Мы встречаем в этом рассказе и героя рассказа "Нет пророка в своем отечестве", но уже окончательно лишенного романтического флера: это шляхтич Флосс, такой же, как Вильк Гарбовецкий, "ненастоящий барин", владелец деревни Малый Прогресс, к которой он прикупил еще деревеньку Слабая Воля; вот чем стало уже для Сенкевича движение "позитивизма". Конечно, от такого прогрессиста крестьянину нет ни защиты, ни помощи. Репа и его жена погибают.
Религия, к которой Сенкевич (как большинство польских и не польских позитивистов) тянулся, боясь последовательной материалистической мысли, тоже поворачивается к народу какой-то безнадежной и ужасной стороной. В прекрасном рассказе "Ангел" несчастная осиротевшая деревенская девочка, полузамерзшая, засыпает в лесу; сквозь дремоту она слышит тихие шаги и думает, что это, наверно, пришел ее спасти ангел-хранитель, в которого ее научили верить; она открывает глаза - перед ней оскаленная волчья пасть. Это смерть пришла ее спасти от безысходного страдания.
Все лучшие рассказы Сенкевича - признание этой ужасающей истины: образованные классы далеки от крестьянства, им нет дела до крестьянской беды, а сами крестьяне - темные, голодные, доведенные до отчаяния, ничем не могут себе помочь. Не раз (например, в "Набросках углем") Сенкевич пишет о страдании, которое перешло ту меру, до которой оно еще сплачивало несчастных; теперь оно начинает их разобщать и ожесточать против всего мира. Рассказ "Янко-музыкант" изображает не только измену шляхты Своему народу, ее равнодушие к жизни народа, к судьбе его талантливых представителей, но также и отупение многих людей из народа, перестающих ценить друг друга и самое жизнь.
Угнетение и разорение польского народа "собственными" - польскими дворянством, буржуазией, бюрократией во много раз утяжелялось давлением аппарата, созданного для всестороннего угнетения иноземными захватчиками. В рассказе "Из дневника познанского учителя" изображено издевательство немцев-учителей над польскими детьми, отупляющее действие системы германизации. В одном из своих писем Сенкевич объяснял, что имел, собственно, в виду русификаторскую школьную систему и перенес место действия в Познань для того, чтобы русская цензура разрешила печатать рассказ в Варшаве. Сделать это внешнее изменение было, конечно, совсем нетрудно, ибо прусская система разнилась от российской лишь большей тупой последовательностью.
В знаменитом рассказе "Бартек-Победитель" польский крестьянин, который отличился, воюя против Франции в рядах прусской армии и участвуя во всех ее насилиях над мирными французами, получает за это ордена и медали, но, возвратясь в родную деревню, он остается по-прежнему презренным для представителей нации господствующей, для немцев; вообразив, будто немцы его в самом деле до себя "возвысили", и пытаясь на этом основании отстаивать свои права, он должен погибнуть.
Поляки живут на своей родной земле не как хозяева, а как изгнанники. Быть может, им лучше в настоящем изгнании, в эмиграции, за границей?
Сенкевич был в Америке в качестве корреспондента, в связи с открытием выставки в Сан-Франциско. Из его американских рассказов достаточно прочесть хотя бы два - "За хлебом" и "На маяке", чтобы узнать, что лишь немногим, наиболее деловым, наиболее подготовленным к жизненной борьбе, удачливым и сильным людям удается в Америке улучшить свою судьбу или просто выжить, а рядовые польские крестьяне, которые у себя на родине еще могли кое-как перебиваться, обречены на быструю гибель. Жизнь в капиталистической Америке еще бесчеловечнее, беспощаднее, чем в полуфеодальной, отсталой Польше. "Не люди издевались над ней, - пишет Сенкевич об умирающей в Америке с голоду польской деревенской девушке, - а жизнь и ее условия. Что было делать в американском водовороте, в этом гигантском "бизнесе" этому полевому цветку из Липинец? Как жить? Гигантская колесница неизбежно должна была раздавить это хрупкое существо, как всякий воз давит попавшиеся ему на дороге полевые цветы".
Рассказ "За хлебом" написан в 1879 году; в бесчеловечности Сенкевич винит теперь не отдельных людей, а "жизнь и ее условия". В США эти "условия" были ему, в общем, понятны: он описывает, какими способами наживаются капиталисты, занимающиеся вербовкой и перевозкой эмигрантов, устройством эмигрантских колоний в гиблых местах. А как же в Польше?
Сенкевич бился над этим вопросом, но так и не нашел на него ответа. Политический кругозор его оставался узок Несмотря на силу своего патриотического чувства и своей любви к родному народу, он так и не выработал себе сколько-нибудь продуманных убеждений; отказавшись от "позитивизма", он не нашел взамен ничего другого; а чтобы уйти от скептицизма и отчаяния, скроил себе реакционное "мировоззрение" из зауряднейшего консерватизма (без достаточно, впрочем, определенного содержания). Он не смог воспринять то будущее, которое открывалось перед Польшей развитием пролетарского революционного движения в России и Польше конца 80-х - начала 90-х годов. Последний период его жизни и писательской деятельности был поэтому безотраден, несмотря на то, что внешние обстоятельства - деньги, слава - были у него отличные В периоды острой общественной борьбы пусть неопределенная, но все-таки несомненно реакционная позиция не может никому, в особенности писателю, пройти даром: Сенкевич оказался противником даже буржуазно-демократической революции 1905 года, в которой, рядом с русскими товарищами, принимали героическое участие десятки тысяч польских рабочих и крестьян. Об этом великом историческом событии, с которым польский народ связывал свои надежды на национальное и социальное освобождение, Сенкевич написал роман "Водовороты", не имеющий ни малейшей идейной и художественной ценности. Здесь не помог даже его замечательный артистизм, в силу которого он раньше, часто не умея объяснить себе истинных причин явления, не умея сделать из него выводы, все же способен был верно улавливать и изображать характерные черты. Ум Сенкевича, закосневший в период тяжкого безвременья, не оказался способным ожить и обновиться, когда этому периоду пришел конец.
