Командир эскадрильи особо отметил мужество воздушного стрелка-радиста младшего лейтенанта Клещина и командира экипажа старшего лейтенанта Ланге. Больше всех в этом полете досталось бомбардировщику, которым командовал Головко. В его фюзеляже и крыльях мы насчитали около двух десятков пробоин.

- Задание выполнили хорошо, - подводя итоги дня, сказал командир части. Разбор полетов, если позволит обстановка, проведем завтра утром. Ну а вам, обратился он к техникам, - придется ночью потрудиться. Подремонтируйте машины, заправьте их горючим, подвесьте бомбы. С рассветом - вылет.

Батальонный комиссар Зубарев собрал редакторов боевых листков и проинструктировал их. Вооружившись карандашами, они тут же приступили к работе: начали рисовать, писать заметки, стихотворные строчки, делать дружеские шаржи. Вскоре боевые листки уже красовались на стоянках самолетов.

Позже мне доводилось встречаться не только с командирами, но и с политработниками, которые недооценивали это сродство пропаганды. "Была нужда возиться с какими-то листочками, - пренебрежительно говорили они. - Назвал фамилии наиболее отличившихся на разборе полетов - и довольно".

Товарищи не понимали того простого факта, что низовая печать, в том числе и боевые листки, - очень оперативная и конкретная форма политической работы. Какое чувство гордости у людей вызывало сознание того, что их фамилии, крупно выведенные цветным карандашом в боевом листке, красуются на виду у всех друзей! Значит, героев дня заметили, оценили.

Вечером мы с Зубаревым собрали политработников, агитаторов и других активистов, чтобы поговорить с ними о дальнейшем повышении действенности их работы, об инициативе.

Впервые за последние дни июля я возвращался в политотдел дивизии удовлетворенный: крылатые Цицероны работают на совесть.

Штабу дивизии потребовались разведданные об одном из крупных железнодорожных узлов, но которому в самое ближайшее время предполагалось нанести бомбардировочный удар. Решили послать на разведку два экипажа. Ведущим назначили Николая Иваницкого - грамотного в тактическом отношении и храброго летчика, не однажды проявлявшего инициативу и хладнокровие при выполнении боевых заданий.

Ранним утром Иваницкий со своим напарником взял курс на запад, в тыл противника. Над целью разведчики были встречены мощным заградительным огнем зенитных орудий. Однако они прорвались сквозь заслон, сфотографировали железнодорожную станцию и развернулись для следования на свой аэродром. Вскоре самолет Иваницкого начал отставать и снижаться. Ведущий показывал какие-то сигналы крыльями, по его напарник не сумел разобраться в них. Он видел, как машина командира снизилась над лесной поляной и плюхнулась на фюзеляж. Иваницкий выбрался из кабины и подал знак руками своему ведомому. Но тот был еще неопытным летчиком. Не поняв командира, он возвратился в полк и доложил:

- Иваницкого подбили, сел на вынужденную.

- Покажите, в каком районе.

Летчик раскрыл планшет, достал карту и ткнул пальцем в прогалину между лесными массивами.

- Ну а ты, что ты сделал!? - возмутился командир. Ему было обидно за то, что парень ничего не предпринял для спасения Николая Иваницкого-отличною воздушного бойца.

- Я? - недоумевал ведомый. - А что я мог сделать?

- Ох, аника-воин, - в сердцах махнул на него рукой командир и позвал Петрова, шустрого, с выгоревшими от солнца бровями и облупившимся носом старшего лейтенанта. - Полетишь сейчас вот с ним. Если можно сесть, садись и забери Иваницкого. Понял?

- Так точно! - подтвердил старший лейтенант и побежал к своему самолету.

Поляну, где сел Иваницкий, он обнаружил без труда. На месте самолета оказался догорающий костер. Сам же летчик, опасаясь фашистов, по-видимому, скрылся в лесу, потому что обнаружить его не удалось.

