Река еще кипела от взрывов гранат, всплесков барахтающихся вражеских десантников, ударов весел и ливня пуль, но десантные лодки и плотики, значительно поредев, теперь поспешно убирались вспять, даже не достигнув середины реки.

Первая атака врага захлебнулась.

"Дегтярь" в руках Новикова, еще раз задрожав в длинной визжащей очереди, смолк. Отвалился от приклада своего автомата Ведерников, обернул к отделенному потное, в потеках гари, возбужденное лицо с пожелтевшими оспинами на щеках и на лбу, но тут же снова припал к автомату, ничего не сказав, и стал посылать на тот берег короткие очереди.

По траншее к Новикову подбежал Миронюк. Простоволосый, тоже в потеках гари, радостно сияющий, еще издали крикнул:

- Далы жару гамнюкам!.. Во далы так далы. Тэпэр довго нэ сунутся, засраньцi. Закурыть е, младшый сержант?

- Не курю.

- Та в мэнэ самого е, - рассмеялся Миронюк. - То я так, про запас, як кажуць. - Он принялся сворачивать цигарку. - Ты як сэбэ чувствуешь?

- Нормально. - Новиков обратил взгляд к горящей комендатуре, где продолжал клубиться изжелта-белый дым и вырывались языки пламени.

- Почэкай, почэкай, нашi прыйдуць, отi врiжуць так врiжуць, отi жару дадуць. - Миронюк задрал голову кверху, в ту сторону, куда смотрел Новиков, но значительно выше - к небу. - Нашi лiтакы йдуць. Чуешь?

С востока нарастал мощный гул самолетов.

- Смотайся в комендатуру, посмотри, что там, - сдавленно сказал Новиков, не глядя в сразу помрачневшее лицо пограничника.

- Зараз, трохы покурю... Мо ты закурыш?

- Давай, Миронюк, быстро!

- Щэ разок затягнусь.

Миронюк явно медлил - долго прятал спички, почему-то засовывая коробок в карман гимнастерки, втягивал в себя махорочный дым медленными затяжками, всякий раз пригибаясь к земле, когда поблизости взвизгивали осколки мин или пуль, - противник продолжал обстреливать правый берег реки, и пальба становилась все сильнее, вызвав ответный огонь пограничников.

- Долго куришь, - недобрым голосом сказал Новиков. - Кончай волынить. Живо на заставу!

Миронюк дернулся, бросил окурок.

- Нэ можу, - посмотрел в лицо Новикову тоскующими глазами. - Нэ можу, младший сержант. Що хочэшь робы, хоть на смэрть посылай, я готовый... А туды не можу. Там, мабуть, дiты погорiлы...

- Не можешь?! Ведерников, а ну, вы давайте.

Ведерников сорвался с места, не дожидаясь повторного приказания, побежал к заставе, пригибаясь, лавируя между кустов. Серия минных разрывов вспыхнула значительно впереди него, подняла в воздух пешеходный мостик через ручей, разбив его вдребезги. Ведерников плюхнулся, где стоял, стал отползать в сторону, к стожку сена, быстро перебирая руками и ногами.

Пук ракет ударил по соседнему стожку и зажег его. Сухое сено, собранное в пятницу после просушки и еще не свезенное на хозяйственный двор, задымилось и вспыхнуло ярким факелом.

Между тем огневой вал в районе Белого озера неожиданно переместился на береговую линию обороны, первые снаряды разорвались в реке, в воздухе возникли фонтаны грязной воды, во все стороны с воем и свистом брызнула галька.

Миронюк спрыгнул в траншею и уже оттуда, задрав кверху голову, прокричал:

- Нашi лэцяць!

Сквозь грохот разрывов слышался ровный и мощный гул авиационных моторов; он нарастал непрекращающимся громом и вскоре заглушил разрывы снарядов, вобрал в себя все другие звуки разгоравшегося с новой силой артиллерийского налета - возвращались с бомбежки немецкие самолеты: волна за волной шли "юнкерсы" под прикрытием истребителей, шли победно и безнаказанно, и от грохота содрогалась земля.

Стремительно увеличиваясь в размерах, от Бялой Подляски неслась девятка "мессеров", над рекой разделились и, не набирая высоты, пошли вдоль траншеи, прошивая ее пулеметным огнем.

