпрямился и, как кузнечик, выстрелил ножками вперед. Ничего не соображая, в полуобмороке Анабеев закрыл лицо руками и завалился на бок. Позади него раздался звон разбитого стекла и визгливое треньканье сервиза.

Успев подставить руку, Анабеев угодил ею прямо в лужу. Он по инерции проскочил в дверь, и в это же время раздался треск раздираемых досок. Во все стороны полетели щепки, и Анабеев, упав спиной к стене, увидел, что маленькая человеческая ножка, пробив дверь, застряла в рваной дыре. Только тут Анабеева прорвало. Вскочив на ноги, он страшно завизжал и бросился вон из квартиры.

Анабеев не помнил, как он добежал до милиции. Чуть не оторвав ручку, рванул на себя дверь, вкатился в помещение и, то падая, то поднимаясь, пролетел по коридору.

На шум тут же появились два милиционера. Они кинулись было к наглецу-дебоширу, но Анабеев уже повернулся к ним лицом, и блюстители порядка остановились.

Много они видели пьяниц, случалось иметь дело и с изуродованными трупами, и все же лицо странного посетителя поразило милиционеров своим чудовищным рисунком и бледностью.

II

Было уже далеко за полдень, когда Анабеев проснулся. Он повернул голову к источнику света и за зарешеченным окном увидел опушенное снегом дерево. Анабеев долго рассматривал сложный узор из ветвей. Контуры веток начали терять четкость, изображение размылось, и Анабеев почувствовал, как по щеке и носу на подушку потекли слезы. Ему не было ни больно, ни плохо, ни даже тоскливо. Его не интересовало, где он, почему на окне решетка и отчего он плачет. Постель была достаточно мягкой, снаружи сюда не доносилось ни единого звука, а белизна потолка, стен и свежевыпавшего снега подействовала на Анабеева умиротворяюще.

Он ощущал внутри себя какую-то космическую пустоту, и именно с этим ощущением к нему пришло беспокойство. Прислушиваясь к своему состоянию, Анабеев принялся анализировать его и тем самым разбудил память. Ему почему-то вспомнилось детство: лето на даче, зеленый берег озера, душный запах трав и стрекот.

- Кузнечики,- прошептал Анабеев, и слово это привело его в такое волнение, что он приподнялся на локтях и с испугом осмотрел комнату.Кузнечик,- еще раз сказал Анабеев. Он чувствовал какой-то страшный смысл в этом слове, но попытка докопаться до этого смысла ничего не дала. Анабеев лишь разнервничался, вскочил с постели и босой подошел к окну. За окном не было ничего интересного: дерево, за деревом невысокий забор, за забором дорога. По дороге куда-то спешил старичок, а вскоре его перегнал автобус. Через сотню метров машина остановилась, и Анабеев перевел взгляд на окна автобуса. Пассажиров было плохо видно, но неожиданно что-то привлекло внимание Анабеева. Он быстро вытер влажные глаза, прижался лбом к стеклу, но разглядеть это "что-то" ему мешали блики. "Кузнечик",- снова подумал Анабеев и даже не разглядел, а скорее догадался, что было там в автобусе ребенок, обычный ребенок в шубке или пальто, в шапке и калошах.

Отпрыгнув от окна, Анабеев прижался спиной к холодной стене и затравленно осмотрелся. Память еще не вернула ему подробности того страшного вечера, но чувство смертельной опасности, исходившее от ребенка, заполнило все его существо. Он уже знал, что маленькое зеленое насекомое имеет какое-то отношение к тому вечеру.

Знал и то, что к этому причастен ребенок, но вот свести воедино кузнечика и младенца никак не мог.

Щелкнул замок, входная дверь открылась. В палату вошли два человека в белых халатах. У одного халат был накинут на милицейскую форму, а под мышкой зажата кожаная папка.

- Что с вами? - увидев Анабеева у стены, мягко спросил, по-видимому, врач. Не дождавшись ответа, он как-то по особому подплыл к больному и, улыбаясь, спросил.- Ну что? Приснилось что-нибудь? Стоите босиком, на холодном полу. Марш, марш в постель.

- Я не стою,- замотал головой Анабеев,- мне ничего не приснилось. Вернее, приснилось. Кузнечик приснился. Кузнечик... а вон там, в автобусе ребенок. Это не приснилось. Я видел. Я сам только что видел,горячо заговорил Анабеев.

