Джин-тоник закончился, за остатками ликера переместились в комнату. Теперь Наталья казалась даже веселой. Строила планы на будущее, прикидывала, в каком регионе России сейчас проще жить, и где мужиков много, а баб мало.

Марина слушала рассеяно. Она хотела домой, в свою родную комнату, на свой родной диванчик, и тревожилась за маму, которая обязательно будет волноваться. Думала о том, что дома можно было бы переодеться в легкий халат, а не сидеть в тесном и неудобном облегающем сарафане с тускло поблескивающей металлической "молнией".

"Молния" бликовала в свете хрустальной люстры, в стенке мерцали высокие бокалы и пузатые коньячные рюмки. Темнели корешки книг и стопки журналов.

И вдруг она увидела льва. Огромного желтого льва с оскаленной пастью и развевающейся гривой, равнодушно глядящего мертвыми глазами с обложки какого-то довольно толстого тома.

"Ой! Что это?" - Вырвалось у неё непроизвольно. Наталья разморено уронила:

- Фотоальбом. Английский.

И тогда Марина спросила про льва: почему именно лев? Что это значит? Зачем?

Та рассмеялась:

- Для устрашения, наверное. Чтобы их все боялись... А, вообще, это чуть ли не символ их такой королевский? Британский Лев. Как, бишь, он там у них называется? "Бритиш лайн"?

Марина кивала: "да-да, конечно, именно "бритиш лайн", и завороженно смотрела в круглый, равнодушный львиный глаз, словно бы затянутый бельмом.

Спать легли на одном диване. Наталья вытащила свежую простынь в цветочек, заправила одеяло в новый пододеяльник. Взбила подушки, выключила верхний свет, включила торшер.

- А, знаете, Наташа, что я вам скажу, - проговорила Марина не совсем уверенно. - Я, конечно, не знаю, я - не юрист, но, вообще-то, вероятность большая... Вы ведь не были официально замужем после развода с Тимом Райдером?

- Не-а! - Слюсарева широко зевнула и потянулась: остро пахнуло дезодорантом.

- Понимаете, мне сказали, что вы, а таком случае, имеете право на его деньги. Не на все, наверное, но на какую-то, достаточно большую часть. Это, конечно, решается и через нашу, и через их, английскую, бюрократию...

- Что-о? - Только и смогла выдавить из себя ошарашенная Наталья, до которой, наконец, дошел смысл услышанного. - Погоди-погоди! Что?!

... - В общем, так она "чтокала" минуты, наверное, три! - Марина расстегнула обтянутую замшей заколку и с наслаждением тряхнула волосами. По-моему, до утра в себя придти не могла. Этакое счастье на бабу свалилось - сразу целая куча денег. После того-то, как она по замызганным "хрущевкам" от уголовников пряталась!

- Думаешь, она не врет? - Лиля нервно хрустнула пальцами.

- Думаю: не врет. У ней ума не хватит на то, чтобы врать... Лев этот, конечно, поначалу меня напряг. Да меня, вообще, все напрягло! Схватила за грудки, трясет, орет что-то в лицо. "Все, - думаю, - смертушка моя пришла". А потом ничего: мы с ней даже утром кофейку выпили. Собака, правда, из дружелюбия мне весь босоножек сжевала.

- Марин, но ты уверена?

- В том, что не она женщина Бокарева? На сто процентов! Даже на тысячу! Во-первых, не тот уровень, ей бы с каким-нибудь айзером с рынка самое то было. А во-вторых... Знаешь, верю я в эту историю с уголовником. Ну, на фига ей сочинять? Одно только странно: он ведь её не только не добил, но ещё и не изнасиловал!

- Как раз ничего странного.

- Почему?

- А потому что, если все это правда, то Вовчик здесь, скорее всего, ни при чем. Кто-то другой её ударил по голове. Кто-то другой... А Вовчик пригрозил, протрезвел и забыл.

В комнате стало тихо. Только тоненько повизгивала Оленька за стеной, да что-то успокаивающе бормотала Кира Петровна.

- Кто "другой"? - переспросила Марина, странно глядя на Лилю.

- Тот, кто за всем этим стоит. Она - претендентка на наследство, её попытались убрать первой. Потом - Тим, потом Олеся...

- То есть, наследницей остается, в любом случае, Оленька?.. Жуть какая!