С грохотом рвались снаряды и мины, воздух наполнился визгом и воем, узкая прибрежная полоса вздыбилась фонтанами песка, галечника, глыбами вывороченной земли - немцы набросились на нее всей своей огневой мощью.

За огневым валом вражеская пехота возобновила переправу через границу, несколько лодок достигло советского берега, с них стали высаживаться с автоматами наперевес немецкие пехотинцы.

И тогда из полузасыпанных траншей и обрушенных окопов навстречу врагу поднялись врукопашную уцелевшие пограничники.

14

"...По пути в комендатуру я встретил двух бойцов 15-й

заставы, которые доложили, что пытались попасть в подразделение,

но не смогли, потому что застава вела бой в окружении. В районе,

где я находился, расположились в обороне полки 75-й стрелковой

дивизии. Я встретился с комдивом, генерал-майором Недвигой...

просил оказать помощь окруженным подразделениям. Генерал ответил:

"Разобьем противника перед фронтом дивизии, а потом поможем

пограничникам". Этого не случилось...

Командуя 220-м погранполком, я окончил войну. После

освобождения Белоруссии был на местах, где находились застава и

комендатура. Я увидел груды развалин. От местных жителей узнал,

что все пограничники застав и комендатуры, находясь в окружении

войск противника, в течение суток упорно сражались и почти все

погибли смертью храбрых. Кроме личного состава застав и

комендатуры много погибло семей офицеров-пограничников, в том

числе мои жена, дочь 5-ти лет и сын 2-х лет..."

(Свидетельство П.Яценко)

Истребители "проутюжили" прибрежную полосу. Волна за волной они пронеслись вдоль жиденькой линии обороны, на которой уцелели одиночные пограничники, расстреляли боезапас и безнаказанно улетели на Бялую Подляску, будто возвращались с тренировочного полета.

Артиллерийский обстрел не стихал, становился плотнее. Снаряды рвались так густо, как если бы враг задался целью перепахать всю эту землю. В клокочущем месиве земли, огня и металла рвалось, горело, визжало; все пространство между рекой и линией обороны превратилось в завесу огня полыхали стоявшие в ряд копны пересохшего сена, курились подожженные кусты и торфяник, небо закрыл смрадный дым, и ветер нес хлопья черного пепла, устилая им все окрест.

Пока длился артиллерийский налет, Новиков лежал под защитой дуба в относительной безопасности. Натерпевшись страху в самом начале, пережив первый удар и познав первую радость победы, он готовился к отражению очередной переправы, ждал ответных ударов своих пушек и самолетов, которые, несомненно, вот-вот помогут. С возвышенности ему был виден окоп, где со своим "дегтярем" примостился Быкалюк. Иван пригнул голову, будто прислушивался к тому, что творилось снаружи. Ближе к дубу в траншее сидел Миронюк, тоже пережидая артналет. Он то и дело выглядывал из траншеи, обнаруживая свое нетерпение скорее выбраться наверх.

Новиков, сменив опустевший диск запасным, стал набивать патронами первый, не забывая наблюдать за противоположным берегом. Там пока было спокойно. Моментами чудилось, будто в тылу участка раздаются взрывы и слышатся отзвуки ружейно-пулеметной стрельбы, но тут же младший сержант себя успокаивал: в этом гуле и оглушающем грохоте всякое примерещится. Он продолжал жить тем, что творилось вокруг и за что отвечал головой - с него не сняли ответственности за порученный под охрану участок границы, за свое отделение. Значит, тут ему находиться с нарядом, тут ему стоять до конца.

Ведерников как ушел, обратно не возвращался, должно быть, залег под обстрелом, ждет, когда поутихнет. Немец садил минами и бризантными, разрывающимися в воздухе на множество осколков снарядами, с визгом прошивавшими воздух, как злые осы. Осколки вонзались в землю, засевая ее горячим металлом.

Мысли о Сергее становились все беспокойнее - может, ранен, нуждается в помощи.

- Миронюк! - крикнул он.

- Що?

- Посмотри, что с Ведерниковым. Быстро!

- Добрэ. Зараз. - Не мешкая, Миронюк выскочил наверх, но, не сделав ни шагу по направлению к тому месту, куда его посылали, перемахнул через бруствер. - Дывысь, що робыться! Направо дывысь!