Утром до восхода солнца оно было белёсого, сероватого цвета. Как поле, посыпанное пеплом.
Поднималось солнце. Поле розовело, по нему ползли лиловые и синие полосы. Полосы росли, ширились, охватывали всё море.
Небо голубело, тянул утренний ветерок - бриз, и море, как чаша, наливалось до краёв зелёной или голубой краской.
При облачном небе море так и оставалось на весь день серым.
Перед штормом оно чернело и только там, где светился солнечными лучами облачный разрыв - глаз циклона, - делалось изумрудно-зелёным.
Вернувшись в Ленинград, я снова начал учиться живописи. Я много читал.
Я узнал, что у тёплых берегов Африки и Азии вода зелёная-зелёная, густо настоянная на мелких, невидимых глазу водорослях.
На Севере вода прозрачная, как кристалл льда.
Около устья рек в море всегда держится громадное жёлтое или коричневое пятно. Это река красит воду в цвет своих берегов.
Когда у пляжа из кварцевого или кораллового песка грохочет прибой, вода взбаламученная - серая, почти белая.
В Калифорнии есть залив. Вода в нём кроваво-красная от малюсеньких рачков - ночесветок. Ночью такая вода, если ударить по ней веслом, вспыхивает миллионами огоньков. А быстрый дельфин кажется в ней сказочным чудовищем, источающим синее пламя.
Превращениям моря нет конца.
Какого же оно цвета?
Этого не знает никто.
А "ТРИГЛА" ВСЕ ИДЁТ ВПЕРЁД.
Я готовлю кисть и краски.
Замечательные краски, на чистейшем растительном масле.
Я буду рисовать.
Уж если попал на эту посудину, так хоть напишу много-много картин.
ШТОРМ
Мы обогнули какой-то мыс, и шхуну начало качать. К горлу у меня подступил комок.
Сначала волны были небольшие, потом они стали все круче и длиннее и, наконец, черт знает какие большие и страшные.
Я опрометью бросился к борту.
Потом я лежал в каюте на койке и тихо стонал. Лоб был в испарине. Руки болтались, как чужие. Во рту был вкус медной пуговицы.
НЕТ, КОНЕЧНО, ЗРЯ ПОШЕЛ Я В ЭТОТ РЕЙС!
Моя кисть и краски уже валялись под столом.
ОБЛАКО ПОД ВОДОЙ
К обеду волны улеглись.
Впрочем, мы не обедали.
Мы шли вперёд, к Голубой бухте.
Нас вёл капитан. Толстый, волосатый. Он стоял за рулём в одних штанах и фуражке. Сразу было видно - моряк. Всю жизнь водил океанские пароходы. Плыть на такой букашке для него пустяк.
Мы обогнули мыс - высокий, обрывистый, с белой маячной башенкой наверху.
За мысом стояла на якоре шхуна - родная сестра "Триглы". Только серая, а не зелёная.
Марлен замахал шляпой.
- Привет киношникам!.. Под водой снимают, - сообщил он мне.
Мы подошли к шхуне.
- Ну как? - крикнул Дима.
Его бороду узнали.
- Порядок, - сказал главный киношник, в чёрном берете и очках. Сняли взрыв под водой. Мина. Отличные кадры!
Тут я заметил, что невдалеке от шхуны расплывается чёрное мяслянистое пятно.
- Ах, бесовы дети, - рассердился наш капитан, - вот это рванули!
Марлен сказал:
- Надо посмотреть, что там на дне!
Он нацепил ласты, маску и, не ожидая, когда капитан поставит "Триглу" на якорь, прыгнул за борт.
- Что они там натворили - жуть! - крикнул он, вынырнув. - Николай, иди посмотри!
Я?
Этого ещё не хватало!
Пока я раздумывал, Вениамин принёс мне водолазную маску и ласты.
Надев их, я подошёл к борту.
В ЭТОЙ МАСКЕ Я ОБЯЗАТЕЛЬНО ЗАХЛЕБНУСЬ!
Авось Марлен не дождётся меня и вылезет.
Не успел я так подумать, как очутился в воде.
Я барахтался, как в молоке. Вокруг меня висела подвижная белая завеса. Тысячи мелких пузырьков.
Они клубились, как кучевое облако, а я медленно опускался сквозь него.
ВОТ УЖАС!
И тут я вышел из белой завесы. Подо мной было дно. Бурое, каменистое. Надо мной - белое облако. Я висел между дном и облаком. В камнях там и тут блестели серебряные полоски и запятые. Рыбы. Это были рыбы!
Убитые или оглушённые взрывом, они лежали на дне.
На обожжённых взрывом камнях.
Мне сжало грудь.
ДЫШАТЬ! ДЫШАТЬ!
Я отчаянно замолотил руками и, как пробка, выскочил на поверхность.
Уф! Маска сползла на грудь.
Меня втащили на шхуну.
Марлен был мрачен, как туча.
- Видал, - обратился он ко мне, - сколько рыбы погубили? "Отличные кадры"!..
- А пузыри? - спросил я.
Он ответил не сразу.
- Белое облако?.. Это от взрыва.
ИНТЕРЕСНО, КАКАЯ ЗМЕЯ ТОЛКНУЛА МЕНЯ В ВОДУ?
ВЕНЯ
Вениамин толкнуть не мог. Он был чересчур занят.
Бормоча что-то себе под нос, он готовил аппаратуру. Термометры, вертушки. И пробирки. Сотни пробирок.
А ещё микроскоп, сачки, марлю...
Дел у него сейчас невпроворот.
Он будет "делать станции": брать пробы забортной воды, записывать её температуру и солёность.
Четыре толстенных, только что купленных журнала для записей ожидают его.
Некогда ему забавляться.
Не толкал он.
КАЯ
И Кая не могла толкнуть.
Она спала.
Она спала с той минуты, как шхуна отошла от берега.
Как выяснилось позже, она всегда спала. На ходу. Сидя. Стоя.
Кая была врачом. Легководолазам нужен врач. Он нужен им, как воздух, как насос, как ласты.
Она была самым удивительным врачом, какого мне только приходилось встречать.
В свободное время, когда она не спала, ОНА ТОЛКАЛА ЯДРО.
Тяжеленное ядро. Я как-то попробовал и вывихнул руку.
А она ничего. Ядро летело у неё, как из пушки.
Она была чемпионом города.
А сейчас она спала.
Спала не просыпаясь. Как спящая красавица. Как февральский медведь.
- ХР-РР-Р! ФФФ... ХР-РР-Р!
Где уж ей толкать меня!
ДИМА
Дима только-только окончил институт.
Он был специалист по доисторическим рыбам. ПО РЫБЬИМ ОТПЕЧАТКАМ НА КАМНЕ.
Дима - это маленький Марлен. Очень дельный и решительный. Только у Марлена бороды нет, а у него борода.
Замечательная борода.
- Вы не с Кубы? - спрашивали у него мальчишки.
- Нет, дети, я не с Кубы! - отвечал Дима.
- Врёт! Конечно, с Кубы! - Мальчишки шли за ним толпой.
Мог такой человек толкнуть меня? Нет.
А КТО ЖЕ?
Капитан стоял у руля. Моторист был в машине. Между прочим, я так его и не видел.
КТО ЖЕ МЕНЯ ТОЛКНУЛ?
Наверно, я сам себя толкнул в воду. Так сказал Марлен.
ГОЛУБАЯ БУХТА
