Кончается пуджа тем, что жрец мысленно переводит божество из идола обратно в своё тело. Он подносит цветы к правой ноздре идола, воображает, что бог перешёл в цветы, и, приложив цветы к своей левой ноздре, мысленно принимает бога в своё тело. А уж из него отправляет того туда, где он изволит обитать, - видимо, на небо. Двое других пуджа-панд таким же образом обслуживают брата и сестру Джаганнатха.
Несколько десятков лет назад перед богами исполняли зажигательный танец храмовые танцовщицы.
К сожалению, эта традиция умерла. Но чтение сладострастной поэмы "Гитаговинда" поэта XII века Джаядевы продолжается по вечерам, как и многие столетия до этого. Вот как описывается в ней любовь бога Кришны и пастушки Радхи:
В то время, как припал он,
счастьем упоён,
к устам газелеокой,
Вздымается от вздохов
грудь её, дрожа:
из губ, залитых блеском
Белеющих зубов,
в забвенье средь забав
невнятный лепет рвётся,
И возгласы звучат,
и от палящих ласк
глаза полузакрыты.
(Перевод А. Сыркина)
Певец поёт стихи на вечно живом санскрите под негромкий аккомпанемент музыкантов. Большинство присутствующих знают поэму Джаядевы наизусть, но не отказывают себе в удовольствии послушать её ещё раз, особенно когда недалеко стоит и тоже слушает сам бог Кришна. Бога Джаганнатха (Владыку мира)
сейчас считают Кришной. А кем он был в разные периоды истории Индии, спорят лишь учёные. Паломников эта проблема не волнует. Они уверены, что благодаря жрецам в деревянную скульптуру входит на некоторое время сам бог Кришна.
Меня же занимало всё: и происхождение культа необычного по внешнему виду божества, и история строительства храма, и развитие архитектурных стилей, и служба, и ритуалы, и праздники. Поэтому очень хотелось побывать внутри храма. В книгах я нашла намёки на то, что англичане проникали в него, переодевшись в одежду индусов-паломников. Как-то двое индийских студентовмусульман похвастались мне, что они осмелились побывать там неузнанными. "Им хорошо,- думала я,на их лицах написано, что они индийцы.
Ведь большинство мусульман этой страны - потомки индусов, принявших ислам во времена мусульманского правления Великих Моголов".
Заходили в храм Джаганнатха и советские студентыиндологи из Узбекистана.
Они, говоря на хинди практически без акцента, выдавали себя за пенджабцев или жителей Бхутана, если разрез их глаз был уж очень раскос, или за представителей других национальностей Северной Индии. Охранники принимали их за индийцев, и я им завидовала.
Однажды Сабир, один из узбекских стажёров, предложил мне пойти вместе с ним в храм Джаганнатха под видом его жены пенджабки. К нашему заговору против охраны храма присоединился и мой индийский друг Прасант с женой. Это было 33 года назад.
Тогда мы все были молоды и беспечны. Незаконное проникновение в закрытый для иностранцев храм мы воспринимали как приключение с элементами риска. Мы с Сабиром хорошо осознавали, что нам не миновать большого штрафа и шума в местной прессе, если меня узнают на территории храма. Но мы надеялись на удачу.
Юная жена Прасанта занялась моей внешностью. Она выбрала из моих двух сари то, которое, по её мнению, больше подходило для визита к богу (этот индийский наряд очень удобен зимой, в холодные дни, но летом, когда на тебе надета нижняя юбка впол и намотано вокруг бёдер пять метров ткани, в нём становится невыносимо жарко.
Все эти тряпки липнут к потным ногам и затрудняют движение). Индианка расчесала мои волосы на прямой пробор, густо намазала их кокосовым маслом, чтобы сделать потемнее, вплела искусственную косу, которую сняла с себя. Оказалось, что её настоящие волосы лишь до плеч, а искусственная коса дань моде - ниже пояса. Затем она положила слой красной краски на пробор, поставила точку на лоб и надела на мои загорелые руки множество стеклянных браслетов. Эти три детали туалета указывали на то, что я замужняя женщина. Поделилась она и своими серебряными колечками, которые индийские женщины носят на пальцах ног. Но от серёжки в крыльях носа пришлось отказаться. У меня не было там прокола, как у индианки. Смущали меня только мои серые глаза, но заговорщики уверили, что для индийцев серые, голубые и зелёные глаза - вовсе не редкость, особенно для тех, кто живёт на севере или северо-западе Индии. На всякий случай я положила в сумочку тёмные очки от солнца.
Все осмотрели меня со всех сторон и остались довольны моим видом.
- Теперь никто про тебя не скажет, что ты иностранка,- был их единодушный вердикт.
Сабир, Прасант и я договорились встретиться на следующее утро в восемь часов на вокзале Бхубанешвара.
Поезд на Пури отходил в 8 часов 30 минут. Договорились и разошлись. Сабир отправился к себе в гостиницу в центре города, а Прасант с женой - к себе домой.
Проведя ночь почти без сна, в большом волнении и в страхе за результаты авантюры, я прибыла на вокзал раньше восьми. В тот день на платформе, откуда отправлялся поезд до Пури, и в небольшом здании вокзала народу почти не было. Я ходила по платформе, стояла у билетной кассы, снова возвращалась на платформу, с нетерпением ожидая своих сопровождающих. Объявили посадку, а они всё не появлялись. Наконец часы показали 8.30, и поезд отошёл от платформы. Одной ехать в Пури мне не хотелось. Беспокоясь о том, что же случилось с Сабиром и Прасантом, я вернулась в университетскую гостиницу. Первым позвонил Прасант, сообщивший, что был на вокзале с восьми часов и до отхода поезда. Никого из нас он там не встретил. К вечеру раздался звонок из Пури. Сабир уехал туда один, простояв на платформе полчаса. Он решил, что мы с Прасантом испугались и передумали ехать.
"Три человека находились в одном и том же месте в одно и то же время, но не увидели друг друга?! Мистика! Этому нет объяснения! - думала я тогда.- Не воля же это самого Джаганнатха?!"
Этот случай так повлиял на меня, что, бывая в Пури в разные годы, я никогда больше не пыталась проникнуть в храм.
