Звонок телефона нарушил ход мыслей. Шерстнев, войдя в будку, снял трубку, не спеша приложил к уху:
- Шерстнев слушает.
- Дежурный говорит, да?
- Ты, Азимчик?
- Надо говорить: "товарищ Азимов". Понятно, да? - строго поправил дежурный.
- Ладно тебе. Такой денек сегодня...
- Сейчас вас сменит рядовой Давиденко, - тщательно выговаривая слова, сказал Азимов. - Вам приказано прибыть на заставу. Ясно, да?
- Понятно. А чего там случилось, Азимчик?
- Вернешься, узнаешь, - последовал ответ на другом конце провода.
Шерстнев нехотя повесил трубку, вышел на площадку, постоял против солнца, взявшись рукой за нагретые перила и жмуря глаза. Представил себе Азимова, повзрослевшего, с широкими плечами и строгим взглядом большущих глаз. "Гляди какой конспиратор выискался!" - подумал с усмешкой.
Вскоре пришел Давиденко. Высокий, худой и чуточку неуклюжий первогодок взобрался по лестнице наверх. Запыхавшись от быстрой ходьбы, вытянулся перед Шерстневым, переложил автомат из правой руки в левую, качнулся.
- Вольно! Сам рядовым был, - в шутку сказал Шерстнев. - Ну, чего там случилось?
- Товарищ старшина приказали подменить, - Давиденко утер ладонью лицо.
- И все?
- Н-но.
- Важные новости ты принес!.. А еще?..
- Товарищ старшина передают склад новому старшине Колоскову. Я им помогал.
- Закуришь?
- Некурящий я, - покраснев, сказал Давиденко.
Шерстнев спустился с вышки и направился на заставу по дозорной тропе. Внизу было намного теплее. С запада набегали рыхлые тучки, смыкались в одно огромное облако, сизое и брюхатое, с желтым отливом по неровным краям - к снегопаду. В крушиннике по ту сторону границы к непогоде орали сизоворонки, на озере щелкал и потрескивал лед, позванивали, лопаясь под ногами, тонкие и прозрачные, как стекло, льдинки, затянувшие лужицы талой воды.
Солдат торопился, думал: раз сняли с границы, чтобы ехать на станцию, надо засветло проверить машину, возни с ней предостаточно - за пополнением придется гнать грузовую, на ней всю неделю из леспромхоза возили кругляк, основательно потрепали кузов и ходовую часть. Будет над чем попотеть, до самой ночки хватит.
На старой вырубке тропу развезло, под валенками стало чавкать и хлюпать снежное крошево, разжиженное талой водой. Пришлось идти целиной, в обход черных пней, торчавших из-под кочковатого снега.
Кондрат Степанович тем временем, пока зять возвращался на заставу, кромсая наст, сдавал Колоскову хозяйство и думал о себе... Бывший старшина!.. Никак невозможно Кондрату Степановичу представить себя бывшим. Что значит - "бывший?" Это на манер старого обмундирования, о котором кратко говорят "БУ" - бывшее в употреблении, использованное, значит, надеть можно, а долго не проносишь. Во, гадский бог, до чего дослужился старшина Холод!..
Подумал и невесело рассмеялся. И тотчас отдалось болью в затылке. Вот уже третий день гвоздем точит, не повернуть головы. "Плохой из меня помощник командиру подразделения. Пока командовал Суров, держался. А с новым, кто знает, какой он, новый-то, говорят, молоденький, с такими трудно, сам как сноп в молотилке и подчиненных вымотает. Ладно, после драки кулаками не машут". Так размышлял Кондрат Степанович, сидя за столиком в продуктовом складе и перебрасывая косточки счетов.
На складе, как всегда, царил полный порядок - на стеллажах лежали кули с мукой и крупой - один к одному, ушками вперед, похожие на раскормленных боровов, ниже - банки с томатами, огурцами, грибами, на крюках, накрытые марлей, бараньи тушки, а чуть поодаль - тоже под марлей - стоял чурбак, на котором рубили мясо.
Вошел Колосков.
- Наряд готов, товарищ старшина, - доложил простуженным голосом, козырнув.
- Добре, старшина. Зараз отдам приказ и вернусь, надо сегодня кончать прием-передачу, - взглянул из-под очков.
- Кончим.
