Встреча с командующим фронтом произошла в районе Станислава на командном пункте. Моросил дождь, из долин тянуло пронизывающим холодом. Иван Ефимович сидел за столом в меховой безрукавке и внимательно разглядывал нас через стекла своего пенсне. Гордо поднятая голова его время от времени подергивалась: видимо, давало о себе знать прежнее ранение. Говорил он несколько в нос, растягивая слова, и редко когда не смотрел на собеседника:
- Значит, вы были на правом фланге 1-го Украинского?
- Так точно, - подтвердил Жданов.
- Ну а теперь будете на левом.
Петров кивнул головой, поднялся, неторопливо подошел к карте, закрывавшей собой чуть ли не полстены.
- На правом было легче, - сказал он. - Правый фланг и центр продолжают наступление. А левый, как видите, уперся в Карпаты, отстал и тормозит продвижение других войск. Он занимает, как видите, самостоятельное оперативное направление и потому выделен в особый, 4-й Украинский фронт, который мы и имеем честь представлять.
Командующий отошел от карты, развязал тесьму скрученного на столе рулона, развернул крупномасштабную карту Карпат и прилегающих к ним районов.
- Карпаты не простая горушка, - сказал он. - Это цепь. хребтов, простирающихся в глубину более чем на сто километров. Видите, сколько долин и горных рек! Карпаты - серьезная преграда. И тут авиация должна сыграть большую роль.
Петров понимал толк в авиации и по достоинству ценил ее. Он, например, сам лично ставил задачи воздушным разведчикам и выслушивал их доклады. Однажды мы представили ему на утверждение план одной из частных операций. Петров внимательно просмотрел его, кое-что подчеркнул, а потом дал совет, с которым нельзя было не согласиться.
- Надо же! - одобрительно заметил потом Жданов.-- Размах фронта огромный, забот у командующего побольше, чем у нас, а он все же нашел время спокойно разобраться в наших делах.
Под стать командующему был и начальник политуправления фронта Михаил Михайлович Пронин. Судьба второй раз за время войны свела нас вместе и больше уж не разлучала до Дня Победы. Я научился у него многому, и прежде всего принципиальности в решении вопросов, партийной оценке событий и фактов. Пронин, так же как и Петров, вникал в детали любого дела, которое предстояло решать, взвешивал его во взаимосвязи с другими событиями и такой обстоятельностью подкупал каждого, кто соприкасался с ним по работе.
Член Военного совета фронта Лев Захарович Мехлис жил несколько поодаль. Честно говоря, я еще не совсем избавился от предубеждения к этому человеку, которое сложилось у меня еще по возвращении из Китая. Тогда я целую неделю ждал его приема.
Жданов и я зашли к нему. Он встал, поздоровался и сразу же задал несколько вопросов:
- Как вы, летчики, будете отыскивать цели в горах? Как отличите свои войска от войск противника? Где намерены расположить командный пункт? - И, не дожидаясь ответа, заявил: - Имейте в виду: ударите по своим - будем спрашивать с вас, и только с вас.
Разговаривал Мехлис лаконично, мысль свою выражал предельно ясно. Обращаясь ко мне, он сказал:
- Помните, я должен всегда знать, чем живет ваша армия, как прошел день, какие успехи, какие недостатки выявились, что думаете делать завтра.
Однажды в минуту откровенности он признался:
- Не могу спать спокойно, пока не узнаю подробно обстановку.
Он жил как бы вне времени, для него не существовало ни дня, ни ночи. Мехлису ничего не стоило в час ночи позвонить и сказать: "Приезжайте, нужно поговорить о деле", хотя я в это время находился где-либо в шестидесяти километрах от штаба фронта. Правда, по пустякам, ради каприза он никогда никого не вызывал.
По многим вопросам он обращался лично к Сталину. Его разговоры с Верховным Главнокомандующим отличались смелостью суждений. Он не просто комментировал обстановку, а высказывал свои конкретные предложения. Доклады Мехлиса отличались широтой охвата событий, концентрировались на узловых вопросах. Нам, политработникам, было чему у него поучиться.
