— А-а, вы имеете в виду “Первую Любовницу”? Ее убрали в хранилище. Насовсем. Она не понравилась матери Великого герцога Коссимио, а может, бабушке, не помню точно. Но ее уже много лет не выставляли.

— Не выставляли?

— Не думаю даже, что ее распаковывали во время последней чистки, хотя в 1261 году кто-то должен был это сделать. Когда Некоронованная приказала провести инвентаризацию.

Сарио смотрел на хранителя непонимающим взглядом.

— Тасита, — пояснил тот. — Любовница герцога Арриго Второго. Все, что она приказывала, исполнялось немедленно.

Хранитель явно был слишком молод, чтобы знать ее, но в его голосе чувствовалось искреннее уважение и даже благоговение перед властью Таситы.

— Я помню, — сказал Сарио, хоть это и было не правдой. Его не было в Тайра-Вирте почти все время правления некоронованной Великой герцогини.

— А что касается картины, если вы очень хотите посмотреть на нее, я могу спросить…

— Нет, — устоял он. — Нет, не надо, мне просто было любопытно. Это.., это легендарная вещь.

Он чуть не сказал: “Это моя любимая картина” — чего просто не могло быть, если ее так долго не выставляли.

— Сама эта женщина — легенда, — вздохнул хранитель. — Грустная история. Очень грустная. Я думаю, поэтому картину и убрали. Да, я просто уверен в этом. Это все-таки была мать Коссимио, Великая герцогиня Веррадия — она пришла сюда сразу после свадьбы, услышала легенду, заплакала, и картину убрали.

— Какое.., сострадание! — Сарио заскрежетал зубами. — Доброго вам утра, хранитель.

Всю дорогу до ступеней Портайа Гранда он пребывал в тихой ярости. Какая-то сентиментальная идиотка девчонка пролила пару слезинок, услышав “печальную историю” Сааведры, и только по этой причине никто с тех пор не видел этого шедевра! Венец искусства и магии его юных лет, орудие его мести из дуба, масла и крови — и никто не увидит его?

Он должен был это понять. Для художника его уровня он вел себя как слепец. Все было у него под носом, а он не видел. “Первая Любовница” была выше и шире, чем “Герцогиня Рината”, висящая теперь на ее месте, но на стене не было темного пятна, которое говорило бы о том, что раньше тут помещалась другая картина. “Сааведра” так давно пропала из Галиерры, что с тех пор уже и обои успели поменять. Сняли и забыли, вынимали только во время инвентаризации, когда умер Великий герцог и надо было разобраться с его имуществом…

Солнечный свет ослепил его. Он наконец-то чихнул, избавляясь от розово-жасминного запаха. Потом вытер глаза и нос шелковым носовым платком, таким прозаическим образом избавляясь от обуревавшей его ярости.

Эйха, какая в самом деле разница, видел кто-то картину или не видел. Он знал, что она неповторима. Чувствовал всю сладость своей мести. Какое ему дело до всех остальных?

Глаза постепенно привыкли к яркому полуденному солнцу, и Сарио пересек дворцовую площадь — он отправился домой, продолжая думать о своем. Когда он устроится здесь учителем, надо будет повнимательнее следить за юным Рафейо.