Руку от плеча до кисти ломило уже нестерпимо. Глебу казалось, что каждый раз, когда меч сшибался с булавой, под кожу тугими струями брызгал кипяток, который растекался по всему телу, ошпаривал мышцы, кости, нервы и заставлял спотыкаться бешено стучавшее сердце. Может, зря остановил Пяйвия? Может...
Нет! Вдвоем на одного, ножом в спину - разбойничья повадка. Ему ли, внуку княжеского воеводы Свенельда, честному воину, прожившему на земле тридцать бурных лет и триста раз вот так - без шлемов и забрал - глядевшему в глаза смерти, опускаться до подлости, спасая жизнь, пускай даже очень хорошую жизнь? Любую мысль об этом - долой! Жаль только одного - что погибнуть доведется не в благородной битве с иноземной ратью, а от руки черного ночного лихоимца, который, поди, и говорит-то с ним на одном языке...
Отступать дальше было некуда - чужак загнал его в лес, и меч хлестал по нависшим ветвям. Рукав кафтана намок и отяжелел от крови, рана жгла, словно в плечо воткнули раскаленный прут. Глеб чувствовал, что рука, а вместе с ней и вся правая половина тела немеет и отказывается служить. Он взмахивал оружием, как птица подбитым крылом, и как-то тупо и отрешенно удивлялся, почему чужак до сих пор не нанес последнего - сокрушающего и победного - удара. Неужели устал? Вряд ли. Булава крутилась, как мельничный размах, - мерно и безостановочно.
Глеб понял, что силы вытекли - осталась разве что капля. Умирать, пятясь? Недостойно бойца! Он сдавил рукоять меча обеими руками и ринулся вперед - на шипы, на железо, под которым, наверное, совсем недавно хрустели чужие кости, а сейчас хрустнет и его... грудь? голова? Какая разница!
Нога зацепилась за выперший из земли корень. Глеб, распластавшись, полетел в траву, хотел в последнем осознанном движении дотянуться острием меча до коренастой фигуры чужака, но тот отскочил назад и поспешно убрал руки. Все! Глеб нырнул лицом в мокрый от ночной росы вереск и потерял сознание.
Первое, что услышал, придя в себя, - резкий и частый, будто водили ногтем по костяному гребню, треск огня. С трудом разодрал слипшиеся ресницы и вздрогнул. Вырываясь из недр земли, в плотную смоляную тьму ночи вгрызались зубья ярчайшего пламени. Глеб невольно сжался, но тут же ругнул себя за испуг костер, всего лишь костер... Разведенный посреди просторной лесной поляны, он полыхал, глотая наваленный щедрой рукой хворост, и выщелкивал в небо искры.
Глеб лежал на краю поляны, под гигантской сосной. Спине было мягко кто-то заботливо соорудил ложе из гибких можжевеловых веток и прелой листвы. Раненая рука была туго спеленута белыми лоскутьями, сквозь которые ржавыми пятнами проступала засохшая кровь. В плечо по-прежнему толкалась острая боль, но теперь она была терпимой.
Глеб попробовал приподняться и почувствовал, как его корежит страшная ломота и усталость. Он вытянул левую руку с растопыренной пятерней, вцепился в траву и перекатился на бок. Спину лизнул холодный воздух, но кожа вмиг покрылась обильным горячим потом. Глебу показалось, что тело зарыдало от боли.
Шагах в трех от себя он заметил сжавшуюся в комок знакомую фигурку и еле слышным голосом позвал:
- Пяйвий... - и увидел вспыхнувшие неподдельной радостью глаза.
Пяйвий на коленках подполз к нему, склонился, пытливо и нежно заглянул в лицо.
Живой... да?
- Да. - Глеб проглотил колючую слюну. - Ты... убил его?
Пяйвий молча покачал головой.
- Нет? А как же...
Глеб начал говорить и осекся: из-под темной сени деревьев с охапкой хвороста в руках вышел тот самый разбойник, с которым он дрался час... или вечность тому назад.
Пяйвий повернул голову и вцепился в чужака взглядом маленького злого волчонка.
Тот посмотрел в их сторону, пробубнил угрюмым баском:
- Очухался?
Шумно бросил хворост в траву и, повернувшись к ним спиной, с показным равнодушием присел у костра.
- Ты кто? - спросил Глеб удивленно.
- Еще не понял?