Он не полагался только на свою память, хотя она была у него довольно цепкая, а возил с собой большой блокнот, куда записывал все, что привлекало его внимание в войсках. Вернувшись в штаб, Мехлис вызывал к себе ответственных людей и вел с ними далеко не лицеприятный разговор.
Как-то у нас взорвались два вагона боеприпасов. Мехлис звонит мне и говорит:
- Приезжайте ко мне и привозите Малышева. Приезжаем, входим в кабинет.
- Знаю, будете оправдываться. Генерал, мол, не может проследить за каждым ящиком снарядов, - упредил он наши объяснения. - Но научить людей охранять военное имущество и боеприпасы, проявлять бдительность вы должны и обязаны.
Мехлис отругал меня и начальника тыла, потом доверительно сказал:
- Поймите, товарищи: успех в войне на четыре пятых зависит сейчас от того, выдержим ли мы экономически, сумеем ли в достатке обеспечить армию оружием и боеприпасами. Расход снарядов, бомб неимоверно огромный, а тут по чьей-то нерадивости вагоны взлетают на воздух. Учтите это, чтобы к такому разговору впредь не возвращаться.
По делам службы мне довелось заехать в гвардейский истребительный авиационный полк, где заместителем командира по политической части был подполковник Зуб. Я и раньше слышал об Иване Андреевиче немало хорошего: храбрый летчик, лично сбил четырнадцать вражеских самолетов, награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны и Александра Невского. Отвага и пилотажное мастерство в нем сочетались с прекрасными организаторскими способностями и душевными качествами.
Я далек от мысли идеализировать людей. Но при более близком знакомстве с подполковником Зубом у меня невольно мелькнула мысль: вот человек, который по праву носит гордое имя политического работника.
Я бы не сказал, что Иван Андреевич сам вникал в каждую мелочь, хотя, как говорится, политработнику до всего есть дело. Прекрасно зная людей, он умел опереться на них, вовлекал в работу весь партийный актив. Благодаря хорошо поставленной информации он всегда был в курсе происходящих событий в полку, своевременно реагировал на каждое явление.
Чего греха таить: встречаются еще такие политработники, которые стараются всюду поспеть сами. Мечутся они. нервничают и вроде стараются, а дело стоит, то там, то здесь обнаруживаются прорехи.
Подполковник Зуб поступал по-другому. В каждой эскадрилье у него были надежные помощники - коммунисты, которые охотно выполняли все его поручения. В итоге - и политическая работа шла неплохо, и летать замполит успевал.
В день моего приезда в полку проводилось совещание летного и технического состава. Обсуждались особенности полетов и боевых действий над горной местностью. Ведь наши наземные войска подошли к Карпатам.
Полк, ранее воевавший на Кавказе, уже имел в этом отношении некоторый опыт. Такие асы, как майор Гнидо, капитан Дударь, старшие лейтенанты Ясанис, Карачинский, лейтенант Рейдель, сбили не по одному самолету над горами. Приглашенный на совещание командир штурмовой авиаэскадрильи майор Можейко тоже уже пять раз водил свои экипажи над гористой местностью и успел уничтожить шесть вражеских эшелонов.
Но дело в том, что осенью 1944 года полк пополнился большой группой молодых летчиков. Их-то и учили ветераны, чтобы не нести потом напрасных жертв. На совещании шел разговор об особенностях ориентировки над районом .предстоящих боевых действий, о тактике истребителей при ведении группового боя в этих условиях и по другим важным вопросам.
Послушал я выступавших и подумал: "Дельные советы высказывают, почему бы этот опыт не распространить в других частях?"
После совещания поговорил на этот счет с подполковником Зубом.
- У нас тут кое-что написано, вроде памятки летчику,-сказал он.- Если подойдет другим, будем только рады.
"Молодец! - подумал я об Иване Андреевиче. - Ведь никто ему не приказывал ни таких совещаний проводить, ни разрабатывать памятку. Сам додумался, увидел, что польза от этого будет немалая".
