Но войны, как известно, в наш век заранее не объявляют. На ТОФе, на пограничном флоте далекого района, прежде других задумались над тем, что позже распространилось на все флоты, - над системой ступенчатой готовности. Штаб флота, начальником штаба стал В. Л. Богденко, он вернулся из Испании, и особенно начальник оперативного отдела М. С. Клевенский, в прошлом командир подводной лодки, а в будущем командир либавской базы, занялись этой сложной работой в таком темпе и напряжении, что Кузнецов, вспоминая, выделял неистощимую энергию операторов. Они не стеснялись среди ночи разбудить любого начальника, если возникала нужда в четком ответе или совете. Операторы штаба и соединений разобрали до деталей всю организационную систему, ее взаимосвязь и взаимозависимость, чтобы расписать, как по условному сигналу перейти от обычной готовности, постоянной, к высшей. В то лето в эту работу вовлекли всех командиров. Г. И. Щедрин рассказывал мне, что и на "Щ-110", и на других подводных лодках дни уходили на подсчет, расчет по часам, по минутам, кто и что должен по тревоге делать на боевом посту, в боевой части, на корабле, в подразделении, в соединении, в береговых службах. Командующий советовал подводникам подумать, как "поднять потолок атакующей авиации". Это означало: не допускать атаки с малых высот, если противник застигнет корабль в надводном положении. В виде опыта на "Щ-110" установили лучший из зенитных крупнокалиберных пулеметов того времени, специально изготовленный из нержавеющей стали. На вечере памяти Николая Герасимовича адмирал А. Т. Чабаненко рассказывал, как в тот год тревожила комфлота незащищенность подводных лодок на стоянке от нападения с воздуха. Дивизион, которым командовал Чабаненко, выйдя в отдаленную от Владивостока бухту, отрабатывал новый маневр - срочное погружение прямо на стоянке. Внезапно на торпедном катере в бухту пришел Кузнецов: "Что будете делать при воздушном налете?" - "Погружаюсь!" - ответил Чабаненко. "Считайте, что налет происходит!" Комдив скомандовал, и по движению головного корабля все остальные легли на грунт. "В годы Великой Отечественной войны, - сказал Чабаненко, - этот маневр получил признание и распространение".
Тревога во Владивостоке оказалась поучительной репетицией, проверкой всего, над чем работали до хасанских боев. Затемнили город, рассредоточили по бухтам корабли, подтянули к Владивостоку истребительную авиацию, артиллерию ПВО, провели срочное погружение подводных лодок, сделали все, что было расписано на бумаге, и обнаружили много прорех. Слишком медленно для действительной войны, не слажено, не уплотнено так, как того требует серьезная опасность. Готовность не только вовремя переданный сигнал. Над ней еще предстояло работать - на тренировках в штабах, в частях, на кораблях. Война может быть еще не объявлена, но сигнал наивысшей степени действует, если достигнуто полное единомыслие на всех уровнях и взаимодействие, если каждый на берегу и на корабле знает, где его место, каковы его обязанности, что он должен прежде всего выполнить, конечно, и тысяча тренировок не создаст у человека абсолютное ощущение подлинного боя. Но подготовленность к бою, знание без прикрас реальности ожидаемого удара и противодействия ему поможет избежать первоначального шока, овладеть и управлять собой. Вера в то, что человек, даже испытав естественный страх, сможет его подавить и не подведет окружающих, придает силу. Главное, что он не один, знает, что на него надеются. Общность - вот что такое корабельный экипаж, она держится на глубоком сознании долга, товарищества и подчиненности, а подчиненность - на вере в то, что старший и сам смел, разумен, опытен, знает, как лучше поступать, способен в трудную минуту сам быстро решать и взять на себя ответственность, озабочен не личной судьбой, а успехом дела. Не эффекта же ради в уставе флота всегда присутствовала и есть первооснова дисциплины: командир уходит с тонущего корабля последним. Такому командиру подчиняются беспрекословно. Когда такой общностью и ответственностью проникнут весь флот, он способен быстро перейти в наивысшую готовность.
Осенью на причале в Золотом Роге Кузнецов встречал гидрографические суда "Полярный" и "Партизан". Построенные в Ленинграде, они прошли почти вокруг света через Атлантику и Тихий океан. О боях на Хасане команды узнали только в Панамском канале, когда в параллельном шлюзе на встречном пароходе японцы воинственно закричали "банзай!", увидев советский военно-морской флаг. Отрядом командовал давний товарищ, почти сверстник Кузнецова Лев Анатольевич Владимирский. Когда-то за крейсером, на котором находился комфлот Кожанов, шли по Черному морю в ненастье сторожевики. Было страшно смотреть с крейсера, как они кувыркаются на волне. Почти все командиры запросили у комфлота разрешения вернуться в базу.
До конца выдержал только сторожевик "Шторм". Кожанов, не браня остальных, выделил в поучение и пример флоту искусность командира "Шторма" Владимирского. "Фанатик моря" - с ним прошли через тайфуны и циклоны разных широт восемнадцать слушателей высших штурманских классов, среди них и лейтенант Петров-второй. Кузнецов беседовал с лейтенантами об Испании и Хасане. Больше всего рассказывал о Тихом океане - и как тут интересно, увлекательно служить, и как трудно. Какой простор для моряка, сколько кругом чудес. Ему было жаль отпускать лейтенантов на Запад. Словно заманивая, он даже сообщил, что тральщик "Пластун", всего-навсего рыболовецкий траулер в прошлом, наплавал тут за год не меньше, чем они, пройдя вокруг света. Но что поделаешь, лейтенантам полагалось завершить кругосветку по железной дороге и вернуться в Ленинград.
Вступали в строй новые эсминцы, подводные корабли. Дорог каждый знающий офицер. Приходилось осваивать корабли, рискуя, плавая в любую погоду. А были на флоте люди, не только не понимающие, что нельзя стать моряком, не плавая в любую погоду, не желающие в это вникать. О таких людях писал известный подводник-северянин Иван Александрович Колышкин: они додумались до запрета даже погружений, предлагая подводникам учиться этому, не погружаясь, а имитируя погружение. Любой риск они объявляли вне закона, ошибку, допущенную по неопытности, превращали в чрезвычайное происшествие, внушая молодым морякам еще до боя страх, но не перед опасностью, а перед ответственностью. Кузнецов понимал, насколько опасен такой страх для психологии будущего командира, который должен уметь решать, рисковать, брать на себя полную ответственность, вдохновляя тем самым подчиненных. Рассуждая о влиянии нравственного элемента на успех боя, адмирал Макаров на примерах истории доказывал, как губительно "клеймить печатью позора часть своих капитанов, еще не успевших ни в чем провиниться", как подозрительность уничтожает "взаимное доверие и уважение капитанов между собой" и подрывает "вконец ту связь, какая могла существовать между судами".
