Теперь и остальные дети, спрыгнув с перекладин, окружили их плотным кольцом. Они с интересом рассматривали удивительную картинку. Огюстину тоже хотелось взглянуть на рисунок Айзы, и Амалия передала ему блокнот.
— Какой молодец! — сказала Франсис Прюетт восхищенно.
— Да, Айза очень талантлив.
— Вы так добры, поощряя в нем это.
— Из чистого эгоизма, уверяю вас, — улыбнулась Амалия. — Мне доставляет огромное удовольствие наблюдать за его работой.
— Надеюсь видеть вас у меня за чаем после обеда, — пригласила она Амалию в гости в довольно изысканной форме. — Мне хочется выразить вам свою признательность в более приятной обстановке.
— Вы очень добры, но, в сущности, я почти ничего не сделала. Я отдыхаю здесь вместе с моей свекровью мадам Деклуе.
— Тогда просите и ее приехать к нам в гости, — сказала Франсис Прюетт. — Надеюсь, вы не забудете юного художника? — Она кивнула в сторону Айзы, который перед тем, как подарить свое произведение, ставил на уголке листа подпись с роскошным завитком. Поскольку буквы его имени были слишком просты, Амалия посоветовала дорисовывать что-нибудь для красоты.
— Ну, если вы и в самом деле этого хотите, — согласилась Амалия после долгого колебания.
«Вероятно, существуют какие-то способы предупреждения друг друга о неподходящей встрече или нежелательном знакомстве», — подумала она с грустью. И вдруг ее осенило:
— Но если… если произойдет что-то такое, что не позволит вам организовать чаепитие, — Амалия решила обезопасить себя от излишних переживаний, — вас не затруднит прислать к нам на виллу записку?
Однако ничего не произошло. Они поехали втроем, и все видели, что их принимала миссис Прюетт из поместья «Тенистое». Разговор начался с главного. Франсис, конечно, слышала россказни об Амалии, но не поверила ни единому слову. Она знала Роберта и Жюльена много лет, и только идиот мог сомневаться в их искренней привязанности друг к другу, поэтому ни о каком кровопролитии между ними не могло быть и речи. Заявив это, она перешла к другим темам. Франсис сказала, что у нее когда-то была родственница в одном из церковных приходов Флориды, дедушкина сводная сестра по имени О'Коннор; возможно, Амалия слышала о ней?
— Эта дама была старинной подругой моей тети, но теперь уже прошло много лет с тех пор, как она умерла. Но все знали, что плантация, которой владела мадам Рэйчел О'Коннор, стала частью поместья семьи Уикс.
Амалия и Франсис были почти одного возраста, обе рано овдовели, Франсис даже во второй раз. Но на этом их сходство не заканчивалось. Дети у Франсис были от первого брака, и у Амалии скоро будет так же, Франсис снова вынуждена рассчитывать на помощь своей матери, так как собственного дома, несмотря на два замужества, она так и не приобрела. Примерно в таком же положении находилась и Амалия.
При столь явном сходстве судеб возникло множество тем для обсуждения, и время пролетело незаметно.
После этого визита в сторону Амалии стали посматривать более доброжелательно. Уже на следующий день проведать их заехали несколько соседей, включая мистера У. У. Пьюга, спикера палаты представителей штата Луизиана с женой Жозефиной и детьми, а также месье и мадам Мишель Шлатр. Мами принимала всех с щедрым гостеприимством, но достаточно прохладно. Она считала, что не должна рассыпаться в благодарностях за то, что они опять признали ее своей, ибо достойное место в обществе ей принадлежало по праву.
Однако эти нюансы совершенно не занимали Амалию. Она вежливо улыбалась гостям, поддерживала светскую беседу, коротая медленно текущие дни, хотя из головы не выходил вопрос: почему он уехал? Амалия размышляла над этим целыми днями: когда прогуливалась по берегу, пиная носком туфель засохшие водоросли, обломки ракушек и выброшенный приливом на берег мусор; когда ехала в экипаже и теплый ветер обдувал лицо, а чайки кричали у нее над головой; когда засыпала уже на рассвете… — но не находила ответа.