- Нет... Если добрый человек, зачем бродишь по ночам... с булавой? Зачем напал?
- А если лихой?
- Если лихой, то почему не добил меня там, у дороги?
- Лежачих не бью.
- Могу встать! - сказал Глеб с неожиданной яростью. - Где мой меч?
- Не надо! - Пяйвий вскочил, готовый заслонить его собою, но чужак пошарил рукой в траве и небрежно бросил через плечо измятую и покрытую зазубринами полосу стали.
- Вот твой меч. Им теперь только в грядках копаться.
Глеб хотел сказать в ответ что-нибудь обидное, но с языка сорвалось совсем не то:
- А купец клялся, что дамасский...
- Брехня!
Глеб не знал, что говорить. Сквозь треск костра слышно было, как чужак шевелит прутиком угли. Пяйвий снова опустился на землю, осторожно коснулся пальцем перевязанной руки Глеба.
- Больно?
- Ерунда...
- А ты крепкий парень, - донеслось от костра. - Троих уложил.
- Двоих, - поправил Глеб, вспомнив недобитого лучника.
- И меня утомил изрядно. Думал, не одолею.
- Ты и не одолел. Подожди... Подымусь, продолжим.
- Продолжим, - с готовностью согласился чужак. - Потом. Если встретимся.
- Почему потом?
Чужак обернулся, и Глеб разглядел дремучую, как у сказочного лесовика, бороду, под которой - показалось? - пряталась ухмылка.
- Крови из тебя сколько вытекло - считал? Ушат, а то и поболе.
- Ну, ты загнул...
Глеб вдруг осознал, что не испытывает к этому человеку ненависти. Было желание еще раз помериться силами, доказать свое превосходство, но убить? нет.
- Если ты и разбойник, то благородный.
- Спасибо, - отозвался чужак. - Утешил.
- Как тебя зовут?
- Коста. Кость у меня крепкая, вот и прозвали.
- Да уж, крепкая... - Глеб потер ноющий бок. - А те трое, они тебе кто?
- Никто. Просто дороги вместе сошлись.
- Давно?
- С месяц. А теперь вот разошлись...
- И много награбить успели?
Чужак опять обернулся, долго смотрел на Глеба прищуренными глазами.
- Какой ты любопытный. Сам-то кто?
Глеб ответил без утайки.
- А он? - Чужак кивнул на Пяйвия.
-Долго объяснять.
- Нож метнул знатно, - сказал Коста с уважением. - Где так навострился?
Пяйвий поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, на чужака поглядывал хмуро, из-под насупленных бровей.
- Он из земли Тре, - сказал Глеб, желая удивить.
- Лопин, стало быть? Далеко забрался...
Коста неторопливым движением подбросил в костер сухих веток, выбрал из оставшейся кучи прут подлиннее и стал крепкими ногтями сдирать с него кору.
- Лопин? - Глеб приподнялся на локте, охнул, но, пересиливая боль, выпрямил руку, сел. - Откуда знаешь?
- Старик один болтал. В Новгороде. Есть, говорил, такая земля, и живет в ней народ, лопины.
- А еще что говорил?
- Разное... Богато, мол, живут - рыба в озерах не переводится, жемчуг хоть заступом греби, зверья в лесах видимо-невидимо. Но главное, - тут Коста сделал паузу, пропустил очищенный прут сквозь сжатый кулак, - все это богатство - с неба...
- Как с неба?
- А так. Раз в год находит на тот край туча, и сыплются из нее белки, зайцы, оленцы малые... Падают на землю и расходятся по лесам. Оттого и не убывают, сколько ни стреляй.
Глеб перевел взгляд на Пяйвия.
- Это правда?
Тот сжался по-воробьиному, совсем как тогда, в корчме, и произнес глухо:
- Нельзя... Нельзя сказать.
- Чудак ты, право! Чего хочешь, чего боишься - не пойму.
Глеб, постанывая, подполз поближе к костру, лег рядом с Костой, спросил, переводя дыхание:
- А еще... что... говорил?
- Не знаю. Ушел я... Не люблю, когда брешут.
- А если правда?
- Мне-то какое дело? Я туда не собираюсь.
Возле хворостяной кучи лежала серая холщовая котомка. Коста деловито развязал веревку, запустил внутрь руку с толстыми коричневыми пальцами, долго рылся и наконец извлек на свет пузатую луковицу с проклюнувшимся зеленым ростком.