А дней через пять Николай Иваницкий пришел в полк. Оборванный, заросший. Глаза впали, губы потрескались. Сплошной линии фронта тогда не существовало, и ему удались пройти по болотистой, малонаселенной местности. Однополчане встретили его радостно, по-братски: вынести такое испытание - дело нелегкое. Однако радость их была короткой. Сначала Иваницкого пригласили на беседу в особый отдел полка, потом под конвоем отправили в штаб армии.

Обо всем этом мне в тот же день сообщил в политдонесении заместитель командира полка по политчасти. Он хорошо знал Иваницкого и, по всему было видно, сочувствовал ему, однако никаких далеко идущих выводов не делал.

Прибыв в этот полк на следующий день, я пригласил оперуполномоченного и попросил его подробно рассказать о разговоре с Иваницким.

- Трудно о нем судить, - неопределенно начал тот.- Хотелось бы верить ему, но где гарантия, что он говорит правду? Самолет будто бы сжег. Сгорела и пленка с фотоаппаратом. Потом он пошел якобы на восток. Деревни, что встречались, обходил. Слышал слева канонаду, по немцев не встречал.

Уполномоченный прикурил и глубоко затянулся.

- И верится и не верится, - повторил он, видимо, полюбившуюся ему фразу. Прикиньте но карте. Расстояние не так уж велико, а в полку не был пять суток. Где пропадал?

- У вас есть доказательства, что он вступал в контакт с немцами? - спросил я уполномоченного.

- Какие там доказательства?..

- Какое же вы имеете основание подозревать Иваницкого?

- Основание? - переспросил уполномоченный.- Пять суток пребывания на территории, занятой противником.

- Разве это о чем-либо говорит?

- Товарищ полковой комиссар, не сбивайте. У меня есть указание...

- Летать Иваницкий будет?

- Вряд ли, - высказал сомнение уполномоченный.- Скорее всего его отправят в тыл, на проверку.

Я понимал оперуполномоченного: как коммунист, он разделял мое мнение, но должен был выполнить указание своего начальника.

На самолетной стоянке я встретил командира полка, отвел в сторону и спросил:

- Вы знаете Иваницкого?

- Хорошо знаю.

- Как он воевал?

- Никаких претензий предъявить к нему нельзя.

- Он коммунист?

- Был. Исключен в училище. Знаете этот случай?

- Знаю, могли бы вы за него поручиться?

- Вполне. Я даже сказал об этом уполномоченному. но тот не рекомендовал: дело, говорит, щекотливое... А жаль человека. Хороший летчик.

В авиационном училище Иваницкий был отличным инструктором, командиром звена. Когда началась война. он написал рапорт: "Прошу отправить на фронт". Но ему сказали, что надо готовить летные кадры для фронта.

Скрепя сердце летчик смирился с отказом. Нередко сутками не уходил он с аэродрома, по нескольку раз в день поднимался с будущими воздушными бойцами на учебном самолете, чтобы ребята обрели навыки пилотирования, усвоили хотя бы азы тактики, научились стрелять. И все шло хорошо.

Но вот однажды приключилась беда. Курсант, управлявший машиной, поздно заметил проходившую по окраине аэродрома женщину, и она погибла. Иваницкий сидел в задней кабине и увидел женщину, когда несчастье предотвратить было уже нельзя. Их арестовали - инструктора и учлета.

Сначала Иваницкого отправили в пехоту, потом какими-то судьбами он вырвался в авиацию. И вот теперь снова предстоит военный трибунал.

Поговорив с оперуполномоченным, я долго думал о Николае Иваницком, внимательно изучил его личное дело, беседовал с однополчанами, которые вместе с ним летали на выполнение боевых заданий. Не было у нею изъянов ни в биографии, ни в летной работе на фронте. И я сказал командиру дивизии:

- Буду настаивать, чтобы Иваницкого вернули в полк. Поддержите мою просьбу?

- Непременно, Андрей Герасимович, - твердо решил Федоров.

Разговор с начальником контрразведки был, признаться, нелегким.

- Будьте же человеком, - старались мы с Федоровым воздействовать на него.-Летчик пришел с оккупированной территории с оружием. Ручаемся за его честность и преданность Родине.

Начальник контрразведки, не имея явных улик против Иваницкого, начал уступать нашим настойчивым просьбам и поручительствам: