— Ты сильно преувеличиваешь, мама. Насколько я помню, что Тасия очень удачно вышла замуж после того, как женился Арриго.

— Ты не смеешь произносить ее имя в моем присутствии. Мерзавка!

— Диониса! — Гиаберто сохранял молчание во время патетических речей, тщательно массируя правую руку. — Твоя дочь упряма, это ее главный недостаток.

— Бассда, Берто! Великий герцог в ярости. Андрее уверен, что Ревирдин и я выставили Грихальва в дурацком свете, и он, несомненно, выплеснет на нас, в том или ином виде, свое раздражение. Агустин заболел…

Элейна ахнула.

— Что случилось с Агустином?

— Знай, Элейна, больше я не дам тебе развращать его. Ты останешься в этой комнате до тех пор, пока мы не решим, что с тобой делать. Пошли, Берто.

Диониса бросила на Элейну последний строгий взгляд и удалилась. Гиаберто медленно поплелся за ней — казалось, он хотел что-то сказать, но потом передумал и, не произнеся ни слова, закрыл за собой дверь. Ключ повернулся в замке. Элейна подошла к окну, но сквозь решетку видела только кусочек сада и ряд дубовых бочек для сбора дождевой воды. Сжимая пальцами холодные прутья, она в смятении размышляла о будущем.

Первоклассное исполнение. Портрет, нарисованный кровью, слезами или семенем иллюстратора. Есть ли у нее хоть какая-то защита от их колдовства? Она будет передвигать всю мебель в комнате каждый день, нет, дважды в день. Перевернет наизнанку покрывало. Отходя ко сну, переложит подушку в ноги. Переберется на диван. Однако из намеков Агустина и секретов, которые ей шептала Лейла, Элейна сделала вывод, что магия внушения не так очевидна. Неужели невозможно спастись от проникновения в ее сознание новых мыслей, совсем иных предпочтений? Неужели нет защиты от влияния иллюстраторов? Элейна погрустнела.

Агустин никогда не сделает ничего подобного. И Северин, которого так любила Лейла, так бы не поступил, и оба покойных сына Лейлы, обладавшие Даром, тоже. Кабрал, будь у него Дар, не согласился бы на такое насилие. Но остальные — эйха! Элейна уже знала, на что они способны.

Над городом повисла пелена дыма, к вечеру его разогнал ветер, прилетевший с дальних болот. Днем слуга принес еду, а потом еще раз — ближе к вечеру. Элейна ходила по комнате, листала оставленную на столе Святую Книгу и рисовала на записке, которую адресовала самой себе, крошечные портреты Рохарио. Зазвонил вечерний колокол. Когда его последние отзвуки смолкли, Элейна услышала шорох легких шагов и скрип ключа в замке. Донесся запах чая из манзаниллы и свежего хлеба — и она успокоилась. Это всего лишь слуга с ужином.

Однако пришел не только слуга.

— Агустин! — Элейна вскочила и взяла из его рук поднос.

За последние недели юноша заметно вырос, но лицо его по-прежнему было бледным. Слуга, оставшийся в коридоре, запер дверь на ключ, и Агустин поморщился.

— Ты болен? — Элейна поставила поднос на стол и обняла брата, продолжая его пристально разглядывать. Он весело улыбнулся.

— Ничего серьезного. Просто у меня слабые легкие. Рано или поздно они меня прикончат — или это сделает Дар. Какая разница?

— Агустин!

Да, он заметно повзрослел.

— Я ничего не могу с этим поделать. Гораздо важнее, что за последние недели я узнал так много нового! — И он стал рассказывать: заклинание внушения, пергамент с кровью, благодаря которому он сумел подслушать то, о чем говорилось на совете иллюстраторов, использование крови и слез для создания картин с заклинаниями.

— Эйха, юный мастер! Я вижу, ты с гордостью несешь свой Дар. А ты можешь защитить меня от заклинания внушения? Агустин присел на диван.

— Я болтаю, а тебе нужно есть. Тут холодный суп с луком и помидорами. Цыпленок с шафраном, рисом и горошком. Хлеб. Фруктовое пирожное. Все, что ты любишь больше всего. Я попросил повариху приготовить твои любимые блюда.

Элейна рассмеялась, но села за стол. И в самом деле все очень соблазнительно благоухало.

— Ты не голоден?

— Нет, совсем нет. Я съел остатки заварного крема. Суп, как всегда, был отменным.

— Ты не ответил на мой вопрос, Агустин.

— Не знаю, — серьезно сказал он. — Фолио заперто, но мне дали ключ. Он из бронзы, а форма у него та же, что и у Золотого Ключа настоящих иллюстраторов, — меня приняли в ученики. Загляну туда, может, мне и удастся что-нибудь отыскать.

— Не делай ничего, что навлечет на тебя опасность!

— Дамиано двадцать четыре года, а он уже Вьехо Фрато. Я — единственный ученик. Я им нужен.

— У них наверняка есть способы контролировать тебя точно так же, как и других членов семьи, не имеющих Дара, — с горечью промолвила Элейна.

Агустин нахмурился, покусывая ноготь.

— Твои руки!

— Эйха. — Он вытащил палец изо рта и смущенно улыбнулся сестре. — Дурная привычка. Через несколько лет я нарисую мой Пейнтраддо Чиеву, после получения статуса мастера иллюстратора. Со всеми.., эйха! Ведь ты ничего не знаешь. Я напишу эту картину красками, смешанными с моей кровью. Краски с кровью — самое сильное сочетание для заклинаний. И если на картине есть кровь, Вьехос Фратос смогут использовать ее, чтобы заставить меня подчиняться своим решениям.

Элейна отодвинула цыпленка в сторону, охваченная мрачными предчувствиями.

— Значит, если твоя кровь смешана с красками, которыми нарисована картина, то достаточно нанести ей вред или вовсе уничтожить, чтобы тебе стало плохо, или…

— Совершенно верно.

— Грихальва всегда управляли членами своего клана, не так ли? Ни один обладающий Даром юноша из рода Грихальва не может жить ради собственного удовольствия. Все должны служить интересам семьи. Значит, ты находишься в их власти. И если ты не сделаешь того, что они хотят, тебя уничтожат.

Агустин взял мелок, который она оставила на столе, и начал перекатывать между пальцами, словно эти движения отражали направление его мыслей.

— Сегодня утром я прочитал кое-какие старинные документы времен герцога Бальтрана. Тогда род Серрано еще сохранял пост Верховного иллюстратора. Они обвинили Грихальва в использовании черной магии. И тебе известно, что произошло после нерро лингвы. Если б мы не защищались, семья могла бы разориться, а многие были бы приговорены к смерти.