"Я не выйду замуж за Фелиппо Грихальву”.

Элейна сидела в тот день неподалеку от погребального костра и наконец поняла, что почти три года жила во сне. Проснувшись, она с изумлением посмотрела на черные кружевные перчатки и старое черное платье, вышедшее из моды лет двадцать назад и перешитое по ее фигуре, — жесткий корсет сковывал каждое" движение. Она слушала соболезнования родственников, но их слова, казалось, доносились из-за высокой каменной стены.

В конце концов Лейла сказала ей правду. Иллюстраторам удалось раздобыть ее кровь и слезы, а потом они воспользовались своим Даром и нарисовали ее портрет-повиновение, заколдовав его таким образом, что она не могла не согласиться выйти замуж за Фелиппо.

"Я была против! — возмущалась Лейла. — Не сомневайся, я была категорически против. Но, что бы ни говорили сестры Тасии, ее кровь течет и в их жилах. Диониса и Гиаберто провернули все шито-крыто, и никто ничего не узнал. А потом… Эйха! “Ну что в этом плохого? — заявили остальные. — Девушке надо знать свое место”. Северин умер, благослови, Матра, его добрую душу, и мой Юстино тоже от нас ушел, бедное дитя, а Витторио не вернулся из-за границы… Я могла лишь умолять их вспомнить о чести. Представить себе, что мой сын согласится на такое злодеяние! Уж можешь быть уверена, я высказала Ревирдину все, что думаю о нем, — как он посмел дать согласие наложить чары на собственную дочь! Но ты снова со мной, меннина. Больше они тебя не обидят”.

Однако Лейла умерла — ее сразила последняя вспышка летней лихорадки, унесшая в самом начале эпидемии Фелиппо. Через два месяца после его смерти Элейна тоже заболела, и у нее был выкидыш — последнее наказание, несчастное, уродливое существо.

— Больше они ко мне не прикоснутся, — поклялась она подушке.

Та, естественно, ничего не сказала в ответ, но мягкая ткань высушила последние слезы. Она услышала, как скрипнула дверь, потом ее тихонько прикрыли, и Элейна вскочила, готовая встретить противника во всеоружии.

Беатрис держала в руках корзинку с апельсинами и виноградом.

— Я подумала, а вдруг ты проголодалась.

Элейна снова опустилась на кровать.

— Нет.

— Ну, может быть, захочешь позже. Мама решила запереть тебя в комнате. Мне удалось прихватить из гостиной твой альбом.

— Спасибо. — Элейна так устала, что у нее уже не осталось сил возмущаться новым оскорблением. Запереть в комнате!

— Грандтио Кабрал пришел поговорить с тобой, он за дверью.

— Я не желаю с ним разговаривать! Взрывной характер Элейны никогда не производил должного впечатления на Беатрис.

— Конечно, не желаешь, но могла бы поздороваться и вести себя вежливо, раз уж у тебя все равно нет выбора.

— Беатрис, и как тебе это только удается? — воскликнула Элейна. — Если у меня нет выбора, так почему бы мне не показать ему, что я на самом деле чувствую? Разве у тебя нет никаких чувств?

Беатрис улыбнулась ей и пошла к двери. При обычных обстоятельствах никто, кроме матери, отца и брата, не допускался в их личные апартаменты, но Кабрал был не только их дядюшкой, но и человеком, к чьему мнению прислушивался сам Великий герцог. Если он решил переговорить со своей внучатой племянницей в ее собственной спальне, никто из членов Совета не осмелился бы ему возразить.

Кабрал с мрачным видом вошел в комнату, под мышкой он держал картину. Поставив ее на мольберт в углу комнаты, снял покрывало, и Элейна увидела собственную картину — “Битва на Рио Сангва”.

На переднем плане будущий герцог Ренайо держит на руках своего умирающего отца, Алессо, слева распростерся взятый в плен тза'абский воин. За спинами собравшихся вокруг офицеров видно поле боя, усеянное телами погибших солдат, а еще дальше — равнины Хоарры, золотые в лучах вышедшего из-за облаков солнца.

— Отличная картина, и тебе это прекрасно известно, — заявил Кабрал, не обращая никакого внимания на заплаканное лицо Элейны и смятую постель. — Большинство художников не могут удержаться от соблазна скопировать “Битву” Бартойина, а ты решила вспомнить древнюю “Смерть Верро Грихальвы”, выполненную Пьедро Грихальвой. Это, конечно, повторение, не более того, но твоя работа заставляет задуматься. И уж сделана она совсем не в современном стиле. Возможно, ты слишком ярко и детально изобразила задний план.., впрочем, не знаю, уверенности у меня нет. Отвлекает зрителя от треугольника…

— Они говорят, что я не использую классические формы, Тио, но ведь это не так! Ты же видишь: Ренайо находится в самом центре, а две другие фигуры — чуть ниже, по обеим сторонам.

— С точки зрения композиции ты сделала все прекрасно, — согласился Кабрал.

На мгновение Элейна забыла о своих неприятностях. “Сделала все прекрасно”. Эти слова стоили многого.

— Слуга из замка до'Кастейа сказал, что они хотят приобрести твою работу для Галиерры графа Малдонно.

Граф Малдонно — кузен Великого герцога! — хочет купить картину.

— И что сказал Андрее? — победоносно спросила она. Кабрал поправил манжеты. У него были по-прежнему красивые руки, они потемнели от возраста и работы с красками, однако оставались сильными. Он поморщился, но Элейна не поняла, что означает его гримаса.

— “Стиль не основан на классических образцах. Слишком дикий. Нет никакой дисциплины”.

Элейна вздохнула. Все это она уже слышала раньше.

— Впрочем, — Кабрал снова закрыл картину, — композиция и краски использованы умело, в картине есть жизнь. Ты становишься отличным художником.

— Я не хуже здравствующих ныне мастеров! — Элейна покраснела. — Но у меня нет Дара. Поэтому я для них не представляю никакой ценности, тем более что копиист из меня получился никудышный.

— Они не могут простить тебе того, что ты оказалась слишком талантливой. С их точки зрения, искусство ценно только в том случае, если оно служит Дару и, таким образом, семье. — Он вздохнул, опустился на пуховую кровать рядом с Элейной и стал задумчиво водить пальцем по фамильным розеткам Грихальва, вышитым Беатрис на покрывале. — Когда-то я думал так же, как и они. Что ты собираешься делать, Элейнита?

Элейна сложила руки на коленях и спросила, не поднимая глаз: