- Дед Мындрилэ! - крикнул капитан Козмуцэ.

- Ась? Кто там?

- Дед Мындрилэ, это я, твой племянник, капитан Козмуцэ. Запри псов и впусти нас.

- Вот те на! Неужто это ты, племянничек?

- Я самый.

- Каким ветром тебя занесло?

- Поведаю, коли проворней засеменишь ногами.

- Так я, парень, молодые-то ноги где-то потерял, одна заваль осталась. Так-тось! Запру-ка я псов. Так-тось! Отворю-ка я ворота! Эх, и надоела мне проклятущая старость. Так-тось! Раздую-ка я костер. Нет у меня бабы-помощницы, а занять ее негде. Да и держать невмоготу. Не то, чтобы кормить нечем, - насчет еды слава богу, а вот сила-то моя оскудела. Так-тось! Налью-ка я воды в котел да прицеплю его на крюк. Освободили лошадок-то от седел? Поклажу сняли? Угостите коней нашей тучной травушкой. Так-тось! Скиньте-ка с них сбрую да вот сюда, на пеньки, положьте. Разомнитесь, пошевелите ногами, руками, как мельница машет на ветру крыльями, - тоже поразмяться хочет. Около костра - родник. Умойтесь-ка, освежитесь. Так-то, племянничек. Ты зачем в наши края пожаловал, аль дело есть?

- Вот заморим червячка, все тебе расскажу, дед Мындрилэ.

- Ну ладно. Скажешь не скажешь - все одно. Видеть тебя я всегда рад, глаза-то у тебя точь-в-точь, как у матери покойницы, у сестры моей дорогой, сними, господи, все грехи с душеньки ее. Давно уж померла, бедняжка. Выдали ее в чужедальнюю негренскую сторону. И как ушла из родительского дома, только два раза я ее и видел - под венцом да в гробу.

Огромные псы залились лаем.

- Вона! Что вас так раздирает, псы?

Старик подошел к конуре и дважды ударил дубиной по доскам.

Псы замолчали.

- Есть просят, - прошамкал старик беззубым ртом и рассмеялся. - Тоже на мучение родились, как и люди.

Каждый раз, как капитан Козмуцэ приезжал по разным делам в эту лесную сторожку, он слышал от старика одни и те же речи, одни и те же сетования о бедной сестре Анастасии. Рэзеш задумчиво сидел, освещенный пламенем костра, дожидаясь, когда утихнет "колокол старика", как говаривал он. А случилось это в час ужина, когда дед Мындрилэ разжевывал деснами скудную пищу.

- Дедушка, - заговорил Козмуцэ, улучив минуту, - хорошо ты справился со всеми делами, а теперь послушай меня. Мне надобно нынче ночью перебраться через Днестр.

- Ага, ик! - насилу глотнул старик.

- Но не больно радуйся, дед. Еду я не насчет гуртов - на сей раз дело людей касается.

Старик вытаращил глаза и опять поперхнулся, насилу проглотив кусок, который бесконечно долго перемалывал на своей расшатанной мельнице.

- Прежде я искал кумовьев на том берегу для переправы волов на ляшскую сторону, - продолжал Козмуцэ. - Что правда, то правда. Волы наши теперь в хорошей цене: могилевские купцы кладут нам в руку безо всякой канители да без ляшской пошлины по талеру за пару, а потом перепродают их в неметчину. Наше дело переправить волов бродом и вывести в тихое место. А там пересчитываем, передаем из рук в руки, получаем талеры и все тут. Но теперь дело будет потруднее. Должен я снести грамоту к одному бывшему капитану Иона Водэ.

- Ага!

- И, стало быть, надо мне перейти в одиночку. Не хочу натолкнуться на стражу, чтоб ни грамоте, ни жизни моей ничто не угрожало. И чужого не могу послать. Сам должен пробраться в город, разыскать улочку, найти дом и хозяина. Вот оно как! Письмецо-то переправить труднее, нежели целый гурт волов. Да! Грамотка не велика, с ладонь - не больше, а зависит от нее жизнь дорогого нам мужа. Мы, негренские рэзеши, да и другие не желаем, чтобы сей дорогой нам человек перебирался в худом челноке да ночной порой, словно тать. Каждый волен тогда схватить его за горло, ведь за голову-то его большую цену назначили - и турки, и молдавский господарь. А ежели он с малыми силами покажется у всех на виду, могилевские стражи его остановят да корысти ради потащат обратно - в Буджак, либо в Хотин, либо в Яссы. Как им не позариться? Нажива богатая: дадут за него поболе, чем за целую сотню гуртов. Зато по моей грамотке соберется на той стороне в помощь тому, кто сию грамотку писал, сильная дружина, и тогда уж он без помехи поедет, куда ему надобно. Можешь переправить меня нынче вечером?

- Можно, - отвечал наконец старик, стряхивая крошки с бороды.

- А как?

- Да с рыбаками. Рыбацкая братия ходит к обоим берегам. Так-тось! Тебе, небось, приходилось с ними дело иметь, племянник. Али не знаешь их?

- Знаю. А как мне найти их в ночную пору?

- Найдешь, не бойся. Нынче времена переменились, и труд их переменился. Раньше, бывало, промышляют днем, а теперь ночью. Тогда торговали сомом, ловили его сетями на виду у всех, а теперь ловят ночью жерлицами в укрытых омутах. Но жерлицы стоят сами по себе, а рыбаки занимаются делом повыгоднее: возят торговых людей в Могилев. Наши купцы ищут там такой товар, чтобы весом полегче, ценой подороже; везти его легко, переправлять - забот мало. Тут тебе и бусы, тут тебе и румяна, тут и сонное зелье. Ведь что для княгинь, что для княжьих полюбовниц, что для цыганок во дворе господаря - уборы-то дороже дорогого. Женские прикрасы одинаковы, что у господ, что у рабов.

- А как мне, дед Мындрилэ, найти этих самых молодцов рыбаков?

- Да как! Пойдешь, как и прежде, по бережку речки. Вон там излучины, вона и омуты. Иди, как и прежде. Без грозного оружия. Надобен тебе только один ковш, а найдешь ты его в моей долбушке у самого устья ручья. Остальное тебе известно.

- Спасибо, дед Мындрилэ. Оставляю тебе тут коней, товарищей моих, а сам ухожу. Коль суждено еще нам свидеться, - не позднее завтрашнего утра поздоровкаемся.

- Да погоди ты, Козмуцэ. Объясни что, где и как.

- Завтра объясню, дед Мындрилэ. Сейчас недосуг.

- Тьфу! Только что был племянник, а теперь ищи ветра в поле.

Капитан Козмуцэ, смеясь, зашагал по тропинке вдоль ручья. Дошел до крутого спуска, где вода стремительно бежала среди ив. Пониже, в заводи, он нашел средь камышей, как и в былое время, когда промышлял скотом, челнок деда Мындрилэ без весел и шестов. Но ковш для отлива воды был на месте. Он взял ковш и пошел к ближайшему омуту. В меркнущих отблесках закатного света днестровские воды текли хмурые, серые, как свинец, тихо журча у берега. Капитан Козмуцэ опустился на корточки и, перевернув ковш донышком вверх, ударил раз по воде: "Хлоп!" Казалось, большая лягушка прыгнула в омут. Потом еще трижды: "Хлоп!", "Хлоп!", "Хлоп!". И Козмуцэ стал ждать. На месте ли люди на том берегу? Он настороженно вслушивался в сонную тишину задремавших лугов.

Потом ударил ковшом еще три раза.

И тогда услыхал ответные хлопки. А немного времени спустя вдали показался челнок, неслышно скользивший по реке, словно водяной паук. У Козмуцэ отлегло от сердца, он шумно вздохнул и выпрямился. Положив ковшик на место в дедов тайник, он поднялся на берег.

Когда лодка пристала, Козмуцэ вышел ей навстречу.

- Добрый вечер, друже, - тихонько сказал один из двух лодочников.

- Добрый вечер.

- Чего тебе надобно?

- Мне бы для праздничка сома покрупнее. Плачу на месте.

- Что ж, приятель. Можно. Садись и плыви с нами. Снимем рыбину с крючка либо из сетей возьмем. Постойка, мы с тобой вроде знакомы... Эге! Вот радость-то! Каким ветром, капитан Козмуцэ?

Кто только не знал негренского капитана? Все рыбаки, все барышники вниз и вверх по реке.

- У нас в Могилеве, - бесшумно налегая на весла могучими руками, шептали рыбаки в темноте, - совсем плохо пошли дела. Слышно, будто наши бояре и шляхтичи столковались с беями. Турки будто осели в хотинской земле и такой у них уговор: шляхтичи слушаются, турки повелевают. И еще порешили наши шляхтичи и басурмане поднять гонение супротив запорожцев. Хотят, стало быть, шляхтичи приструнить запорожцев, вырезать их, поубавить их племена. Так что народ недоволен.

- Ну, понятно, недоволен, - заметил капитан.

- А то как же. Посмотрим, что еще будет!

А какое дело у капитана в городе Могилеве? Оказалось, что капитану Козмуцэ надо побывать на Хомутной улице у мастера Милослава Чишки заказать новое седло.