Возможно, Роберт считал, что, сопроводив их на остров, он до конца выполнил долг джентльмена и родственника? А может, виной всему ее сумасбродное поведение и Роберт опасался новых нареканий со стороны общества? Или же он боялся, что после той ночи на берегу Амалия захочет возобновления близких отношений, чего он не слишком-то хотел, поскольку шел на них только ради кузена? А может, побыв с ней наедине, Роберт обнаружил, что она не привлекает его, как прежде, что после гибели Жюльена исчезло ощущение опасности, которое обостряло желание? Возможно и другое: убив кузена или способствовав его гибели, Роберт увидел, что награда не стоит того.
Эти мысли мучили Амалию, не давали ни минуты покоя. С недавних пор жизнь на острове утратила для нее всякий смысл, а сам он потерял в ее глазах все очарование первых дней. Амалию больше не интересовало, будет ли она принимать участие в тех или иных мероприятиях. Все эти чаепития, вечеринки, разного рода развлечения в кругу родных и друзей, а также общественные акции, спонсируемые и посещаемые людьми, которых из-за строгого соблюдения приличий и протокола вряд ли можно назвать живыми, казались ей бессмысленными и ненужными, как и сами их участники. «Неужели все эти чопорные господа переживали хоть раз в жизни любовную страсть, экстаз? — спрашивала она себя с удивлением. — Глядя на их невыразительные лица, скованные движения, скучные разговоры, остается удивляться — откуда на острове столько детей?»
Дитя, которое Амалия носила под сердцем, тоже вызывало у нее удивление. Она боялась, что последняя встреча с Робертом могла причинить ему вред, но все обошлось. Видимо, природа предусмотрела и этот случай.
Амалия ждала рождения ребенка, готовилась к этому таинству природы, мечтала, что появится живое существо, плод любви и греха, которое хочется обожать, с которым можно будет играть, из которого вырастет настоящий человек. Возможно, как Опостин или Мари-Ида у Франсис.
«Роберт не возражал против того, чтобы стать отцом, — думала Амалия. — При других обстоятельствах лучшего отца и не придумаешь. Возможно, потом ему как ближайшему родственнику захочется принять участие в воспитании ребенка. Но мальчику или девочке отец нужен постоянно».
Амалии вспомнились вдруг в безотчетном порыве сказанные Робертом слова: «Я — твоя главная опасность, и я приношу тебе одни несчастья».
Было бы лучше не думать о нем и не лить понапрасну слезы. Жюльен — другое дело: все только этого и ждут, а кроме того, он заслужил сочувствие и сострадание.
Во время одной из прогулок, когда ее путь пролегал мимо грязных постоялых дворов и трущоб, в которых жили аборигены острова, она вдруг увидела Патрика Дая. Амалия не могла с уверенностью сказать, что это был именно он, поскольку видела его мельком. Он стоял на пороге пивной и разговаривал с лысоватым небритым мужчиной с брюшком, на котором всей одежды только и было, что вылинявшая нижняя рубаха красного цвета с пятнами пота под мышками да рваные штаны, висящие на одной лямке. Надсмотрщик выглядел не лучше, только на голове у него красовалась мятая, захватанная грязными руками шляпа с лентой, украшенной ракушками. Патрик, если это был он, заметив Амалию, ретировался в пивную, но еще несколько минут, пока она ехала мимо, Амалию не покидало ощущение пристального взгляда в спину. К вечеру ее предположение переросло в убеждение, за ужином она поведала Мами о случайной встрече с надсмотрщиком.
— Думаю, ma cherie Амалия, ты ошиблась, — покачала головой свекровь. — Если бы ты действительно видела Патрика Дая, то он наверняка был бы уже здесь. Ну, подумай сама, зачем ему приезжать на остров, если не посоветоваться с нами о делах плантации? Надсмотрщики не совершают увеселительных прогулок.
— Вероятно, вы правы, но тот человек был так похож на него. Зачем только этот маскарад?
— Он узнал тебя? — спросила Мами.
Амалия нерешительно пожала плечами:
— По-моему, постарался исчезнуть, чтобы не встретиться.
— Уверена, что тебе показалось. Безусловно, это был какой-нибудь рыбак, — сказала Мами. — Мне говорили, что некоторые из них смахивают на разбойников, которые много лет назад бежали сюда, скрываясь от правосудия. Они ненавидят приезжих, потому что боятся разоблачения.
