Буздырь выскочил из служебки до появления милиции, в самый разгар побоища. Он вытащил Лену из-за стола и быстро увел из зала. Она вяло сопротивлялась, бессвязно рассказывала, кто, кого и за что бьет, и требовала продолжения банкета.
- Так это из-за тебя? - удивился Николай.
- Из-за меня, - кокетничая, ответила Лена.
- Сама в петлю лезешь, Ленок. Тебе сейчас нужно быть тише воды, ниже травы. Это хорошо, если тебя менты возьмут...
- Да, очень хорошо, - перебила его Лена.
- Во всяком случае, жива останешься, - заталкивая её в узкий коридорчик, продолжил Буздырь. - Но если деньги левые, они сами будут искать, и тогда из тебя душу вынут.
- Пусть вынимают, - пьяно отмахнулась Лена. - У меня уже вынимать нечего.
- Они найдут что, - невесело усмехнулся Николай, а Лена неожиданно извернулась, проскочила у него под рукой и попыталась вернуться в зал.
- Дура, там милиция, - не трогаясь с места, тихо сказал Буздырь.
При слове "милиция" Лена все же остановилась, наморщила лоб и капризно проговорила:
- А как же шампанское? Коль, принеси чего-нибудь выпить. Весь стол там остался.
- Иди в служебку, сейчас принесу. А через полчаса поедем домой.
Дожидаясь вина, Лена незаметно для себя уснула на диване, а через обещанный промежуток времени Николай действительно появился с сумкой, из которой торчали серебряные горлышки бутылок, свертки с закусками и пучок зелени. Прихватив вещи Лены, он вывел её через служебный вход на улицу, усадил в свой видавший виды "опель-кадет" и на некоторое время снова исчез.
Буздырь вернулся не один. С ним был уже известный Лене официант Леша хрупкий тридцатилетний блондин с игривыми глазами, и какой-то человек лет сорока пяти - здоровый как бык, в мягком кожаном пиджаке, который так обтягивал его необъятное туловище, что казалось пиджак вот-вот лопнет. Николай прямо через раскрытое окошко представил Лене своего знакомого:
- Ленок, это Владимир Алексеевич - большой, хороший человек. Его обязательно надо любить и жаловать.
- А ещё холить и лелеять, - густым басом произнес здоровяк.
Балагуря, они забрались в машину, причем Владимир Алексеевич подвинул Лену, сразу же облапил её обеими руками и прижал к себе так, что у неё затрещали кости.
- Уйди ты, черт! - закричала Лена, пытаясь высвободиться из удушающих объятий.
- Какая хорошая телочка, - с пьяным хохотом проговорил Владимир Алексеевич и с удовольствием добавил: - Я очень люблю миниатюрных. Дружить будем?
- Тебе со слонихами надо дружить или с коровами. - Лена поморщилась от боли, повела плечами и отодвинулась подальше от опасного соседа.
- Ну, если на "ты" перешла, значит будем, - сам себе ответил Владимир Алексеевич. - Ты уже моя.
- Как же, дождешься, - обиженно выпалила Лена и уткнулась лицом в окно.
Квартира, куда они приехали, оказалась большой, чрезмерно набитой дорогой мебелью, но какой-то нежилой, словно её только готовили для въезда хозяев. Вещи были подобраны по одному принципу - дорого - без учета взаимной совместимости, и они располагались как попало. Только в самой большой комнате можно было разглядеть хоть какой-то порядок. Сюда, очевидно, наведывались для таких вот посиделок с ночевками, о чем говорили гора грязной посуды в раковине и скомканное постельное белье в одной из спален.
Компания устроилась на огромном угловом диване за стеклянным столом в матовых кругах от стаканов и рюмок. Тут же был включен телевизор, и Владимир Алексеевич поставил фильм - эротический боевик с японскими субтитрами. Пока он занимался видеомагнитофоном, Буздырь с Лешей выгрузили из сумок привезенные продукты и бутылки с вином. Здесь же они поломали хлеб, разложили по тарелкам уже нарезанные закуски и приступили к поздней трапезе, которая в сущности была продолжением ужина, начатого в ресторане.
Говорили о ерунде, в основном обсуждали события, происходящие на экране. Как только там появлялась обнаженная красавица, Владимир Алексеевич начинал хохотать, тыкать пальцем в телевизор и хватать свою соседку за коленки.
- Смотри, смотри, - громко восклицал он. - Ка-кая хорошая телочка. Но ты лучше.
Поначалу Лена отбивалась от него, просила у Николая защиты, но тот лишь посмеивался и уверял её, что его друг - человек во всех отношениях замечательный и очень нужный. А после двух полных фужеров шампанского она окончательно опьянела и её стало клонить в сон. Лена заваливалась то на одного соседа, то на другого и, в конце концов, Владимир Алексеевич легко взял её на руки и под шутки сотрапезников унес в соседнюю комнату.
Такой тяжелой ночи у Лены не было никогда в жизни. Вначале её бесконечно долго и грубо, словно резиновую куклу, насиловал Владимир Алексеевич. Он её ворочал как бревно, забрасывал на себя, складывал пополам и наваливался чугунным пузом. Он даже не пыхтел, а рычал по-звериному, кусал её за шею и плечи и мял сильными толстыми пальцами будто хлебный мякиш. Лена пыталась сопротивляться и даже звать на помощь Буздыря, но Владимир Алексеевич объяснил, что это бесполезно. Тогда, чтобы поскорее удовлетворить страшного любовника и избавиться от него, она сделалась послушной, и все равно это "поскорее" вылилось часа в полтора.
Ничего не соображая от выпитого и усталости, Лена наконец начала засыпать, но вскоре почувствовала, что кто-то очень мягко и осторожно пристраивается рядом. На этот раз все было куда более деликатно. Как ей показалось, Леша, ласково оглаживал её, целовал в шею и плечи, а главное почти не мешал лежать на боку.
- Тихо-тихо-тихо, - горячо шептал он Лене на ухо.
- Не тарахти, - попросила она. - Я спать хочу.
Под утро, когда на востоке горизонт залило розоватым светом, а где-то в соседнем доме на балконе прокричал петух, появился Николай. Лена уже почти ничего не чувствовала и ни на какие слова не откликалась, но её дружок появился здесь не для общения. Он бесцеремонно перевернул её на спину, быстро, по-деловому справил свою нужду и, отвернувшись к стене, захрапел.
Проснулась Лена в начале одиннадцатого утра. Тело болело так, будто по ней всю ночь ездил асфальтовый каток. В животе, от малейшего движения начинала пульсировать острая боль, а ноги трудно было согнуть в коленях. Не лучше обстояло дело и с головой - она словно была наполнена раскаленным оловом, которое плескалось в черепной коробке и своей огромной тяжестью приковывало голову к подушке.