- Ну-ну-ну,- попытался успокоить его врач, - давайте-ка ложитесь в постель, а то простудитесь. Ложитесь и расскажите, как вы себя чувствуете, что вас беспокоит. Давайте, давайте,- доктор подтолкнул Анабеева к койке, и тот послушно вернулся в постель. Неожиданно у Анабеева появилось непреодолимое желание говорить.

Все равно о чем, лишь бы говорить, лишь бы его слушали, лишь бы не оставляли одного в этой странной палате с зарешеченным окном.

- Вы знаете, доктор,- скороговоркой начал Анабеев - мне снилось, да-да, снилось что-то очень страшное.

Какой-то кузнечик...- Анабеев заметил, как врач пальцем сделал милиционеру какой-то знак. Сбившись, Анабеев замолчал. Он с тревогой посмотрел на милиционера, затем на врача и спросил: - Где я, доктор?

- Вы? В больнице, где же еще,- весело ответил врач,- маленько приболели. Бывает.- Врач присел на краешек кровати и с фальшивым интересом спросил: - Так что там, с кузнечиком-то?

- Кузнечик,- вспомнил Анабеев,- это ребенок...Он наморщил лоб, помолчал немного и удивленно добавил.- Он прыгал.., маленький такой, с руками и...- внезапно Анабеев все вспомнил, а вспомнив, он начал ловить ртом воздух. Лицо его перекосилось от страха и боли. Он приподнялся на локтях, затем упал на подушку и зарыдал.

Когда Анабеев, наконец, немного успокоился, он обнаружил, что чувствует себя гораздо лучше. Будто вместе со слезами из него вышла наружу та самая муть, которая мешала ему ощущать себя Анабеевым. В голове прояснилось, вернулась способность связно мыслить и говорить.

И только на сердце тяжелым камнем лежал ужас пережитого.

- Ну вот и хорошо,- ласково сказал врач,- вот и ладненько. Сейчас вы поспите, а завтра, если захотите, мы переведем вас в общую палату.

- Я не хочу спать, выспался,- мрачно ответил Анабеев. Он взглянул на милиционера и добавил.- Я все вспомнил. Если хотите, могу рассказать. Только вы не поверите...- Анабеев перешел на шепот, а милиционер, не скрывая интереса, быстро присел на край койки и приготовился слушать.- Там действительно был кузнечик. Вернее, не кузнечик - ребенок, новорожденный ребенок. Это он... он... убил...- Анабеев закрыл лицо руками и хрипло закричал.- Ведьма! Это Люська подослала этого гада! Ведьменка! Ведьма!

Врач поднял руку, в комнату тут же вошла медсестра со шприцем в руке. С помощью милиционера и врача она сделала Анабееву укол. Тупое, сонное безразличие навалилось на Анабеева. Он лениво шевельнул рукой, хотел было что-то сказать, но это требовало больших усилий, и Анабеев закрыл глаза.

Очнулся Анабеев поздним вечером. Под потолком тускло светила маломощная лампочка. Возможно оттого, что над ней не было ни плафона, ни абажура, комната казалась пустой и убогой.

Открыв глаза, Анабеев вспомнил и врача, и милиционера, и то, как он рыдал. Вспомнил он и Люсю, и свой разговор с ней, и младенца, завернутого по пояс в теплую пеленку. В голове у него вертелись последние слова Люси, услышанные им у двери: "беги, догоняй".

Перебрав в памяти каждую мелочь, Анабеев припомнил и что-то мелькнувшее впереди, вроде собаки, когда он, покурив, вышел из подъезда. Внезапно Анабеева осенило: "Ведь если бы я не зашел в подъезд, он меня убил бы по дороге домой". У Анабеева заныло сердце. Ему стало смертельно жаль себя, свою вдруг поставленную на голову жизнь. За один вечер он потерял все, что имел: жену, сына, покой, а главное - уверенность в том, что нет на свете такой силы, от которой нельзя было бы укрыться в собственном доме. Анабеев вдруг понял, что свернул с протоптанной дорожки и заблудился в дремучем лесу. Понял, что жить ему придется здесь до скончания века. Именно это и было самым страшным. Страшным потому, что Анабееву всю его сознательную жизнь внушали, будто все подчиняется одним и тем же законам тем самым, по которым он и жил,- что он находится под защитой государства и никакое даже самое мелкое преступление против его личности не останется безнаказанным. Анабеев вдруг ощутил себя маленьким и беспомощным. Мир перестал казаться ему незыблемым. Оказывается, существовала сила, способная смять его, растоптать, надругаться- и швырнуть в неизвестность. Это делало жизнь похожей на бессмысленное блуждание по подземным коридорам без выхода и света.