Вышли из склада. Колосков, идя рядом, приноравливался к короткому шагу бывшего старшины. Тот трудно поднимался наверх, глядя перед собой и думая, что завтрашний день - последний в его военной биографии, завтра в последний раз встретит новое пополнение... А там новые люди сменят старых и опытных служак и, пока сами обретут жизненный опыт, много дров наломают... С языка вдруг едва не сорвалось привычное "гадский бог!", когда увидел валявшуюся в снегу желтую эмалированную кружку в синих цветочках и с горечью подумал: вот он, беспорядок! Вот уже тебе и цветочки, с малого началось... Хотел свернуть в снег, и неожиданно изнутри толкнулось: "Не спеши, Кондрат, ты ж теперь, считай, бывший. Погляди, поднимет ли настоящий, тот самый Колосков, которого воспитал и кому хозяйство сдаешь".
Замедлив шаги и весь напрягшись, Холод еле-еле полз на гору, стараясь не глядеть на злополучную находку и искоса посматривая на Колоскова. Тот шел, глядя прямо перед собой, тоже замедлив шаг, кружку, видать, не заметил. На спокойном бритом лице его не было и хмуринки. "С тебя старшина, как с меня православный поп! - зло подумалось Холоду, и глазам под очками вдруг стало влажно и горячо. - Это же, гадский бог, казенное имущество! А ты ноль внимания..."
Еще пару шагов - и оба пройдут мимо. Такого старый служака не мог допустить. Нацелился, прикинул, как изогнуться, чтоб не отдалось болью в затылке, подумал, надо сойти с дорожки в снег - будет удобней. В ту секунду, когда, покраснев от досады, хотел шагнуть в снег, молодой старшина ловким движением изогнулся, подхватил кружку и спокойно продолжал шагать, на ходу смахивая с нее снег.
Казалось бы - пустяк. А в Холоде разом внутри все оттаяло. Исчезли горестные и сердитые мысли, и радость уже не покидала его ни во время отдачи боевого приказа, ни после. И хоть с границы надвигалась снеговая глыбища, настроение оставалось хорошим, приподнятым. Значит, недаром отданы годы. Сколько их, таких Колосковых, Бутенко и Лиходеевых, прошло через старшинские руки, через его, Кондрата Холода, суровые университеты!.. Бывало, кулаки чешутся и сердце стучит, как движок, от вывертов какого-нибудь охламона, который тебе всю душу вывернет наизнанку. А пройдет несколько лет, и от того же разгильдяя - письмо: так и так, дорогой Кондрат Степанович, за науку спасибо... Кончаю университет... Да одно ли такое письмо! Целая связка хранится у Ганны... От Героя Социалистического Труда, знатных людей, даже от ученых есть письма... Черт те что с глазами творится - опять им горячо... А хлопцы ладными становятся под конец службы, ах, добрые ж хлопцы; как зачнут разъезжаться по окончании срока, будто родные покидают - хоть стой, хоть плачь, хоть с ними уезжай...
Прием-передача пошла веселее. Колосков по обыкновению больше помалкивал, пересчитывал шанцевый инструмент - для порядка сверял, как того требовал от него сдающий. Пустая формальность - тут без подсчета видать все хорошо.
Холод же разговорился, без спешки, медленно, зная цену словам:
- Вы за порядком следите, старшина Колосков, потому как он на военной службе - первое дело. Спуску разгильдяям не давайте. Я вам что еще скажу, старшина, порядок - порядком, само по себе понятно, а к людям с разбором: к кому с добром, по-хорошему, а к которому в полной строгости. Ежели по правде, так я завсегда охотнее - с добром. Они к нам сосунками приезжают, желторотыми, что хочешь лепи. Известное дело, с одним больше повозишься, с другим меньше, раз на раз не приходится - люди. Пальцы на руке - и то разные. - Кондрат Степанович для вящей убедительности поднял растопыренную ладонь, посмотрел на свои толстые пальцы с коротко остриженными ногтями. Всех пять, а одинаковых нема... Вот жинка моя, Ганна, значится, хлебом не корми - книгу дай, так она у писателя Пришвина вычитала и завсегда мне повторяет: "Выправить можно и погнутый гвоздь, только потом колотить по нему надобно осторожно - в погнутом месте может сломаться". Понял? Гвоздь!.. А тут - люди... Вы, когда не все понятно, спрашивайте. Посоветоваться завсегда полезно, бо на горячую голову наделаешь делов - не расхлебаешь...