Лиля ничего не ответила, закрыла лицо обеими руками и прислонилась к стене, подвернув ноги под себя. Марина посидела ещё некоторое время. Потом взяла со стола заколку, снова забрала в пучок свои густые каштановые волосы, виновато прокашлялась:

- Ну что, я пойду, наверное? Если что понадобится - ты звони...

Лиля кивнула.

- ...И. вообще, не волнуйся. Может ещё все обойдется? Ну, в этот раз не нашли любовницу - в следующий найдем!

Ей захотелось сказать, что это не шахматы, где, продувшись однажды, все равно имеешь шанс отыграться, но она промолчала.

Марина вышла, что-то шепнув в коридоре Кире Петровне. В комнату проскользнула улыбающаяся, нетвердо стоящая на кривеньких ножках Оленька. Промяукала что-то вроде: "Ма-а-му", попыталась вскарабкаться на кровать. Лиля взяла её под мышки, подтянула к себе, рассеяно убрала из волосенок запутавшийся клочок бумажки. От светлой макушки нежно пахнуло молочком, розовые голые ножки засучили по Лилиным коленкам.

- Оля, - тихо проговорила она, вслушиваясь в звучание имени. Повторила. - Оленька...

И почему-то представила, как это имя будет произносить другая женщина Вадима. Неведомая, страшная, без лица... Белая бесформенная маска с отпечатком кофейной губной помады. И чьи-то глаза под маской? Но чьи?!

Стемнело быстро. Оленька так и уснула здесь же, на кровати, разметавшись по зеленому покрывалу и запрокинув голову. Лиля легонько, одним пальцем, гладила её, спящую, по щеке. Деликатная Кира Петровна в комнату не заходила.

У соседей громко играл магнитофон, в воздухе звенела тревожная песня про черную луну. Луна, и в самом деле, была странная. Огромная, желтая, с темным, размытым ободком, похожая на радужку человеческого глаза в контактной линзе.

Лиля думала о том, что будет дальше. Вернее о том, что дальше уже ничего не будет. Любовницу Вадима искать не только бесполезно, но и бессмысленно. Правильно спросила Маринка в самом начале: "Зачем она тебе? Что ты с ней собираешься делать? В картишки перекидываться?"

Маринка, Маринка, Маринка... Львенок на полке и что-то важное, сказанное мимоходом, отчего нехорошо захолонуло сердце.

Вадим... Вадим сразу предупреждал, что предлагает сделку. Разве он обманул? Разве всегда сделки оказываются взаимовыгодными? Кто-то получает больше, кто-то меньше. Она, по крайней мере, получила полтора года радостной надежды на счастье и дочь - главное, конечно, дочь...

Откуда-то вдруг налетел резкий злой ветер, деревья пригнулись к земле. Громко хлопнула плохо прикрытая дверь подъезда. Девочка засопела и зачмокала во сне, розовые её веки теперь казались чуть припухшими.

Оля, Оля, Оленька... Что будет с ней дальше? Заменят ли ей свидетельство о рождении, вычеркнут ли из графы "мать" написанное каллиграфическим почерком "Бокарева Лилия Владимировна"? Что она будет знать о своей настоящей матери? О настоящей матери или об Олесе? Кто будет по утрам заплетать в косички её тоненькие светлые волосенки?

Лиля так ясно представила белую неживую маску вместо лица, что горло сдавило резко и больно. Мысли опять метнулись к Вадиму.

Вадим и эта женщина. Вадим... Он стал совсем белым, когда узнал о гибели Олеси. Ничего не сказал, просто зашел в ванную и не выходил оттуда почти два часа. Из крана мерно текла вода и больше не доносилось ни звука. Вадим... Она поймала себя на том, что боится думать о нем. Боится и не хочет. Вадим и эта женщина... Вадим!

В дверь позвонили. Лиля осторожно отодвинула головку Оленьки в сторону. Она почему-то точно знала, что сейчас произойдет, и поэтому совершенно не удивилась, когда Кира Петровна начала сердито и испуганно выговаривать кому-то, стоящему на лестничной клетке:

- Какая ещё Муратова? Никакой Муратовой я не знаю. Что вам, молодой человек, нужно? Я сейчас милицию вызову. Мужчина, да уйдите же в конце концов!

Подумала только: "Он пришел один. Он пришел за мной. Как он меня нашел? Впрочем, что удивительного? Ведь узнала же откуда-то его любовница о Валеркиной даче?" Его каштановые волосы, его глаза, его руки... Вадим. Вадим и эта женщина. И львенок на песке.